Александр Тиранин - Шёл разведчик по войне

• Название: Шёл разведчик по войне
• Автор: Александр Тиранин
• Жанр: Современная проза

---

Вторая любовь, одноклассница Валя Финаровская. В третьем классе в неё были влюблены почти все мальчишки — одноклассники. Миша видел, что Финаровская девочка красивая, но сердца его она не трогала. Ему больше нравилась Галя Плетнёва. Однако мальчишки уговорили: все они влюблены в Вальку, а он что ли, особенный. Согласился, уступил товарищам, полюбил её недели три и перестал. Неинтересная любовь, когда не по сердцу, а по уговорам.

И сама Валька виновата, что её разлюбил. На уроке пения спросила певичка.

— Кто может своими словами объяснить разницу между высокими и низкими нотами.

Миша поднял руку и объяснил, как понимал.

— Высокие это писклявые, а низкие — бубнивые.

Улыбнулась учительница, засмеялись ребята и Валька со всеми вместе. Обиделся Миша — он в неё влюбился, а она над ним смеётся, куда ж это годится! И к обеим стал равнодушен, и к Финаровской, и к Плетнёвой. И ни капельки не пожалел — летом переехала жить в Ленинград Оля Воробьёва.

Олю Воробьёву, троюродную племянницу Бабаксиньи и деда Матвея, дочку дяди Тихона и тёти Фроси, Евфросиньи Романовны, он знал давно. Она с родителями жила недалеко от Бабаксиньи, в деревне Ильино Борисоглебского сельсовета и они не так уж редко виделись. Однако, первый раз всерьёз обратил на неё внимание, когда она и тётя Фрося приехали в Козий Брод попросить Бабаксиньиной помощи, помочь Ольге устроиться в Ленинграде. Вот тогда она ему понравилась. А полюбил по — настоящему, когда та переехала в Ленинград.

Приехали они к Бабаксинье посоветоваться и помощи попросить. Девка — де вырастает, надо её как — то в жизни устраивать. Времена сейчас везде не лёгкие, а в деревне особенно тяжело. Работаешь от зари до зари, подходит время по трудодням получать, ан и получать — то нечего. Слёзы, не заработки. А налоги отдай. И на займы подпишись. И самим как — то одеваться и что — то есть надо. И девке учиться бы надо, не глупая, а где ж в деревне выучишься. С девяти лет работает. Сначала на смолзавод ходила за три километра, а сейчас в колхозе, на полевых работах. Тяжело, а куда денешься, надо работать.

— Зато сейчас живут лучше, чем при старом режиме, — обиделся Миша на недовольство родных современными условиями жизни.

Бабаксинья глядя куда — то в сторону вздохнула и тихо проговорила.

— У нас, Мишанька, с дедом твоим Матвеем при старом режиме шесть лошадей, одиннадцать коров да пять дюжин овец было. А птице, курам да гусям, счёта точного не ведали, сколько их было. Работали, не скрою, не менее, чем сейчас, от зари да зари. И выходных не знали. Даже в великие праздники полного отдыха не было, скотине не объяснишь, что праздник, её кормить, поить и доить во все дни надо. И другие так же. Но все, кто работать не ленился, жили более или менее в достатке.

— Зато сейчас эксплуатации нет.

— Ну тебе виднее, ты грамотный, в школу ходишь, — без зла и обиды сдала свою позицию Бабаксинья. — Я про эксплуатацию, Мишенька не училась, я и в школу — то не ходила ни одного года, показала мне сестра двоюродная Маня, упокой Господи её душу, совсем молодой от чахотки померла, азбуку, да как слова из букв складывать научила, с тем и живу. Дед Матвей, тот грамотный был, и псалтирь и евангелие по — старому читать умел, и газеты читал, даже журнал по сельскому хозяйству один год выписывал. И поворотилась к тёте Фросе. — Как пошли продразвёрстки да комбеды, я к Матвею.

— Как жить — то будем? Непонятно мне: то землю нуждающимся дают, то нажитое трудом у людей отнимают.

А он взял мою руку в свои ладошки, а ладошки у него большие, тёплые, хоть и зима тогда на дворе стояла, посмотрел мне в глаза, смиренно так посмотрел, никогда, ни до, ни после такого смирения я в нём не видала, и тихо сказал.

— Разве не знаешь, Ксюшенька, что нет на земле иной власти кроме как от Бога? Установят большаки в России мир, наведут порядок, восстановят разрушенное, жизнь устроят достаточную — порадуемся тогда милости Божией. Порушат страну окончательно — нам ли, грешным, роптать на волю Его. Разве не Он Творец всему и Хозяин жизни?

— Запали на сердце мне его слова, и взгляд, и руки тёплые. С той поры так и стараюсь жить. Как поруха какая пойдёт или незадача в жизни выдастся, вспомню Матвея, и те слова его вспомню, перекрещусь да скажу: «На всё, Господи, воля Твоя. Прости меня, роптунью грешную». И дальше живу.

Но и мимо Миши не прошло то бабушкино воспоминание, несколько дней спустя спросил.

— А дед Матвей какой был?

— Хороший мужик был, крепкий. Одно слово — хозяин.

Не многое этот ответ Мише разъяснил, но понятие дал — дед Матвей человек хороший. Потому что папа всегда говорил: «Всякий настоящий мужик, по натуре своей хозяин». И Валерий Борисович о нём сказал: ты, Миша, крепкий мужик, — получается, как про деда Матвея.

К достоянию же деда Матвея и бабы Аксиньи Миша отнёсся равнодушно. И кони, и коровы, и гуси — это далёкое прошлое, ещё до его рождения бывшее и потому, как бы и вовсе не существовавшее. Вроде как урок истории. Зато он постоянно от взрослых слышал и сам видел: папе и маме зарплату в последнее время не раз прибавляли и цены снижали, и товаров всяких и продуктов в магазинах становилось больше. Это было очевидно и важно — жизнь становилась лучше.

А в том разговоре Бабаксинья и тётя Фрося порешили, что Ольге, конечно, надо в город перебираться. И в будущем году, когда ей исполнится пятнадцать лет, через знакомых Бабаксиньи, которые вместе с дедом Матвеем работали, устроят её в Ленинграде на железную дорогу. Может стрелочницей, может проводничкой, как удастся.

Но на такую работу пятнадцатилетних не берут и Ольге, когда она уезжала из Ильина, в документах приписали два года к возрасту. Так что Ольге сейчас всего лишь семнадцать, а ему уже полных одиннадцать, не такая большая разница, подумаешь, каких — то шесть лет.

Виделись, правда, они редко. Оля прописалась у одних знакомых будто бы няня, а работала стрелочницей на станции Лигово и жила там же, сняла угол у других знакомых в железнодорожном бараке.

А что делать? Надо как — то устраиваться в жизни, и поддерживать друг друга надо, а иначе ложись да помирай.

В июле, когда немцы подходили к Урицку, ушла с другими рабочими станции Лигово и жителями Урицка в Ленинград. Шли пешком и не напрямую, а вдоль залива, там дорога была безопасней. Поселили её на Балтийском вокзале в вагоне, а работать направили по своей специальности, стрелочницей на Броневую.

Миша Олю на Броневой не застал, уже неделя как её отправили в Купчино на рытьё противотанковых рвов.

«Ох, голова — дырка, — укорил себя Миша. — Шёл ведь через Купчино, мог бы посмотреть. Да кабы знать…»

И через рвы эти проходил. Немец с самолёта тогда листовки разбрасывал.

«Ленинградские дамочки,

Не ройте ямочки.

Придут наши таночки,

Зароют ваши ямочки».

Самих мы вас, подонков, зароем! Вместе с вашими танками. Скоро зароем. Никуда вы от нас не уйдёте!

Жалко, что не застал Ольгу, да ничего не поделаешь, всего не предусмотришь. Попил для бодрости кипяточку на стрелочном посту и пошёл дальше.

— Ты бы с ребятами поиграл, на лыжах покатался, с трамплина попрыгал, — даже не посоветовал, скорее призвал Юлерми возвратясь из конюшни, куда отнёс починенный хомут. — А то сидишь целыми днями дома.

— А нет, ничего, я не хочу.

Не станешь же ему объяснять: такова, мол, отработанная линия поведения.

— А то соседи про меня скажут, что держу тебя хуже батрака, целыми днями работать заставляю и даже погулять не выпускаю.

— Если скажут, ответь им: гуляю я и так больше, чем мне хочется. Я не по гулянью, я по дому соскучился.

Хоть и заготовленным был этот ответ, но искренним.

Юлерми неуклюже охватил мальчика и засунул его голову себе под мышку. Такое вот сочувственное объятие у него получилось.

А в конце недели пришла обиженная, если не сказать оскорблённая Ирма

— Хуоти, смотрю, совсем занятой стал. То всегда сам останавливается, поговорит, а вчера и сегодня тоже, только поздоровался, некогда, мол, в другой раз поговорим. Сказал только, что скоро корову запускают и с понедельника молока не будет.

Может быть от услуг Хуоти отказались? Возможно, но мало вероятно. Тем более, старик в доме наискосок активничать во дворе перестал и появляется там не чаше, чем требует того зимний обиход.

Похоже, наступает его время. Микко выждал ещё пару деньков, присматриваясь. Никакого особого внимания к себе не заметил.

Пора.

Численность финского гарнизона, расположение постов, режим охраны в самой деревне он уже установил. Что — то видел из усадьбы Юлерми, что — то отметил пока по делам, по своей ли инициативе или с поручениями Юлерми ходил к односельчанам. Теперь главное заглянуть на южный склон и окрестности обследовать.

Но в одиночку рискованно. Взрослые как смотрят: если ватага ребячья бежит, значит играют или без дела болтаются, один мальчишка идёт — значит по делу. Сразу вопрос: куда? зачем? по какому делу? Подозрение может быть. Нужно либо самому подобрать трёх — четырёх ребят побойчее, но попокладистее, чтобы вместе и по деревне и за деревню. Но на это надо время. И заметно будет потом, после завершения операции, когда начнётся расследование, что он организовал группу. Так что лучше пристать к уже сложившейся. Микко стал присматриваться к деревенским мальчишеским компаниям подбирая, какая станет лучшей для него «прикрышкой» — прикрытием.