Михаил Савеличев - Меланхолия

• Название: Меланхолия
• Автор: Михаил Савеличев
• Жанр: Научная Фантастика

Роман о Контакте, о том самом Контакте, о котором уже столько написано и где, кажется, ничего нового настолько невозможно придумать, что если Неназначенная Встреча и случиться, то будет просто обязана уложиться в прокрустово ложе ответственных или безответственных выдумок. Они пришли. Они уже здесь. Они не спустились с небес на своих сверкающих кораблях, не назначили нам Встречу на Плутоне. Они лишь взглянули на человека его собственными глазами и позволили нам прочувствовать свою печаль, свою меланхолию – философский камень преображения жаждущей души. ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: Данная книга написана с сознательным намерением нанести ущерб всем читателям и по-читателям "традиционной фантастики".

---

- Так вот... Больной приобретает двойную ориентировку и, невзирая на все космические переживания, умеет более или менее корректно передвигаться среди реалий окружающей жизни; но реальным миром является для него психотическая действительность.

- Чепуха, - бормочу под нос. - Чушь. Никакие это не переживания. Не о чем переживать. Но мне нравится. Отсюда открывается чудесный вид. Ты не знаешь, что это за башни парят в небе?

Тони утыкается в книгу. Та тяжела и огромна, разлеглась угрюмым котом на коленях ангела. Тони обхватила себя за предплечья. Ее любимая поза. Поза замерзающего херувима. Зато крылья как-то очень ловко опахивают разморенные страницы, перелистывая их в такт пересохших губ:

- Действительный внешний мир становится иллюзией, которой он может пренебречь и относительно которой ему известен разве что некий минимум... В состоянии острого психоза больной может, так сказать, до краев заполниться психотическими переживаниями и забыть о том, кто он, где находиться; он, однако, может быть вырван из этого иллюзорного мира благодаря внезапным происшествиям или некоторым глубоким впечатлениям.

Я подумал об огромном множестве вещей из многих сфер одновременно.

- Нет, нет, не отвлекайся... Разве ты их не видишь, Тони? Тогда, может быть, вы их видите? - обращаюсь к соседу. - В небе. Разве там нет ничего странного?

Сосед отрывается от чтения ярко раскрашенной газеты. От него пахнет свежим кофе. Даже тут нет случайностей. Великий мистический план.

- Простите, а что я должен увидеть? - интересуется сосед.

- Вы разве против множественности обитаемых миров?

Сосед смотрит на меня, в газету, на небо за помутневшем стеклом.

- Это какая-то шутка? Вы из представления "Скрытая камера"?

Щелкаю от восторга пальцами:

- Вы меня понимаете! Скрытые миры! Конечно! Взгляните на их регулярность. Что может выстроить столь грандиозное сооружение? Наши жалкие возможности?

Сосед мрачнеет. Кто-то незаметно подошел и стер мягкой губкой нечто важное с его лица... Доброжелательность. Рефлексивную доброжелательность, от которой губы растягиваются в доброй ухмылке перед витриной магазина плюшевых медведей. Я стараюсь заглянуть ему за спину, увидеть тайного недоброжелателя, но там лишь люди, спешащие на птиц и стрекоз.

- Это просто облака. И не надо так шутить. Не смешно! - он порывается уйти, но мне ясно видна наигранность. Никуда он не уйдет. Он заинтригован. Крюк на его шеи редко используется дежурными операторами и можно надеяться на его здравомыслие.

Хватаю его за руку и усаживаю обратно.

- Не стоит извиняться... - говорит сосед. Газета все еще покоится на коленях и над фотографией парящих в небе шахматных фигур башен готический заголовок вопрошает: "Шутка?".

- Вот видите, - киваю я. - Объективное свидетельство. Свидетельство, подделанное с помощью объектива... А вот интересно - какой у него фокус?

Тони склоняется к моему уху и предупреждает:

- Не увлекайся.

Опять ревность? Мне надоела ее ревность. Меня лихорадит от открывающихся возможностей. Руки готовы пуститься в пляс и я зажимаю их между колен. Ну, мой дорогой любитель морских досок, ты уже гребешь вниз? В соленую бездну, раздвигая податливую мантию вселенского моллюска? Ты правильно делаешь... Теперь самое главное - забыть о всем том, что осталось на поверхности. Сильнее, сильнее втыкаемся в тьму.

- Так что вы говорили о пришельцах?

- О пришельцах? Вы думаете, что это пришельцы?

- А вы хотите сказать, что это все же фотомонтаж? Или фотоувеличение?

- Но почему обязательно пришельцы? - упрямо вопрошаю. - Есть более интересные возможности. Бог, например.

Собеседник смеется. Ломается пополам и чуть ли не достает кончиками пальцев ботинок. Газета соскальзывает и разлетается по отдельным листкам как сухопутная камбала в брачном наряде.

- Смешно... смешно... - задыхается он и я готов бежать за ингалятором. Мне кажется, что у соседа приступ астмы. - Отличная шутка, мой друг, отличная шутка.

Он выпрямляется, снимает запотевшие очки и вытирает стекла тряпочкой:

- Я куплю у вас этот каламбур. "Например" и "Бог"... В этом определенно весь сколок нашего времени! Понимаете, я состою членом своего рода философского кружка... "Licorne Mordore". Слышали? Наши дискуссии иногда печатают в колонке университетской хроники. Ваша фраза, я убежден, станет жемчужиной в нашей коллекции языка современности.

- Десять монет, - шепчет Тони. Хочу возразить насчет обычной шутки, но в пустыне нет ни деревца аргумента и я послушно повторяю.

- Отлично, - говорит собеседник. - Вы не упрямы и откровенны.

Бумажка перекочевывает в мой карман.

- Мы всегда за откровенность. Это девиз нашего клуба. Не желаете как-нибудь навестить? Я дам приглашение.

- На двоих?

- Если вы будете с дамой, то обязательно. Только на двоих! Женщина-философ - драгоценная жемчужина в океане жизни, поверьте. "Licorne Mordore" - общество в высшей степени мужское, консервативное, но поиск вечной женственности - важная задача ордена.

- Ордена? Вы говорили о кружке.

- А вы сразу представили нечто в меру банальное? Вечерние сборища на подземных этажах библиотеки, перед камином, с чашечкой кофе, в широких брюках и круглых очках? Неплохо, неплохо... Пожалуй, стоит попробовать и нечто традиционное. Нет, вы определенно находка для меня! Наша встреча не могла быть случайной. Столько разных идей! Пришельцы! Бог! Профессор!

- Его рейс, - сообщает мне Тони.

Профессор вскакивает, сует мне в руку визитную карточку, раскланивается с Тони и шагает в поток людей, на прощание подняв руку.

- А теперь, - говорит Тони, - все нужно делать очень быстро. Где твои документы?

Я послушно выкладываю мусор - запаянные в пластик бумажки, карточки, пересыпанные мелочью и мятыми банкнотами.

- Рви, - говорит Тони.

- Что?

- Рви немедленно и сунь в ту мусорную корзину.

Сделать это совсем непросто. Пластик гнется в трясущихся руках, пот со лба дождем падает на искаженную фотографию, которой тесно в вязком болоте знаков. Каждый излом отдается в голове мучительным хрустом - там тоже что-то ломается и не может порваться. Пленка отстает и расходятся неряшливыми волдырями, пальцы соскальзывают, а чужое лицо жутко ухмыляется. Тони берет меня за руки и смотрит в глаза:

- Еще есть время... есть время... но надо поторопиться, очень надо...

От меня не требуют понимания, лишь исполнения, вот единственное, что напоминает мир, приобретающий желтоватый, жухлый оттенок. Зрачки выцветают, покрываются патиной древней усталости, разводами облупленной золотой краски, которая еще просвечивает с подложки настоящего. Это все равно, что разорвать сам мир, схлопнуть бесконечный гипершар даже не в точку, в плоскость, так, чтобы голова торчала наружу, обдуваемая ветрами иных миров.

- Нет, нет, - шепчет Тони, - не уходи, я здесь, я держу, не уходи...

Есть в придыхании намек на страсть, запретное удовольствие, ледяное падение света, расплывающегося пепельной точкой во мраке дня. Птицы несут свои металлические тела, увешанные лапами и крыльями, кто-то двигает скульптуры в застывшей вечности бессмысленной жизни. Так вот в чем секрет! Движение есть неподвижность... Скорость планеты, скорость солнца, скорость души, оседлавшей тайное стремление вознесения к иным сферам. Глупая, глупая Тони. Мне открывается свет, я вижу множество душ, уносящихся прочь только потому, что и они узнали астрономическую тайну.

Руки колет и приходится стряхивать с колен и сиденья обломки условных знаков, гладкость расчетов и выпуклость нумерации. Стоит ли получить из них 666? Нелегкая головоломка. Хорошее слово. Еще одно верное слово. Верных слов совсем немного. Но они обнимают вселенную, гладят и успокаивают ее, покусывают морщинистые бока и прогрызают черные дыры бессмысленных областей.

- Вам плохо? Вам плохо? Вам плохо? - заботливые слова горячим пеплом сыпятся на веки и приходится осторожно стряхивать его указательными пальцами.

- Чем помочь? Он горячий, он бредит...

О, да! Очень горячий, просто раскаленная лава, вырвавшаяся из жадно раскрытых пор. Землетрясение и извержение. Оргазм планеты. Отойдите, отойдите, несчастные... А может и ваша суть - вступить двуногими сперматозоидами в горящие трубы планеты? Только... Откуда холод? Кто загоняет холод мне в голову?

- Положите его на стулья... Нет, пусть он так остается... Разве вы не видите как он трясется... У него припадок... Лихорадка... Болезнь...

Мое тело становится объектом поклонения. Культовое тело. Они все хотят занять глаза надо мной. Они прилипают странными бабочками к стеклянным очам, вдевают души в чужие маски и шепчут свои утешения. Сотни рук прорастают сквозь небо и бесцеремонно хватают мой лоб, дергают за щеки и губы.

- Пропустите, пожалуйста, пропустите... Это мой друг... Я врач... Пропустите...

Время замедляется, приобретает торжественную тягучесть в такт неохотно двигающейся стражи, расступающейся перед стальным коммодором. Они любопытны, они ненасытны в своем желании помочь, они как дети - больше мешают, но в их суете нет ничего угрожающего тем мирам, которые я храню в себе. Они мои верные помощники до тех пор, пока у меня нет имени. Мудрая, мудрая Тони! Но спасительные руки отдергиваются и лишь теплые колени моего ангела еще согревают вскрытый затылок. Мне плохо, мне очень плохо, но я обязан смотреть, потому что больше нет никого, кто должен пережить эту сценку бытия. Каждый делает свое дело и никто не виноват.