Ихара Сайкаку - Рассказы из всех провинций

• Название: Рассказы из всех провинций
• Автор: Ихара Сайкаку
• Издательство: Северо-Запад Пресс
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-93699-038-2

Ихара Сайкаку (1642–1693), начавший свой творческий путь как создатель новаторских шуточных стихотворений, был основоположником нового направления в повествовательной прозе — укиё-дзоси (книги об изменчивом мире). Буддийский термин «укиё», ранее означавший «горестный», «грешный», «быстротечный» мир, в контексте культуры этого времени становится символом самоценности земного бытия. По мнению Н. И. Конрада, слово «укиё» приобрело жизнеутверждающий и даже гедонистический оттенок: мир скорби и печали превратился для людей эпохи Сайкаку в быстротечный, но от этого тем более привлекательный мир радости и удовольствий, хозяевами которого они начали себя ощущать.

Т. Редько-Добровольская

---

Услышав это, все всплескивают руками:

— Как роскошествует старая госпожа! Купила двух лангустов, при том, что ей вполне достаточно одного.

— Я ничего не делаю наобум, — объявляет старуха. — Приходя с новогодними поздравлениями, знакомые обычно приносят мне в подарок пять пучков полевого лопушника или же три, если он мясистый. Нужно чем-то их отдарить, вот я и собиралась отдать им одного лангуста и таким образом за лопушник стоимостью в один моммэ уплатить всего четыре медяка. На ваше счастье, пока ко мне еще никто не приходил с новогодними поздравлениями. Мы, конечно, родня, но расчеты между собой все равно должны вести с подобающим тщанием. Нужен вам лангуст — принесите мне пять пучков лопушника. Ни на что другое я лангуста обменивать не стану. И не думайте, будто в праздник можно обойтись без лангуста. Поймите, я говорю все это не из жадности, но в любой праздник следует хорошенько прикинуть, сколько стоит то, что получаешь в подарок, и, в свою очередь, поднести что-нибудь с виду равноценное, на самом же деле более дешевое; так вы извлечете хоть небольшую выгоду. Каждый год, получая от священника коробочку с бумажным амулетом, связку сушеных тунцов, коробочку белил, календарь и пять пучков зеленых водорослей, — продолжает старуха, — я подсчитываю, сколько все это стоит, и, получив подарки на сумму в два моммэ и восемь бу, жертвую храму три моммэ. Таким образом, я переплачиваю два бу, но ведь священники из Исэ не должны оставаться в убытке. Так я поступаю вот уже три десятка лет. Однако с тех пор, как я передала вам хозяйство, вы жертвуете храму целую серебряную монету; как ни велико ваше благочестие, все равно это неразумно. Богиня храма Дайдзингу[219] вряд ли одобрит подобное расточительство. Вот вам и доказательство: в храмах Исэ для пожертвований отчеканили особые монеты под названием «голубиный глаз».[220] Один кан этих монет соответствует всего лишь шестистам монам. Так что сами боги заботятся о том, чтобы, посещая храмы, люди не шли на излишние траты.

Да, алчность правит миром! Из всех богов, почитаемых в ста двадцати храмах Исэ, больше всего пожертвований достается Эбису[221] и Дайкоку.[222] «Тага — бог долголетия; Сумиёси — покровитель мореплавателей; Идзумо — соединитель судеб; Кагаминомия заботится о красоте девичьего лица; Санно помыкает двадцатью одним младшим богом; Инари-доно защищает от разорения, он не позволит вашему состоянию выскользнуть из рук, подобно лисьему хвосту»,[223] — так чирикают «храмовые воробушки»,[224] зазывая посетителей.

Всем этим богам паломники приносят щедрые пожертвования, ведь каждый жаждет их покровительства. Другие же боги преданы забвению. По нынешним временам даже богам не так-то просто заработать. Что же говорить о людях?

Поздравительных амулетов, с которыми священники храмов Исэ каждый год обходят верующих, требуется несчетное множество, и поэтому за определенную мзду их пишет каллиграф. За одну штуку он получает по медяку и трудится весь год, а поскольку такое занятие требует изрядной затраты сил, больше двухсот медяков в день ему никак не заработать. Поздравление гласит: «Да снизойдет вечное спокойствие и процветание на народ, хранимый богами, да пребудет он в вере».

И да поможет ему сие заработать на пропитание!

Мышь на посылках

Жил на свете один человек. Бережлив был до скупости. Тринадцатого числа последнего месяца года, в канун праздника, у него в доме затевали уборку. К этому дню люди покупают бамбук, чтобы его листьями сметать сажу со стен. Но скупец, не желая пускаться в излишние траты, отправлялся в семейный храм и там выпрашивал себе в подарок двенадцать стеблей бамбука — по количеству месяцев в году. После уборки он использовал их для починки крыши, а из веток связывал метелку; ничто у него зря не пропадало.

Но в прошлом году случилось так, что тринадцатого числа он был занят и вопреки обыкновению отложил уборку на последний день месяца. И когда стал разводить огонь под ванной, — что делал всего раз в году, — в ход пошел разный мусор, начиная с оберток от рисовых колобков, которыми лакомятся в пятый день пятого месяца, и кончая листьями лотоса, сохранившимися с Праздника поминовения усопших.[225] Скупец никогда ничего не выбрасывал, всякую мелочь подбирал, приговаривая: «В огне, что ни сунь, сгорит, вода все равно закипит». Уж кто-кто, а он-то хорошо знал, на что не следует тратиться.

В пристройке позади дома жила старуха. Была она родной матерью скупца, а потому скаредности ее уж и вовсе не было предела. Когда во дворе растопили ванну, она бросила в огонь деревянную сандалию и принялась вспоминать былые времена:

— Восемнадцати лет от роду вошла я в этот дом. Сандалии лежали у меня тогда в сундуке с приданым. Носила я их и в дождь, и в снег. С той поры пятьдесят три года минуло, а они все новехонькие, только лак чуть-чуть пооблез. Думала я, мне их на весь мой век хватит, да вот беда: одну сандалию утащил проклятый бродячий пес, а от второй, уцелевшей, теперь мало проку. Как ни жаль, приходится ее сжечь. — Долго причитала старуха, потом вдруг, о чем-то вспомнив, заплакала. — Жизнь наша проходит, точно сон. Завтра тому ровно год исполнится. Горе, горе!

Ее причитания услышал сосед-лекарь, который в это время сидел в ванне.

— В канун праздника радоваться надо, а вы горюете, — крикнул он ей. — Уж не покойника ли оплакиваете?

— Как ни глупа я, но не стала бы из-за чьей-то смерти так убиваться. Совсем другая у меня беда. Год назад первого числа приезжала сестра из Сакаи, подарила мне к празднику сверток серебряных монет. Как я обрадовалась подарку! Положила деньги на полочку эходана,[226] но в ту же ночь они куда-то исчезли. Взять их мог только свой человек, который знает здесь все входы и выходы. С тех пор я денно и нощно молилась богам, да все понапрасну. Потом попросила прочитать молитву монаха-ямабуси.[227] А он и говорит: «Ежели во время моей молитвы гохэй[228] на алтаре зашевелятся и священный светильник угаснет, знайте, что молитва услышана, — и в течение семи дней ваши деньги сыщутся».

И верно, посреди молитвы заколыхались гохэй, пламя уменьшилось, а потом и вовсе погасло. «Воистину велика чудодейственная сила богов и будд, и мир наш еще не близится к закату», — подумала я и на радостях пожертвовала этому монаху сто двадцать медных монет, хотя обычно дают им не больше двенадцати.

Прождала я семь дней, но деньги так и не нашлись. Тогда я поделилась своим горем с одним знакомым, и вот что он мне сказал: «Да вы же бросили деньги вдогонку вору! В последнее время среди монахов-ямабуси развелось множество хитрецов и обманщиков. Установят, например, на алтаре разные приспособления, и куколки из белой бумаги исполняют танец Тоса.[229] Дело известное — все эти фокусы еще раньше проделывал жонглер Мацуда. Люди нынче куда как сметливы, но нередко попадаются на самые простые уловки. Этот монах поставил у вас на алтаре кувшин с вьюном. Распевая молитвы, он то перебирал четки, то изо всех сил колотил по алтарю посохом и жезлом. Несчастная рыба с перепугу металась в кувшине и задевала стержень, на котором были укреплены гохэй, вот они и шевелились. Не ахти какая хитрость, но человек непосвященный глядит на это с благоговением. Почему погас светильник — тоже понять нетрудно. Видно, этот монах проделал в чаше для масла дырку, а внизу поставил сосуд с песком. Песок постепенно впитал все масло, а без масла, как известно, светильник гореть не будет».

Услышав это, я поняла, что дважды понесла убыток. До сих пор у меня ни одна медная монетка даром не пропадала, а тут вот просчиталась — ведь деньги-то так и не нашлись. И раз уж у меня такой безрадостный Новый год, ничто в жизни мне больше не мило!

И, не стыдясь людей, старуха снова заголосила. А домочадцы, слышавшие все ее сетования, огорчились, «Скверно, что на нас падает подозрение», — подумали они, и каждый в душе поклялся богам, что его вины в пропаже денег нет.

Наконец уборка в доме подошла к концу. Когда смели почти всю сажу и добрались до чердака, между балками обнаружили сверток. Развернули его, — и что же? — в нем оказались те самые деньги, о которых горевала старуха.

«Все, что не украдено ворами, рано или поздно отыскивается. Видно, тут не обошлось без мышей. До чего же вредные твари!» — облегченно вздохнули домочадцы, но старуха не унималась.

— Что-то не приходилось мне видеть мышей, которые таскали бы вещи из дома в дом, — ворчала она, выбивая пыль из циновок. — Это проделки какой-нибудь двуногой мыши, впредь надо держать ухо востро!

Тут к ней подошел лекарь-сосед, только что закончивший купание.

— Подобное случалось и в древности, — сказал он. — Во времена тридцать седьмого императора Котоку,[230] в последний день первого года эры Тайка,[231] императорскую резиденцию перевели из Окамото, что в провинции Ямато, в Нагара-но Тоёсаки в Наниве.[232] За императорской семьей последовали и мыши. И вот что забавно: они уволокли все свое имущество — хлопок, чтобы затыкать норки; бумажные тюфяки, чтобы прятаться от коршунов; талисманы против кошек; острые колышки, защищающие от хорьков; подпорки для мышеловок, чтобы те не захлопывались; дощечки для гашения светильников; перекладины для подвешивания сушеных тунцов. Вдобавок они прихватили с собой еще и сушеных моллюсков «морское ушко» для свадебного подарка, сушеных анчоусов для новогоднего праздника, а также толченый рис в соломенной обертке, с которым отправляются на богомолье в Кумано. И все это они волокли в Наниву, а ведь туда целых два дня пути. Ну, а от вашего флигеля до главного дома совсем рукой подать, так неужели они не могли перетащить туда ваш сверток?