Александр Тиранин - Шёл разведчик по войне

• Название: Шёл разведчик по войне
• Автор: Александр Тиранин
• Жанр: Современная проза

---

— Не хило. Но чего ради?

— Сказал, что хорошо знает все огневые позиции от Шлиссельбурга до устья Мги. Когда попросили обозначить на карте, предложил сделать кальку каждого участка обороны, у карты, дескать, слишком мелкий масштаб. Двое суток рисовал. И оказалось, по его калькам, что в районе Второго Городка и Восьмой ГЭС огневые точки расположены редко, а в районе Марьино очень густо.

А главный удар по прорыву блокады наше командование намечало провести как раз в направлении Марьино — Синявино. Что ж получается — ошиблись, не туда основной удар направили? Стали сверять огневые точки на кальке с данными нашей разведки. Большинство совпали. Что за чепуха? Порознь совпадает, а в целом картина противоположная нашим данным. Тогда один сотрудник разведуправления обратил внимание на то, что масштаб на кальках разный. И где мельче масштаб, там огневые точки, естественно, кажутся гуще, а где крупнее, там реже.

Свели все кальки к одному масштабу и огневые точки встали на свои места, совпали с данными нашей разведки.

— Не хилую дезу они хотели через обера загнать.

— Уже тепло. Но ещё не горячо. Кроме этого ещё один момент присутствует…

— А что ещё?

— Подумай. Проанализируй информацию, которой располагаешь. Подсказка нужна?

— Пока нет… Думай, голова, думай, не зря же я тебя кормлю… А то, что я этому оберу заслал? О передвижении войск и военной техники?.. — Миша вопросительно взглянул на Валерия Борисовича.

— Теплее.

— Вот это да! Значит, они поверили тому, что я сказал оберу… что удар наши готовят в направлении Второго Городка и Восьмой ГЭС… подготовились, укрепились и через обера хотели убедить наших наступать…

— …именно в этом направлении, — в один голос с Валерием Борисовичем завершили вывод.

— А теперь прикинь, если б ты ушёл не в Карелию, и не приведи Бог, немцы просекли тебя перемещающегося по их тылам именно на этих участках, поверили бы они твоей информации или нет? И что б тогда с тобой было?

— Понятно. Но не я один, наверно, им такую дезу гнал.

— Разумеется и по другим каналам подобная информация к фашистам шла. Но твоя была одной из самых реальных. На неё немцы быстро отреагировали.

— Так им и надо!

— Вот именно.

Валерий Борисович взял его под мышки, поставил на кровать, достал из портфеля медаль «За отвагу».

— За проявленные мужество, за героизм и отвагу при выполнении задания командования в тылу противника.

Прикрепил её к лацкану пижамы.

— Служу Советскому Союзу!

— Поздравляю.

— Ура! — Шёпотом прокричал Миша.

— А это от меня лично.

Валерий Борисович достал из своего портфеля книжку «Мифы Древней Греции», вышедшую в блокадном Ленинграде

— Спасибо, — обрадовался Миша, читать он любил.

— Медаль обмоем? — Предложил Валерий Борисович.

— А как же, — согласился Миша

— Сейчас скажу, чтоб чаю принесли. Другого тебе пока нельзя.

Валерий Борисович поднялся. Миша хотел было удержать его возле себя, но передумал. Пока чай принесут, пока чаю попьют — всё это время Валерий Борисович будет здесь. Успокоился, закосил глазом на медаль: самолёты, надпись, танк — но сверху их видно плохо.

— А можно снять, посмотреть?

— Смотри сколько угодно. Твоя. Лично — персональная. И продиктуй мне номер, удостоверение выписать. И ещё просьба к тебе, спать ты сейчас будешь меньше, я понимаю, скучно, но из палаты старайся выходить как можно реже. А медаль… Если захочешь, можешь пока оставить у себя, но с условием, никому не показывать.

— Конечно.

Минут через десять Валерий Борисович засобирался, и у Миши сразу упало настроение. Даже захотел вернуть медаль обратно Но сдержался. Ребёнок он, что ли…

А когда Валерий Борисович ушёл, отстегнул медаль, убрал в тумбочку, укрылся до глаз одеялом и стал смотреть на огонь. «Опять один. — Вздохнул. И вдруг встрепенулся. — Да что это я за Володю и Борисыча, как малое дитя за мамкину юбку, цепляюсь? Некогда им, так некогда. Своя голова должна быть. И самостоятельность».

ЭПИЛОГ

— А потом что?

— Что потом… Опять ходил, — блеснул мой собеседник двумя рядами железных зубов. — Отлежался, отоспался, подкормили, витаминами покололи. Окреп немного и с конца января сорок третьего снова пошёл. И в разведку ходил, и связным к партизанам и к подпольщикам. А куда денешься — на войне без разведки нельзя. Командиру на войне без разведки, всё равно, что тебе или мне слепому и глухому остаться. Само собой, осторожничал, без особой нужды на рожон не лез — боязно второй раз под пытки попасть. А так что… Ходил…

Везенье, конечно тоже было. И то, что меня за финна считали, помогало. Они ведь к финнам не так, как к русским относились. И на дядю я при случае ссылался, который у финнов полком командовал. Не дядя он мне на самом деле, так, дальний родственник… Но я говорил дядя, тоже помогало.

Мы, я и мой собеседник, на вид ему крепко за пятьдесят, а может и шестьдесят уже прозвонило, сидим в моём балке на базе геологической партии. Он числится у нас проходчиком горных выработок, но из — за слабости здоровья вечную мерзлоту и коренники из профиля на сопке не вынимает, а занимается хозяйственной работой. Стеклит окна в балках, навешивает двери, сколачивает топчаны. Но основная его работа — печи. Ремонтирует старые, кладёт новые. База наша расположена хоть и на южном берегу, но довольно — таки северной реки Нижней Тунгуски, (любителям кино и литературы более известной как Угрюм — река), недалеко от того места, где впадает в неё речка Кирамки[36]. Это километрах в семидесяти вверх по течению от Эвенкийской столицы Туры. Днём в середине лета жара здесь может подниматься до 25 и даже до 30 градусов, зато ночью, особенно под утро, редко бывает выше плюс пяти. Потому печки в наших балках, даже в разгар лета, вовсе не прихоть, а возможность жить. Сейчас мы проводим испытания отремонтированной и оштукатуренной в моём балке печки. И пока огонь её испытывает, течёт наш разговор. Ну, разговор разговором и останется. А труженика полагается угощать за добрую работу.

— По соточке? Да под оленину? — Достаю припасённую к субботним послебанным посиделкам бутылку корейской водки «Сам Бэк» и кастрюлю с варёной олениной.

— А нет, ничего. Ничего не надо. Вина я теперь не употребляю. Язва. И ем немного. Пирожок или два за день съем и сыт. Или супу тарелку. Чаю вот много пью, за день пачку спиваю.

— Можно и чаю, — я налил воды и поставил чайник. — С зубами что у тебя? Блокада съела?

— Цинга, — не то опроверг, не то подтвердил моё предположение собеседник. Помолчал немного, видимо обратился в памяти к далёкому прошлому. — Много нас мальчишек в тыл ходило. И в разведку, и связными… Да немногие уцелели.

«Мальчишек?.. — Зацепился я за слово. — На вид ему около шестидесяти. Сейчас семьдесят восьмой. В сорок пятом… минус тридцать три… получается под тридцать, во всяком случае за двадцать пять…»

— Ты сказал: мальчишек? Сколько ж тебе в ту пору было?

— А с тридцатого. Вот и считай.

— Так ты и полтинника ещё не изжил? Однако… — смутило меня стариковское лицо печника. — Круто тебя потрепало…

— Всяко пришлось. Да… А нет, ничего. Отпустили. Вытерпел всё, смолчал. Жить — то хочется, вот и молчал. Подарок, правда, остался на всю жизнь, — приподнял белёсые редкие волосы надо лбом, показал шрам. — От приклада, когда под пытками был. Тогда на молодом затянулось как на собаке. А сейчас инвалидность.

Помолчал немного.

— А нет, ничего. До зимы сорок третьего ходил, не догадывались кто такой… А в декабре сорок третьего в перестрелку попал на линии фронта. Мне б пересидеть за камнем, да до своих близко — добегу, думаю. Ну и всадил мне немец пулю под ключицу. Пока вылечился, блокаду сняли. Хотели в военное училище отправить — так молодой ещё и грамоты мало. А в суворовское идти мне зазорным показалось. И не хотел я быть военным, тогда я мечтал стать капитаном дальнего плавания. Оставили при штабе. Как бы связным или порученцем. Пока… — Собеседник мой замялся. — Пока в лагерь не попал…

— Как же тебя угораздило? Пакет какой потерял?

— Пакет… За пакет, я б сейчас здесь не сидел и с тобой не разговаривай, если б пакет потерял. Тут другое. Время послевоенное, всё по карточкам и дорого, а я к выпивке пристрастился. С войны эта болезнь осталась.

Одно, мороз не мороз, пурга не пурга — с донесением или в разведку идти надо. И ночевал где придется: то в сараюхе брошенной, то в стогу, а случалось и в сугробе. Чахотку недолго получить. Вот и грелся спиртом. Поначалу только грелся, потом и интерес в нём увидел. Долго ли мальчишке втянуться.

А другое, уже в мирной жизни… От разведки спасался. Чтобы по ночам в разведку не ходить. Постоянно разведка снилась: допросы, преследования. И чаще всего, чуть не каждую ночь, один и тот же сон повторялся: ухожу от преследования по какому — то подземелью. Не то тоннель, не то скальная выработка. Стены и своды серо — сизые, осклизлые, под ногами грязная холодная вода по щиколотку. За спиной, за первым же изгибом тоннеля, здоровенные фашисты в касках и с автоматами. За мной гонятся. Я убегаю, а они догоняют. Я прячусь, а они находят. И страх. Страх такой, что грудь вот здесь — провёл ладонью по грудине и округ неё, — от страха ледяная. Только к утру отрывался я от погони, выбирался из того проклятого тоннеля и просыпался. Почему — то всегда в одном и том же месте выходил: через погреб, в которм после пыток отлёживался. Долго этот сон меня терзал. И просыпался после него такой измученный, будто всю ночь меня палками колотили и соки из меня сосали. Извёл он меня, так донял, что по ночам спать боялся. Но заметил скоро: если с вечера побольше выпиь, то короче он будет. И не такой страшный. Или вовсе не приснится. И пил. Куда денешься…