Наталья Лебина - Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии. 1920–1930 годы.

• Название: Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии. 1920–1930 годы.
• Автор: Наталья Лебина
• Издательство: Журнал «Нева», Издательско-торговый дом «Летний Сад»,
• Жанр: История
• Год: 1999
• ISBN: 5-87516-133-7, 5-89740-004-0

Книга доктора исторических наук Н. Б. Лебиной — комплексное исследование быта эпохи НЭПа и довоенного сталинизма. Автор рассматривает советскую повседневность с позиций концепции девиантного поведения.

Книга рассчитана на специалистов — историков и социологов, студентов гуманитарных вузов, а также на всех, интересующихся проблемами становления ментальности «нового человека».

---

Таким образом, отношение к проституции в первые послереволюционные годы полностью формировалось под воздействием общих идей военного коммунизма, в частности, всеобщей трудовой повинности. Проститутка рассматривалась прежде всего как «дезертир труда». Моральный и филантропический аспекты носили подчиненный характер. Нормализующие суждения власти еще больше закрепляли существовавшее на ментальном уровне смешение понятий проституции как профессионального занятия, сексуальной свободы и супружеской неверности. В социальной же практике периода военного коммунизма это выливалось в преследование женщин, каким-либо образом нарушивших коды поведения этого времени.

С социально-экономической точки зрения расценивалось и поведение потребителя проституции. Правда, в 1918 г. один из районных Советов Петрограда по собственной инициативе принял постановление, предписывающее наказывать «развратников и соблазнителей штрафом до 1 тыс. рублей и арестом с принудительными работами сроком до 1 месяца с публикацией о сем в газетах»[147]. Однако подобное решение вызвало бурю возмущения. Впоследствии критика потребителя проституции велась прежде всего в контексте идей солидарности трудового коллектива и его интересов. «Мужчина, купивший ласки женщины, — заявляла Коллонтай, — уже перестает в ней видеть равноправного товарища», подразумевая прежде всего совместные усилия на трудовом фронте[148].

Невнятность нормативных и нормализующих суждений власти по отношению к проституции, а также неявная выраженность изменений в обывательских представлениях о торговле любовью во многом объясняются реалиями военно-коммунистической жизни. Переход к НЭПу, возвращение денежного обращения и нормализация повседневной жизни активизировали действия института проституции в традиционном виде. Это повлекло за собой разнообразные властные инициативы, направленные на формирование новых представлений о норме и патологии. В конце 1921 г. межведомственная комиссия при народном комиссариате социального обеспечения разработала «Тезисы по борьбе с проституцией». В них отмечалось: «1. Проституция тесно связана с основами капиталистической формы хозяйствования и наемным трудом; 2. Без утверждения коммунистических основ хозяйства и общежития исчезновение проституции неосуществимо. Коммунизм могила проституции; 3. Борьба с проституцией — это борьба с с причинами ее порождающими, то есть с капиталом, частной собственностью, делением общества на классы; 4. В Советской рабоче-крестьянской республике проституция представляет собой прямое наследие буржуазно-капиталистического уклада жизни»[149]. В тезисах также подчеркивалось, что покончить с торговлей любовью можно лишь полностью раскрепостив женщин, устранив голод, дороговизну, безработицу, детскую беспризорность, обучив неподготовленных девушек труду, ликвидировав пережитки буржуазной морали. Считая проституцию пережитком прошлого, власти совершенно не учитывали то обстоятельство, что занятие сексуальной коммерцией во многих случаях есть проявление такого качества человеческой психики, как десоматизация. Не признавая же торговлю любовью своеобразным видом трудовой деятельности, большевики одновременно не считали избранный продажными женщинами образ жизни аморальным.

Многие идеи тезисов нашли законодательное закрепление. В принятом в 1922 г. Уголовном Кодексе РСФСР появились статьи, определяющие наказание за притоносодержательство, за принуждение к занятиям проституцией, а также за вовлечение в сексуальную коммерцию несовершеннолетних. Статьи, преследующей за торговлю собственным телом, не было. С проститутки снималась не только уголовная, но и морально-нравственная ответственность за ее поступки, хотя ее занятия и не считались профессией. Это позволяет предположить, что на властном уровне проституция считалась формой аномального поведения, навязанной объекту социальной средой. Самой же проституирующей женщине статус девианта не приписывался. Известный венеролог В. М. Броннер в 1924 г. вообще заявлял: «Основное положение, из которого мы исходим при построении нашей работы, это то, что борьба с проституцией не должна быть заменена борьбой с проституткой. Проститутки — это только жертвы или определенных условий, или тех мерзавцев, которые их в это дело втягивают»[150]. Действительно, с переходом к НЭПу началась своеобразная эра милосердия по отношению к женщинам, занимавшимся сексуальной коммерцией.

С 1922 г. после создания в Москве Центрального Совета по борьбе в проституцией, который возглавили тогдашний народный комиссар здравоохранения Н. А. Семашко и уже упоминавшийся профессор Броннер, активизировало свою работу образованное еще в 1918 г. Петроградское совещание по борьбе с проституцией. Его члены являлись сторонниками гуманного отношения к женщинам, занимавшимся сексуальной коммерцией. Правда, нередко филантропические устремления работников совещания доходили до курьезов. В конце 1922 г. они решили использовать в Петрограде опыт Витебска, где комиссия по борьбе с проституцией потребовала от городских властей в первую очередь предоставлять жилье не нуждавшимся работницам с малолетними детьми, а бывшим гулящим девицам, чтобы отвлечь их от привычного ремесла. Значительно более реальную помощь падшим женщинам оказали венерические диспансеры — учреждения, появившиеся в российских городах лишь после 1917 г. Первые бесплатные вендиспансеры были образованы в Ленинграде в 1923–1925 гг. Совет по борьбе с проституцией занимался и просветительской деятельностью, обращаясь к дореволюционным приемам установления контактов с торговавшими собой женщинами. Популярными были в 20-е гг. вечера коллективного чтения классической литературы о судьбах проституток в царской России, прежде всего «Ямы» А. Куприна и «Тьмы» Л. Андреева.

Занимались в Ленинграде и трудоустройством проституирующих женщин, особенно в тех случаях, когда они объясняли свои занятия следствием безработицы. В 1928 г. в Центральном городском районе совет по борьбе с проституцией предоставил работу 128 женщинам, ранее торговавшим собой. В целом в городе в 1928 г. трудоустроили более 300 проституток. Однако политика властей, закреплявшая представление о проститутке как о всего лишь жертве и направленная на предоставление ей различных форм социальной компенсации, породила факты своеобразного «хипеса» по отношению к государственным и общественным структурам, обкрадывания их женщинами. Некоторые безработные или малообеспеченные особы женского пола, зная о льготах тем, кого называли проститутками, выдавали себя за продажных, хотя на самом деле никогда не занимались сексуальной коммерцией. Весной 1929 г. на заседании Совета Московско-Нарвского района рассматривалось заявление некой гражданки У., которая ходатайствовала о предоставлении ей пособия, так как она «буквально голодает, живет в очень тяжелой обстановке, одинаково близка к самоубийству и к проституции». Гражданке У. помогли. Однако на том же заседании из 15 рассмотренных аналогичных заявлений 7 отклонили, так как их подательницы никогда не занимались проституцией и просто оговорили себя, желая получить помощь[151].

Пример этот, интересный с точки зрения инверсии нормы и аномалии в бытовом сознании, все же единичен. В 20-е гг., несмотря на попытки сторонников филантропической политики изобразить проституток невинными жертвами обстоятельств, в ментальности основной массы горожан продолжал существовать стереотип отрицательного и презрительного отношения к продажным женщинам. Сложно проходил процесс их адаптации к трудовым коллективам, куда проституток вне очереди направляли биржи труда. В 1928 г. на фабрике «Красный треугольник» разразился настоящий скандал. Совет по борьбе с проституцией Московско-Нарвского района направил туда на работу 16 женщин, ранее занимавшихся сексуальной коммерцией. Их имена стали известны работницам фабрики. «В результате, — по словам бывших проституток, — (к нам. — И. Л.) изменилось отношение, дошло до того, что от нас стали кружки прятать и избегать нашего общества»[152]. Центральный Совет Ленинграда по борьбе с проституцией в августе 1928 г. вынужден был констатировать, что решившие порвать с торговлей телом женщины, придя на производство, попадали «в атмосферу недоверия, травли, издевки, приставания охотников до женского пола». Чтобы избежать подобных эксцессов, решено было имена женщин, трудоустроенных по направления советов по борьбе с проституцией, держать в тайне[153]. Генетическую ненависть пролетарок к «гулящим», которых считали в рабочих кварталах «паразитками», не удалось преодолеть в ходе даже широко развернувшейся борьбы с потребителями услуг института продажной любви.

В первое послереволюционное десятилетие, в целом характеризовавшееся филантропической политикой в отношении падших женщин, сторона «спроса» была резко осуждаемой. Обращавшийся к проститутке мужчина сразу получал статус девианта в нормализующих суждениях власти. И этот статус носил ярко выраженную социально-политическую окраску. Как известно, после окончания гражданской войны первыми спрос на доступных женщин предъявили представители возрождающегося слоя городской буржуазии — разного рода предприниматели, посредники, перекупщики. И это вполне естественно. Они раньше других ощутили наличие свободных денег. К. И. Чуковский в дневниковой записи от 27 ноября 1922 г. ярко описал настроение в среде этого социального слоя: «Мужчины счастливы, что на свете есть карты, бега, вина, женщины… Все живут зоологией и физиологией»[154]. Новые предприниматели в первую очередь пользовались услугами содержанок, женщин, промышлявших в ресторанах и гостиницах, реже — уличными проститутками. Власти всячески акцентировали внимание на сексуальной стороне жизни нэпманов. Известный в свое время комсомольский публицист И. Лин писал в 1923 г.: «Торгуются с проститутками прилизанные молодые люди в пенсне, моноклях, в крепко заглаженных брючках, а рабочего парня там не найдешь, ему это не нужно»[155]. Однако это не соответствовало действительности.