Хаген Альварсон - Девятый Замок

• Название: Девятый Замок
• Автор: Хаген Альварсон
• Жанр: Фэнтези

---

— Ты хочешь родиться заново? Тогда пролей кровь. Кровь нужна для рождения. Убей Тидрека — и получишь кровь, что перенесет твой дух в это тело. Рождение — это смерть.

— Какая чушь, — хмыкнул Асклинг, не решаясь взять серп.

— Ты хочешь перерождения? Тогда пролей кровь, — настойчиво повторила Герна. — Нельзя родиться дважды, не умерев ни разу. Вспомни, как тебя сотворили из ясеня. Ты ведь умер тогда. Ясень умер.

— Умер, — следопыт принял оружие, повертел в руках, — но почему именно Тидрек?

Вместо ответа Герна сняла шляпу.

— Он заслужил смерть, — промолвило зеркало на месте лица.

Асклинг таял в глубинах зеркала…

* * *

Выл ветер во мраке ночного леса, ухал филин, вторя ветру, выла маленькая, но злая булава, с размаху падая на голову. Серебряный лик луны ослепительно ярко скалился сквозь кроны, и столь же яркой была молния боли, что пронзила его душу. Годы огненной рекой текли сквозь него, заставляя корчиться.

Лицо Тидрека, искаженное злобой, перекошенное яростью, лютая пляска огня…

…Он бежал по переходам Девятого Замка. Лунный свет пересекал путь. Луна светила, когда мастер вырезал руны на его лице, и она же сияла, когда он опустил руки, чтобы признать поражение. Луна смеялась над ним. Огненная ведьма смеялась над ним.

— Умри, ибо тебе нет места! — пламя с её пальцев ударило, и Асклинг обратился в факел. Охваченный огнём, он бежал дальше, крича от боли, пока не выпал через дыру в полу. Выпал в снег. Дым мешался с туманом. На него смотрела красивая, пустая, холодная возлюбленная Тидрека. Асклинг уже не помнил её имени. Огонь почти его сжёг, и не было волшебной маски…

— Если я дам тебе маску — ты убьёшь Тидрека Хильдарсона? — спросила она. — Пожалуйста, убей его. Он мне надоел. Он должен уйти. А ты живи.

— Где тот цветок, что был на твоей шее?

— Вот он, — указала рукой на бесконечную долину, усеянную цветами. Асклинг наклонился и сорвал эдельвейс.

— Не нужна мне маска, — он раскрыл живые лепестки и отдал цветок ветру. — А ты исчезни, ибо помощь твоя слишком дорога для меня, и нечем за неё уплатить.

Свет померк. Асклинг оказался перед дверью в Девятом Замке. Оттуда отчетливо слышался визг ножовки и странный чавкающий звук.

В комнате, за столе, лежал Гельмир Златобородый. На нем верхом сидел Тидрек и распиливал его ещё живое тело. Руки его были красными по локоть, красные ошметки висели в бороде, безумные, слепые глаза глядели в никуда.

— Что такое, Гельмир? Тебе больно, о величайший из мастеров? — приговаривал он весело. — Больно? А мне не больно? Мне очень весело, да? Сейчас я разрежу твое сердце пополам, и спрячу в двух разных сосудах, и ты обретешь бессмертие… Легенды врут, песни врут, и только я знаю, как всё было на самом деле…

Асклинг закричал. Сумасшедший Тидрек распиливал его самого. Он тоже кричал. Он — мастер. Но дает ли мастерство право распиливать на куски наставников?..

Изломанный, распиленный, сожжённый, Асклинг потянулся прочь от всего этого ужаса, обратно во тьму переходов. Едва дотащился до ближайшей двери. И выпал в лунную ночь.

Он разрывал мясо на куски. Он крушил шейные позвонки. Он требовал жертв. Ибо не важно, лгут ли песни и саги, не важно спустя столетия, как оно было на самом деле. Герой из легенды — это вовсе не тот герой, что на самом деле. И он ничуть не хуже того, живого…

…На Юге есть пословица: "Месть подобна вину. Она должна быть холодной. Должна настояться, выдержаться долгие годы, ибо лишь тогда она обретёт вкус".

Тидрек лежал перед Асклингом. Беззащитный. Асклинг возблагодарил богов, в которых плохо верил. Занеся серп, почувствовал вкус вина четырёхлетней выдержки…

— Твоё здоровье, мастер.

Из зеркала выплыло новое лицо. Милое. Похожее на хитрую лисью мордашку. Изуродованное сине-чёрными пятнами. Алыми угольями голода в глазницах. Клыками. Слюной и пеной на бледных устах…

Драугр, упырь, кру-а-скаттах, — смерть возвращалась в бездну. Она шла по трупам, как и положено. Тянула за собой всех вокруг. Умирали травы и цветы, сохли, рассыпались в пыль. Дёргались в судорогах ящерки, мышки и ночные птицы, трепетали крыльями умирающие мотыльки. Упырь полз к своей сестре, дрожащей в ужасе. Упырь хотел тепла и покоя, а ключом была чужая кровь. Для красноглазой тени — только так.

— Зачем ты мне это показываешь? — Асклинг застыл, занеся серп над головой. Замер, не отрываясь от ртутного лица Хранительницы. — Я разве — кровожадный мертвец?

А разве нет? Тебя ведь тоже не пропустили к Роднику? Пей кровь, пили живую плоть…

" — Ты! — указала на Асклинга. — Меж двух костров, меж двух огней прогоняют скот в самую короткую ночь в году, дабы очистить от скверны. Огни горят ярко, лущится краска, и тлеет светлый ясень. Лей кровь в золотую чашу, пей кровь из золотой чаши, выхватывай из огня кипящее золото и берегись ветра жизни и смерти!

— Я запомню, — молвил Асклинг".

Да, он запомнил. И вот теперь, между смертью и солнцем, предсказание вернулось.

— Лучше не быть вовсе, чем быть кровососом… Лучше сгореть!

Яркий платок вспыхнул на плечах Данны. Пламя отваги, что превыше отчаяния, расцвело в глазах. Золотой Феникс, что живёт в огне и умирает, становясь пеплом, а потом возрождается из праха на погибель врагам.

Золотое Солнце, что гибнет на закате, и воскресает на восходе, в огне и крови.

И, позже, обнажённое девичье тело, покрытое волдырями и ожогами.

Труп?

Быть может.

Но — возродится ли из него птица живой души?

Есть надежда.

"Надежда — это чудовище".

— Я и есть чудовище, — шепчут деревянные губы.

Огни горят ярко. Тлеет светлый ясень. А кровь из золотой чаши ты будешь пить свою.

Асклинг подошёл к своему телу из плоти и крови. Коснулся золотой бороды. Поддел веко, изучая плавающий в небытии глаз. Отвернул полу кафтана, расстегнул рубаху, обнажил торс.

— Люди станут петь о смерти и о солнце, — проговорил он тихо, — и кто-то захочет быть солнцем, а кто-то — смертью. Я не знаю, кто из них прав, и надо ли думать о том. Но, как бы там ни было, химинфъёльм мне ближе, чем драугр.

Серп пронзил сердце лежащего дверга. Брызнула кровь, похожая на вишнёвый сок. Сердце забилось в судорогах, зашлось в беззвучном крике, охваченное огнём и болью, дёрнулось… и пошло. Как механизм работы сольфов. Мерно и ровно.

Несмотря на серп, вонзённый в сердце.

* * *

Асклинг был один.

Один на один.

С ужаснейшим из чудовищ девяти миров.

Он стоял на чёрном, осыпающемся мосту, в тумане, в сердце тьмы. За его плечами стояла, ухмыляясь, обожжённая дева. Когда-то её звали Данна. Когда-то это слово значило "надежда".

* * *

Не видел Асклинг, как Хранительница Герна удовлетворённо кивнула и улыбнулась.

Сага о Тидреке сыне Хильда

Огненное чрево мира

Тидрек наткнулся на закрытую дверь в конце прохода. Постучал тростью.

— Открыто, — послышался женский голос.

И сердце ювелира ёкнуло, ибо до боли, до страшной подсердечной боли знакомый голос послышался из-за двери. Тидрек не радовался такому сходству, хотя и смертельно хотел видеть Тиримо. Пожалел, что уничтожил маску.

Он вошёл, осторожно прикрыв за собой дверь.

Белый свет, чистый, мертвенно-чистый, ударил в глаза. Впереди был пустой прямоугольный зал, что оканчивался громадным, во всю стену, дольменом, выходящим наружу, в мир. Свет бил оттуда.

Однако сияние померкло.

Посреди зала, облачённая в зелень весны, застыла Тиримо Тейпелайне. Ласточка Розы Мааре.

Тидрек закрыл глаза.

* * *

Она была прекрасна — картина, выложенная цветной мозаикой на стене дворца. Великое древо простиралось от земли до неба, птицы вили гнёзда в кроне, переходящей в облака, олени и единороги паслись под сенью, зелёные и алые змеи сплетались с корнями, а вокруг бурлило пенное море, с айсбергом на севере, русалкой на юге, нарвалом, высунувшим рог из волн, на востоке, и кракеном — на западе. Цвета и линии неторопливо перетекали друг в друга, и трудно было сказать, где кончается один образ и начинается другой. Тидрек стоял, поражённый, и не мог отвести глаз от красоты. Кусты с золотыми листьями обрамляли стену. Чем дольше Тидрек смотрел на мозаику, тем сильнее ему казалось, что Древо необычайно похоже на женщину…

…Он был на Альстее — на Лаастенмаа, как звали остров его жители — уже два месяца. Будучи гостем Калластэна, жил в его покоях. Тот навещал его, показывал остров, знакомил с мастерами ювелирного дела, да и многих иных ремесел, учил понемногу языку Кейваль, на котором говорили Белые альвы. Однако ни о себе, ни о своём народе почти ничего не говорил, а когда Тидрек спрашивал — отвечал неохотно, несложно и немного. Это, конечно, раздражало, но не настолько, чтобы омрачить красоту Лаастенмаа, его леса и холмы, песчаные откосы на берегах юга и гранитные кряжи севера, и вересковые пустоши, и города, что вырастали из самой природы, словно её продолжение…