И Крупеникова - Предел бесконечности

• Название: Предел бесконечности
• Автор: И Крупеникова
• Жанр: Научная Фантастика

---

Застонали Тополя. У одного огромная ветвь под снежным бременем захрустела. Липа корешки растопырил и своими соками Дубок окружил. И я по его примеру. Не ко времени было нашему юному другу слышать вопль раненого товарища.

Снегопад на убыль пошел и вскоре иссяк. Но Тополь еще долго голосил, проклинал тучи и ветер, а оторванная ветвь отчаянными стенаниями наши корни мучила. Не одно солнце прошло по небосводу прежде, чем она зачахла, жизнь до капли землице отдала.

Я к Дубку обратился и вдруг осознал, что его, беднягу, та же участь ожидает. Гибкость юных ветвей до сих пор ему устоять помогала, но если солнце вскорости снег не растопит, не мороз ночной, а мокрая тяжкая масса убьет мальца, сломает пополам. Ужас просочился во все мои волокна.

"Кошка. Фу, опять эта жирная кошка!" - воскликнул меж тем Липа.

Посетил нас самый нежеланный гость. Жила хитрая откормленная бестия где-то поблизости, а в сквере развлекалась: охотилась на маленьких серых птичек. Я ее более всех не любил. Кошка когтями в мою кору вцеплялась и по самым тонким веточкам пробиралась прямехонько к птичкам. К счастью, до сих пор смертоубийство обходило стороной. Но я - грешно, знаю - не мог удержаться от ярого желания как-то да сбросить вредное животное на землю.

"Эй, сосед, кажется, у нас неладно, - испуганно зашептал Липа. - Гляди, она сейчас стряхнет с меня снег".

"Так радуйся", - Дубок силился веселым казаться.

"Глупый желудь! Снег свалится на тебя!"

Признаюсь честно, растерялся я. Широка крона у Липы, так широка, что наши ветки порой встречались. А Дубок аккурат под ними рос. Чем тут другу подсобить?

Нежданно-негаданно помощь предложила Осина. Издавна славилась она у нас несокрушимым равнодушием, и уж от нее, единоличницы, мы никак не чаяли подмогу получить.

"Пожалуй, я сумею согнать Существо, - вяло изрекла она. - Белостволый, дай-ка тронуть твои корешки, а ты, Красавчик, ожидай меня в гости".

Я, не раздумывая, открыл ей самые сокровенные пути в корнях. Тотчас сок ее в мои волокна влился и потек, потек. Меня аж озноб пробрал. Показалось, что выпьет она сейчас всю мою жизнь целиком. Липа вздрогнул, когда алчный сгусток к его стволу приблизился. А Осина лишь усмехнулась, и тепло свое особое дальше понесла, к ветке, куда жирная кошка взгромоздилась. Как корни вбирают окрестную влагу знойным летом, так тепло Осины впилось в животное и принялось заглатывать ее силу. Ошалела когтистая, в панике прыгнула на ствол и стремглав кинулась наутек. Комья снега с ветвей Липы на землю осыпались. Дубок остался невредим.

"Рада была пособить, - удаляясь, сказала Осина. - Долгих лет тебе, Выкормыш человеческий!"

"А она меня напугала, - признался Липа. - Случись что, из любого из нас жизнь высосет, как пчела нектар. М-да..."

Опять закружился снег. На сей раз он оказался легким, будто тополиный пух, по-зимнему сухим и холодным. Дубок, как ни крепился, согнулся в три погибели. Ослабел он, того гляди не выдержит, обломится юный ствол. Но повезло выкормышу: человек-девочка прибежала в сквер любимца проведать. Снег с веток стряхнула, обхаживать принялась. А он, как в себя пришел, и так и этак перед ней. Даже теплом делиться попробовал, да не знает она нашего языка. Зато я ее яркое, цветущее тепло понял. Оказывается, Дубок-то родитель посадил аккурат в день ее рождения. Вот и росли они вместе - дерево и человек, и друг друга преданно любили.

Минул лихой день, и ночь нас накрыла. Ни луны, ни звезд - только тучи на небе. Травы из лесу весть принесли. Лесной родственник мой говорил: не ждите тепла в семь ближайших солнц, к худому готовьтесь, терпите. Соседи выслушали меня, приуныли. Кто-то предложил - сбросим листья, да в сон уйдем, а иначе того гляди стволы отмерзнут, как минувшей осенью у садовой Сливы. Я против высказался. Не резон нам раньше времени от солнца и воды отказываться.

"А, какой смелый! - подали голос Клены. - Сам выше Елей вымахал, тебе-то что - одной веткой больше, одной меньше."

Трудно с дурными. Наскакивают почем зря, нет, чтоб послушаться совета.

"Как поступать собираешься, Белостволый?" - спросила Осина.

"Листья воды лишу, молодые корешки усыплю. С семенами проститься придется, да то не беда. Будет новая весна, будут и семена".

Я нарочно громко говорил, чтобы молодые гордецы звездолистные услышали. Много я от них грубостей видал, но не казнить же лихом за кривое слово. Подрастут, образумятся.

Пока мы совет держали, Сирень все больше Яблони в саду слушала. А после к нам обратилась и говорит: мол, худо дело - погибает молодняк, весь сок в землю отпустил, ветви замерзают. Мы дружно к саду повернулись. Кто поближе к ограде рос, принялись Яблони теребить, да уговаривать. Да попусту все, для них горе что каменная стена. Отгородились от нас, не слышат. Стоят под снежной шапкой, оплакивают погибшие завязи.

Пока мы кумушек уговорить да успокоить пытались, в саду человек-старая-женщина сновала. Придет - уйдет, придет - уйдет. Я к шагам прислушался. Придет - с тяжелой ношей. Уйдет - налегке. И тут дымом потянуло. Огонь!

Свято преданы мы солнцу, но пасынка его сторонимся. Не видали мы добра от него, лихо одно. Вот все как по команде и притихли.

Костер сильнее и сильнее разгорался. Стволы лесных собратьев в огне горели, как солнце жаром согревали замерзший сад. А человек-старая-женщина так и топала туда-сюда, туда-сюда.

Сирень к ограде прильнула.

"Сгоришь, дуреха", - остерег кто-то из соседей.

"Не кликай, - огрызнулась ворчунья. - Человек-старая-женщина мертвые деревья для себя припасала, в своем доме солнце сотворить хотела. А теперь всё Яблоням отдала. Отогреваются, кумушки. Авось живыми будут".

Скоро снег кружиться перестал. Солнце из туч лучи спустило. Холод не прогнало, но светом порадовало.

А дальше - хуже. Май будто наряд чужой надел: претворился коварным октябрем, морозом задышал. То дождь ледяной, то снег мокрый, то ветер промозглый. Сок в волокнах стыл, да так, что к молодым веточкам доползать вовремя не поспевал. Отмерзали ветки. Гибли. Липа и тот сплоховал, большую ветвь потерял.

Сирень тихо плакала. Одна за другой чернели цветущие кисти. Холод, что огонь разгулявшийся, все пожирал, оставлял за собой мертвую сушь. И конца беде лютой не видать было.

Дубок - умница, строго слову следовал. Солнце днем ласкалось, молодежь тут же на радостях водицу принималась тянуть. А наш - ни-ни, брал ровно столько, чтобы сил хватило сок по всем веточками пропустить, да к ночи затаиться. Тех, несмышленых, мороз ночью насмерть прихватывал. Много поросли погибло. Дубок же только одну веточку отморозил. Пригорюнился, как наказание принял.

"Дядя Береза, разве я не слушался тебя? Разве водой жадничал?"

"Нет, - говорю ему, - все по закону делал. Да только есть в жизни то, что не во власти нашей изменить. Берут верх над нами и холода, и огонь, да и люди - случается. А ты живи и земле-матушке верь. Испытывает она, силу проверяет. Слабых да глупых - заберет, не позволит плохой памяти множиться, а других прочно стоять научит".

Кивали моим словам соседи, соглашались. Боль свою поглубже в корни спрятали, хоть тяжко всем было. Ни один невредимым не остался. Самое меньшее листочки иссохли. А у кого и хуже - цветы да поросль погибли, ветки отмерзли, корни застыли.

Друг за друга мы держались. Будили, коли кто в дрему впал не вовремя. Вот только Клены мы не уберегли. Те все больше с Елями общались. А Ели, что они о нас, лиственных, знают? Кликали мы, кликали к беднягам Кленам, да с каждым часом слабее их ответ становился. И рады бы уж нашим советам внять, да сил не осталось. Убил мороз юные стройные создания. Заледенил стволы, погубил молодые корни. Настало новое утро, и не докричались мы до Кленов.

Беда - она для всех одна. О людях думать я не забывал. И они о нас радели сердечно. Человек-девочка прибегала, корни Дубка мхом лесным укрыла. Я ей спасибо сказал.

Другие люди тревожные ходили. Тепло их бурлило, что ручей в половодье: злились, значится, на погоду. В домах у них холод поселился, не прогонишь. Маленькие дома, из наших собратьев сложенные, они огнем согревали. А большие каменные промерзли до нутра. Брат-Липа сказал как-то: и почто печь не ставят, обогрели бы жилище. Дубок своей ученостью блеснул: "Там, дядя Липа, печи особые. Их разом включают по осени и всю зиму тепло. А весной - не положено. Весной солнце греет".

Эх, знали бы друзья мои прямоствольные, какую напасть накликали!

Ночь опустилась, тихо в сквере стало. Вздремнул я. И тут слышу - человек идет. Плохое было в его шагах, а тепло, как сухая земля, твердое, билось внутри, будто наружу вырваться хотело. Так люди страхом мучаются. И злятся тоже так.

Мимо меня прошел человек, ствол рукой тронул. К брату-Липе шагнул. Вдруг удар раздался. Вскрикнул Липа! А человек второй удар обрушил. Топором. И еще, и еще. Никогда не забуду, как друг мой кричал. Соседи зашумели, а я к человеку тепло простер - умолял прекратить. Не случилось чуда, не услышал он меня. О своем замерзающем ростке думал, и рубил, рубил... Осина к нему свой сок бросила, надеялась остановить, как кошку остановила. Да не по корням ей человек-мужчина.