Александр Тиранин - Шёл разведчик по войне

• Название: Шёл разведчик по войне
• Автор: Александр Тиранин
• Жанр: Современная проза

---

В кабинете на левой от входа стене, над всеми стендами, на кумачовом полотнище большими белыми буквами: «ПИОНЕР — ОРУДИЕ РАЗЛОЖЕНИЯ СТАРОГО БЫТА». Пониже на бумаге: «НЕ ЦЕЛУЙ КРЕСТ — ТАМ ЗАРАЗА». Буквы в словах «крест» и «зараза» выделены, обведены красными чернилами. Под ними «Уголок безбожника», где на тетрадных листах приклеенных к большому листу плотной тёмно — зелёной бумаги от руки печатными буквами написанные стихи-плакаты:

«Берегись! Школьника поп обучает крестом — Уважать заставляет угодников!»

«От поминок и панихид

У одних попов довольный вид».

«Под пасху буржуй кончает грабежи,

Вымоет руки и к попу бежит».

«Рабочие, школьники, крестьяне,

бросьте всякие обряды!

Обрядам только попы рады.

Родился человек или помер — Попу доход, а вам ничего — неприятностей кроме!»

И под каждым стихом соответствующий ему рисунок. Под первым, например, злой поп бьёт школьника крестом по голове, да так, что от темени бедного школяра искры летят. А под последним, пузатый поп держит в одной руке здоровенную рыбину, а в другой целый свиной окорок и обжирается.

Несколько смущал Мишу последний стих: если помер человек, понятно, это неприятность, но почему неприятность, если родится? Старшие, более опытные товарищи разъяснили: что родился человек, конечно радость, а неприятность в том, что попу за крестины платить придётся. Дали ему, чтоб лучше в безбожных делах разбирался книжку, «Антирелигиозную Азбуку». Название книжки букву «А» обозначало.

На букву «Б» призыв:

«Бросьте, братцы,

Богов бояться!»

И рисунок. Красная метла выметает Евангелие, кадило, икону, нательный крест.

На букву «Д»:

«Долой дедовскую деревню!»

Красный тракторист на красном колёсном тракторе разрушил белую церковь и гонится за попом и кулаком.

На «К»:

«Колоколам конец — Куй кузнец!»

Обнажённый до пояса мускулистый рабочий разбивает молотом церковный колокол, отлетающие осколки сами собой на лету обращаются в детали машин.

И самое решительное на букву «Н»:

«Небесной награды — Не надо!»

Пионер в будёновке держит в правой руке красный флаг с белой надписью «5 в 4», а левой — отвергает толстощёкого попа жирным пальцем указующего на небо.

Мама, как только увидела у Миши эту азбуку, перепугалась и взмолила.

— Только папе не показывай, только, чтоб папа не видел, а то беда будет.

Опасалась мама, сгоряча порвёт отец книжку, а в школе спросят: где она. Что тогда отцу будет? Времена — то сейчас ой какие тревожные и ненадёжные. В Козьем Броде двух ребят посадили. Мальчишек ещё, одному пятнадцать, другому четырнадцать лет, за две частушки. Пропел один на вечорке:

Мы в колхоз пошли тихонько,

А из колхоза все бегом.

Я в колхоз пошёл обувши,

А из колхоза босиком.

А другой его поддержал:

Шла кобыла из колхоза,

Слёзы капали на нос.

Отрубите хвост и гриву,

Не пойду больше в колхоз.

Вроде ничего особенного в этих частушках нет. Это в городе жизнь хоть понемногу становится легче, а в колхозах, все знают, не сахарная и слаще не делается. А им за это статью 58–10 дали.

Но всего от Вейно утаить она не смогла, узнал отец, что Миша в безбожный кабинет ходит, взялся с ним серьёзно поговорить. Но Миша замкнулся, он знал — отец его переспорит и переубедит, а он такого исхода не желал. И на все аргументы и доводы отца сначала пробубнил не поднимая головы.

— Бога нет. Его выдумали.

А потом и вовсе замолчал.

Взятая в антирелигиозном кабинете азбука пропала. Хотел в школе, на перемене ещё раз перечитать да картинки просмотреть. С вечера, точно это помнит, положил в ранец, а утром в школе не нашёл. Наверно потерял, когда перед школой с горки катался, тогда у него ранец расстегнулся и книжки и тетрадки вывалились. В то время подумал, что не заметил её в снегу, когда выпавшее собирал. А сейчас у него в тайных делах опыта больше и вполне можно допустить, что мама, пока он спал, забрала из ранца ту азбуку и сожгла или выбросила её.

Ну и ладно, выбросила, так выбросила.

Выплакавшись, почувствовал некоторое облегчение. Немного передохнул и пополз вдоль стены, ощупывая всё пространство, которое мог охватить руками. Вот какие — то вертикальные стойки, полки. Похоже стеллаж. Под стеллажом пусто. Попробовал приподняться с живота, но резкая боль в спине бросила обратно на пол. Полежал, подождал пока боль поутихнет, осторожно, по сантиметру подтягивая руки, встал на четвереньки, потом перенёс вес на левую руку, а правой нащупал на нижней полке стеллажа ящики и в одном из них два вяловатых корнеплода с куриное яйцо величиной. Значит не ошибся, погреб. Понюхал, откусил — свёкла. Хотя земля хрустела на зубах и при каждом движении челюстей будто иголки в рану на лбу вонзались, Микко доел их до последней крошки. И изнемог. Кое — как дополз до настила, и заснул, либо впал в забытьё. Когда открыл глаза, светлого квадратика на полу не было, была кромешная тьма. Хотелось пить. Опять подполз к стене и облизал её снизу и вверх привставая сначала на четвереньки, а затем поднимаясь на колени. Вернулся на настил, лег на живот.

В третьем классе тогда учился, пришёл домой со школьного собрания и в первый раз заявил.

— Бога нет!

Мама испуганно прижала руки к груди и попросила.

— Не говори так!

А отец поинтересовался

— Куда же Он делся?

— Его никогда не было. Это всё выдумки, — заверил Миша непросвещённого отца.

— Ух ты! Вот это да! А всё окружающее, Солнце, Земля, растения, животные… люди, наконец, — откуда взялись?

— Природа, растения и животные возникли в процессе эволюции. А человек произошёл от обезьяны.

— Это те, кто учит детей так говорить, произошли от обезьян. От гамадрилов краснозадых, — осерчал отец. — А нормальных людей Бог создал. И душу живую в них вдохнул.

Но до завершения разговора Микко в воспоминаниях не дошёл, силы его оставили. На этот раз уснул. Даже снилось ему что — то, но что, проснувшись, забыл.

Проснулся он от стука засова, от света и от вкатившегося в погреб холодного воздуха. Яркий свет резал глаза, Микко щурился и не мог разглядеть стоявших против света переводчика и солдата.

— Выходи, — позвал переводчик.

Микко закрывая ладошкой слезящиеся глаза вышел из погреба. И сделав несколько шагов осознал и удивился тому, что хоть медленно и с болью, но может идти.

Переводчик запер погреб. Глаза понемногу привыкли, Микко огляделся. Сгоревший хутор, от которого остались только фундамент да погреб. Солдат развернул Микко в сторону блиндажа и подтолкнул ладонью в спину.

— Шнель.

Толкнул несильно, но избитая спина болью отозвалась на толчок, ойкнул и прогнулся, и как мог быстро пошёл к блиндажу, осторожно осматриваясь и оценивая обстановку.

Солдат без оружия. Хотя может быть пистолет в кармане. А зачем ему маскировать? Переводчик… Каких — то отрицательных настроений в нём не видно. Но и быть им с чего, он переводчику ничего плохого не сделал? Хотя, если он у фашистов лицо не случайное, то и настроения их скорее всего разделяет. Нет, не получается чётко квалифицировать ситуацию. Но угроз, агрессивности с их стороны не видно. И то хорошо.

В блиндаже за столом кроме гауптмана ещё немецкий офицер. Форма армейская, на плечи накинут полушубок, звания не видно.

— Господин офицер говорит, что у тебя осталась последняя возможность избавить себя от сурового наказания — чистосердечно признаться в своей шпионской деятельности и рассказать всё подробно и ничего не скрывая.

— Какой я шпион? Я не могу быть шпионом. У меня дядя Эйно Метсяпуро, полком в финской армии командует.

— Господин офицер считает, что это не является гарантией и спрашивает, строго спрашивает: зачем ты обследовал расположение военного объекта?

— Да ничего я не обследовал, у меня живот прихватило. Что ж мне посреди дороги…

— Проверяли? — Спросил офицер в полушубке гауптмана.

Гауптман пожал плечами.

— Я офицер, а не санитар.

— Надо проверить.

Гауптман что — то проговорил сначала обер — ефрейтору, потом переводчику.

— Сейчас пойдём, покажешь зачем ты в лес заходил. Всё покажешь, — пересказал его слова переводчик.

У блиндажа надели лыжи, прошли на место и Микко показал беличьи следы, дятлову кузницу и свои небольшие комочки.

— Это всё? — Удивился обер — ефрейтор.

Но за Микко неожиданно вступился переводчик.

— Он же впроголодь живёт. А у таких людей кишечник всегда ненормально работает.

— Я — я, — согласился обер — ефрейтор. Но не со всем согласился.

— Господин обер — ефрейтор сомневается в твоих словах. Ты говорил, сначала живот заболел, потом были белка и дятел. А видно, сначала белка и дятел и только потом живот. Непоследовательно. Может быть живот вовсе не болел?