Михаил Савеличев - Меланхолия

• Название: Меланхолия
• Автор: Михаил Савеличев
• Жанр: Научная Фантастика

Роман о Контакте, о том самом Контакте, о котором уже столько написано и где, кажется, ничего нового настолько невозможно придумать, что если Неназначенная Встреча и случиться, то будет просто обязана уложиться в прокрустово ложе ответственных или безответственных выдумок. Они пришли. Они уже здесь. Они не спустились с небес на своих сверкающих кораблях, не назначили нам Встречу на Плутоне. Они лишь взглянули на человека его собственными глазами и позволили нам прочувствовать свою печаль, свою меланхолию – философский камень преображения жаждущей души. ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: Данная книга написана с сознательным намерением нанести ущерб всем читателям и по-читателям "традиционной фантастики".

---

- Ты мог бы еще поспать, - голос Тони. Она, как всегда, сидит на широком подоконнике окна, обхватив колени и положив на них же подбородок. Белизна шелковой ночной рубашки кажется слегка освещает спальню теплым, молочным светом покоя и безопасности. Вот откуда веет заполненность внешнего мира, сцепленность улиц и домов, медленных секунд между ночью и рассветом.

Это ее любимое место. Как у кошки. Большой и странной кошки, гуляющей сама по себе, но всегда возвращающаяся тогда, когда это особенно необходимо.

- Иди ко мне.

Наверное она улыбается. Смеется тихо и незаметно. Преображается из ангела печали в ангела радости. Раздумывает, чтобы такое ответить на этот уже ритуальный вопрос. Можно промолчать. Ведь меня и так обволакивает кокон тепла и уюта. Нет здесь никаких Лун и безвоздушных пустынь. Ремиссия без запустения, без призрака жуткого одиночества и ностальгии, лишь слабое потливое облегчение, словно после отступившей температуры, погасшего костра ломкой лихорадки.

- Иди ко мне, - безнадежное эхо чуда и оно свершается.

Голые ступни неслышно касаются пола, легкий порыв и блеск мягкой молнии, чтобы за секундой черного бархата почувствовать присутствие Тони рядом, совсем рядом, на расстоянии движения мизинца, услышать запах солнечных трав, убивающих навязчивую химию дезодорантов, прячущих свои яйцеводы и яйцеклады в закрытых фольгой розетках.

- Я по тебе скучаю.

Но она улыбается.

- Мне не нужно слов. Вернись с Луны, астронавт. Не нужно слов и дел.

Ее ладонь проскальзывает в мою, безвольно разжатую, усыпанную сонливыми мурашками. Одеяло прижимает, притупляет желание, ногам жарко. Я поворачиваюсь, беру ее за шею и спину, чтобы осторожно, но настойчиво вжаться в эту теплоту и белизну. Облака и синева врываются внутрь, разгоняя пепел и ночь, выдувая грязь, сладкой влагой еле заметного касания врачуя раны разорванной головы, бинтуя страх и отчаяние, одиночество и навязчивую прилипчивость внешнего мира.

- Тише, - шепчет она, - тише. Это сильное лекарство, от него нет спасения.

Как только мгновение ощущается, прорывается его протяженность, взметая обрывки должных мыслей (надо вставать, надо умываться, надо..., надо...), стальная змея пожирает не ей уготованную терпкость и еще крепче сжимает тело.

- Не так сильно, не так сильно, - словно песенку поет. Пробуждающую колыбельную.

- Ага, - раздается противный голос паршивца, - они здесь милуются, а мы подыхаем от скуки. Так нечестно.

- Иногда и нам не следует вмешиваться в личную жизнь... гм... подопечного, - рассудительно говорит старик. Он не курит. И страдает. Пепел и дым - его стихия. Но с Тони такие номера не проходят. Здесь не страх, как перед Гориллой Гарри, здесь нечто глубже - уважительная несовместимость, вооруженный нейтралитет. Зона сути вещи. Скрытое очарование предмета, на которое не стоит покушаться.

Я жду, что Тони их выгонит - жутким преображением смоет улыбку, превращаясь в равнодушную вестницу самых жестоких кар, но она поворачивается в моих объятиях, просто скользит теплой змеей, отчего ладонь уютно устраивается на скрытой шелком груди.

- Привет, - говорит милостивая Тони, Тони расслабленная и допускающая небольшие фривольности, Тони добрая и склонная к послаблению аскетизма коневодов. - Сегодня мы обойдемся без вас. У вас выходной. У вас выходной.

- Выходной? - переспрашивает старик. - У нас не бывает выходных, мадемуазель. Может у ВАС они бывают, может у ВАС бывают даже каникулы, а мы - работяги, мы трудимся каждый день круглый год, иначе головная контора вышвырнет нас без выходного пособия в какое-нибудь придорожное заведение с подачей мозгового рассола...

Это не бешенство, не выговор, не страх. Это бессильное раздражение против неподвластных законов, непостижимого уголка, недоступного даже самым изощренным коневодам. Не жуть и слепота наития, а тайный ручеек самосохранения в душе, которая еще может вспоминать.

Паршивец мелко грызет ногти. Он еще не решил, чью сторону занять. С одной стороны - коллега, с другой - Тони, а в перспективе может маячить какая-нибудь обезьянья тень. С морилкой. С Тони у него в принципе неплохие отношения. Друг друга терпят, хотя подозреваю, что тут больше намеков на ревность. Такая вот странная ревность к укрощенной лошадке, которая еще может взбрыкиваться при виде свободно бегущего табуна мустангов. Святое право частной собственности.

- А вот интересно, - наконец решается паршивец, - бывают ангелы смерти автомобилей?

- При чем тут это? - удивляется Тони. Она даже не напряглась, не замечая подвоха или провокации.

- Мы тут недавно встретили нечто... Оно навсегда забрало душу нашего "Исследователя". А мы думали оно механик, или что-то понимает в таких вещах. Стоим на обочине, никого не трогаем. И вот результат - восемь негритят.

Старик не вступается. Он тоже не совсем понимает - зачем начат этот разговор. Но кроме лести и грубого насилия он предложить ничего не может. Остается полагаться на молодого подельника. Подельник старается. Подельник нащупал секрет Полишинеля. Наверняка он еще уверен, что мы спим вместе. И не только спим.

- Оно... Он... Она... - тщится хитрить паршивец. - Она была вся в черном и с крыльями.

- Ворона? - холодно предположила Тони. Вторая стадия преображения из милости в нечто ледяное с узко и прямо прорезанным ртом и слегка сонливыми глазами. Черные волосы уже не вьются крупными, короткими кудрями, а рыжей гладкостью спадают на шею. Она сидит, облокотившись на подушку. Кажется, что она даже слегка потолстела. Набухла яростью. Напиталась атмосферой коневодских интриг и коневодских же непослушаний.

Старик туберкулезно кашляет, в его груди клокочет отвратная жижа, что-то рвется и булькает, как перекипевший чайник. Он пытается вцепиться в паршивца, но скрюченные пальцы лишь скребут пустоту. Зарвавшемуся мальчишке предстоит порка.

- Хуже, - усмехается недалекий и неопытный в делах человеческих паршивец. - Женщина. Очень красивая женщина. Вся в черном.

И тут Тони начинает смеяться. Не зло и оскорбительно, а просто весело, беззаботно от невзначай отпущенной шутки. Это редкое зрелище и на него стоит посмотреть. Очередное домашнее волшебство превращения из холодноватой фурии в ослепительное, милое, теплое существо. Лицо просыпается, прорывается сквозь тонкий лед холодной маски огоньком, притягивающим души-бабочки. Пальцы наших рук переплетаются и сжимаются в непривычно тайном и интимном знаке. Неожиданный аванс за сегодняшнее хорошее поведение. И безразлично, что дождь, что темнота, но долгожданная пустота растворяет видения и оставляет нас одних в постели.

В первые мгновения - даже какое-то обидное чувство одиночества, удаления подпорок и растерянной балансировке в мире, который прижался к тебе, распустил осенние дождевые крылья и готов принять лишь то, что дозволительно. Холод забирается под одеяло и меня трясет неумелый убийца, схватившись за горло несильной, но липкой хваткой. Ремиссия, нежданная ремиссия, кратковременное ныряние в иллюзию, потеря агрессивной отстраненности ради милосердных объятий, в которых пока еще тоже неуютно. Но они держат, держат ради меня самого, протягивают сквозь накатывающие волны тоски и одиночества, а дыхание согревает затылок.

- Как ее зовут? - спрашивает потом Тони.

Мы сидим в библиотеке и пьем кофе. Она - в своем любимом черном платье до пят, со шнуровками и вставками, подобрав ноги на диванчик, опершись левой щекой на ладонь, а чашку отставив далеко в сторону. Как она ухитряется так долго держать ее на весу? Более неудобной позы не придумать.

Толстое дно кружки уже не обжигает и я ставлю ее на ладонь.

- Сандра. Ее зовут Сандра.

Тони улыбается.

- Красивое имя. Достойное произнесения дважды. Непонятная магия звуков. Почему одни приносят равнодушие или несчастье, а другие притягивают? Должно быть милая девушка.

- Ты тоже милая девушка. Тони - гораздо красивее, чем имя Сандра.

- По моему, это даже не смешно.

Констатация факта. Бесчувственная фраза скорби. Но обиды нет и Тони склонна продолжить обсуждение.

- Можно пригласить ее домой. Я бы приготовила что-нибудь и уступила ей свое время. Какие-нибудь равиолли. Или лазанью. Любопытно, а что такое лазанья? Впрочем, это безразлично. Она же не есть сюда придет.

Вот так.

- А зачем она сюда придет?

- Умная девушка всегда придумает благовидный предлог, - говорит Тони наставительно. Словно действительно разбирается в девушках. - У вас ведь какие-то дела. Ничто так не сближает, как совместные дела. Особенно, если они опасные. Или загадочные. Или тайные.

- И опасные. И загадочные. И тайные, - подтверждаю я.

Она улыбается. Смотрит на меня внимательно. Изучает давно известный лик.

- Тебе не страшно?

- Мне всегда страшно.

Губы касаются края чашки с обнимающейся парочкой и улыбчивыми звездами. Где-то должна быть и моя Луна - полное веселья лицо с прыщами-кратерами, но пальцы Тони скрывают мое прибежище от меня. Возможно, это правильно. Долой укрытия! Нельзя скрываться в скорлупе вещи, когда все самое лучшее, что есть в тебе, сидит рядом и пьет кофе. Я вновь замираю на своем тайном пороге, в проеме уже распахнутой двери, откуда в лицо бьет дождь, а сзади подпирает ветер. Они закручиваются вокруг меня двойной спиралью генетической осени, как все оттенки черного. Сколько их? Только неопытный пессимист скажет о пустоте и тьме. Я же вижу сотни оттенков, я вижу яростное движение без времени и пространства, но, к сожалению, от этого оно не становится добрее. Смыслу существования некуда втиснуться в буйное разноцветье тьмы. Но вот что-то или кто-то милосердно срывает зеленые и красные листья и пускает их по ветру крошечными корабликами. Они включаются в общее движение воды и ветров, медленно проскальзывая около глаз ленивыми молниями силы и уверенности.