Мария Семенова - Новая игра

• Название: Новая игра
• Автор: Мария Семенова
• Издательство: Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9985-1152-3

Долгожданная книга Марии Семёновой и Феликса Разумовского «Новая игра» продолжает цикл «Ошибка „2012“».

«Конец игры», намеченный древними пророчествами на 2012 год, резко и ощутимо приблизился… В маленький райцентр Пещёрку подтягиваются могущественные игроки. Они ожидают, что именно здесь им удастся перейти на новый, более высокий уровень бытия. Однако правила начинают внезапно и грозно меняться, да и сами «геймеры», живущие не первую тысячу лет, обнаруживают в себе неожиданную готовность к переменам. Что, если главное — это всё-таки не успех в пресловутой игре, направляемой таинственными Хозяевами, а человеческая сущность, которую ни один из них не сумел вытравить в себе до конца?

Что ждёт наших героев, когда полностью рассеется болотный туман, вечно кутающий Пещёрку?

---

Вот так. Символ его рода попросту пустили на шкварки.

Лама снова жутко закричал, но уже не от ярости, а от страха. Он внезапно почувствовал себя как завязшая в патоке муха — ни лапой шевельнуть, ни крылья расправить.

Старухи тем временем подошли совсем близко.

— Ну здравствуй, значит, нехристь басурманский, — покачала головой одна из них. — Почто озоруешь? Зачем змеюку нашу обидел?

И её клюка больно ткнула ламу в живот, где, свернувшись под рубахой, прела гадюка.

Он судорожно дёрнулся и осознал, что старуха говорила на древнем тибетском наречии Шан-шунг Маар-инг.

— Да не, Ниловна, не басурманин он, — задумчиво произнесла вторая старуха, причём тоже по-тибетски. — Диверсант он, шпиён, агент-парашютист. Надо с ним не разговоры разговаривать, а в СМЕРШ сдать. А там, милай, — и она в свой черёд ткнула Ламу клюкой, — поверь уж, не сахар. Совсем. По сравнению с нашим энкавэдэ всякая там инквизиция — это так, недоучки. Изуверов Шпренгера да Крамера[177] в подмастерья не взяли бы, это я тебе со знанием дела говорю… Ну что, милай? Сам пойдёшь в энкавэ-дэ-то или со скандалом?

И она, и её товарка Ниловна удивительно смахивали на кикимор, какими их рисует народный эпос. Сгорбленные, страшные, морщинистые. И страшное для кого-то болото им, чувствовалось, было домом родным.

«Нет, нет, надо чистить карму…» — Лама хотел было потереть ушибы, но не смог пошевелить и пальцем. Чёрный цвет неудачи зримо сгущался. Сумасшедших русских шаманок ему только не хватало. Не говоря уже о русском НКВД.

Патока держала муху по-прежнему крепко. Даже мысли, казалось, увязали в липком сиропе и еле ползли, беспомощные, отяжелевшие.

— Да ладно тебе, Ерофеевна, давай-ка лучше сами погутарим с ним по-свойски, толку больше будет, — заметила первая старуха, поставила корзину и посмотрела на тибетца в упор. — А карма твоя точно — полное говно. И ничем ты её уже не очистишь, потому что чёрного кобеля добела не отмыть. Ты ведь у нас кто? — И Ламе в третий раз досталось палкой по рёбрам. — Предатель, иуда, изменник рода человеческого! Ну чего тебе не хватает? Эликсир долголетия есть, секрет Корня золота знаешь, Камень власти тебе родитель передал… Нет бы жить-поживать себе спокойно! Взял вот, припёрся сюда, знаков силы понабрал, нож асурский до кучи приволок… — Она воткнула свою палку в мох, — и ножны меча, вырвавшись у Ламы, подозрительно легко упорхнули к ней в руки. — Приволок, да не уберёг, — ворчливо продолжала старуха. — Впрочем, ладно, не о том сейчас речь… Речь, вражина, о тебе! Ну откроешь ты, допустим, Дверь, ну получишь, допустим, чего ни запотел… А что с остальными будет, ты об этом подумал? С людьми будет что, говорю? А ты ведь, между прочим, тоже каким-то боком человек. Об этом-то помнишь хоть, басурманин? Ну давай ответствуй, не молчи, открывай рот, разрешаю.

Ножны были огромные, массивные, покрытые загадочными письменами. Корзина у Ниловны — вместительная, с горкой наполненная спелой брусникой. Вот так, брусникой. В начале лета-то.

— А почему нож? — действительно смог открыть рот лама. — Это ведь меч?..

— Меч? — Бабки переглянулись, хмыкнули, и Ниловна покачала головой. — Да ты просто асурянинов живых не видал. Нож это, говорю. Ритуальный. Называется Клинок Последнего Вздоха. А больше тебе и знать нечего… Ты, изменщик, лучше не о ножах думай, а о том, как тебе жить дальше. Потому как жизнь твоя сейчас на перепутье. И одна из дорог — кривая, в тупик ведёт. — Она пристально, в упор взглянула на тибетца, прищурилась и, повернувшись к хмурой Ерофеевне, кивнула на Ламу: — А тазик-то у него добрый. Аккурат нам под бруснику…

— А то, — согласилась Ерофеевна. — И при нём, гляди, ещё и пестик имеется, будет чем варенье помешать. В хозяйстве сгодится…

Она живо прибрала к рукам поющую чашу, и над бескрайними просторами болот понеслось истомное, эмигрантское: «Вечерний звон, вечерний звон, как много дум наводит он…»

— Э, да тазик-то с музыкой, — обрадовалась Ниловна, но тут же снова сделалась серьёзной и строго глянула на тибетца. — Ну что, иуда, подумал? Хорошо подумал? Как следует? Ладно, тогда живи. И помни… Эй, Ерофеевна, тронулись!

И, с лёгкостью подхватив трофеи и неподъёмные с виду корзинки, старухи убрались. Прямо через топь, смертоносную для кого угодно другого. А может, вправду кикиморы?

«На мою покойную матушку похожи…» — посмотрел им вслед Лама, почему-то всхлипнул… и вдруг почувствовал, что обрёл свободу. Что-то смыло патоку, и муха обрела способность полёта.

Его унизили и обобрали, но дышалось почему-то легко, и каждая клеточка тела пребывала в гармонии. Лама прислушался к себе и понял, что ничуть не жалеет ни о поющей чаше, ни о волшебных ножнах, ни о провале экспедиции к заветной Двери. В голове неотступно звучал, пробирая, как набатный звон, повелительный голос: «Помни. Ты ведь тоже каким-то боком человек…»

Козодоев. Не на тех нарвались

— Давай по счету «три»! Раз… и два… и… три!!! — Козодоев взмахнул фуражкой, словно флажком, и оба отделовских УАЗа разом взревели. Струной натянулись тросы, задымилась резина, запахло подожжённым сцеплением…

Однако новый щит «Внимание: розыск!» даже не пошатнулся. Похоже, встал на века.

— Ну всё, хорош, стопори, — сквозь рёв моторов крикнул подполковник Звонов, кровно переживавший за судьбу техники. Значительно кивнул и посмотрел ликующе на невыспавшегося Козодоева. — Ну вот, Владимир Сергеевич, и всё. Теперь пусть выкусят. Мы своего не отдадим. Давай заканчивай тут без меня, а я пойду на постановку задачи…

Часовая стрелка его «Победы» уже давно перевалила за одиннадцать, но подполковник был покамест ни в одном глазу. Держался.

— Конечно, Влас Кузьмич, идите, а мы в лучшем виде закончим… — Козодоев засучил рукава и сделал знак Худюкову готовить клей бустилат. Прилеплять постеры было решено насмерть. Так, чтобы потом даже не сдирать, а сжигать паяльной лампой. Благо железная основа щита позволяла и это.

— Угу… — отозвался лейтенант, вздохнул и принялся с усилием размешивать клей в банке — его из соображений надёжности и долговечности было решено не разбавлять. Пусть каждый преступный элемент видит и знает: если уж влип сюда, на этот щит, то всё, амба. Железный бустилат как преддверие неотвратимых рук правосудия.

«Ну, с Богом… — Козодоев примерился, обмакнул в банку кисть и принялся густо намазывать изнанку негодяйской парсуны.[178] — Аллах акбар!»

Воистину акбар, — мазки кисточки составляли что-то вроде завершающего штриха. А началось ведь с оскорбления, с пощёчины непосредственно органам. С того, что обнаглевший преступный элемент спёр отделовский щит «Внимание: розыск!». Выдрал из земли с корнем — и спёр. Причём не далее как вчера вечером. Только не на тех нарвались, урки, ох не на тех!

Звонов немедленно поднял по тревоге лучшего друга милиции — зама главы администрации, ведавшего строительством. И уже ранним утром под окнами отдела пребывало в наличии всё необходимое. А именно: два десятиметровых отрезка стальной восьмидюймовой трубы, шведская машина для забивания свай, лист, ворох сорокапятимиллиметрового уголка, сварочное оборудование и так кое-что по мелочи.

И ответ преступному Чемберлену состоялся суровый. Трубы вколотили в землю, как сваи на строительстве небоскрёба, надземные части скрепил железный — без крана не уволочь — щит, подполковник Звонов, вспомнив рабочую молодость, лично приварил уголок, чтобы и внукам, и правнукам. И вот теперь участковый Козодоев ставил последнюю точку, наклеивая рожи гадов на бустилат. Дальше — только поставить витринное стекло и выкрасить всю конструкцию в шаровый цвет, чтобы не заржавела.

— Ботинки чистые, отглажены штаны… — водя кисточкой, мурлыкал Владимир Сергеевич. — С начала смены пистолеты на ремни-и-и… Пройдём по городу с улыбкой на лице… И порядок вновь царит на улице-е-е-е…

Сдобрив клеем очередную листовку, он примерился, уверенно прижал — и принялся разглаживать тряпкой. «Ну, мать честная, и рожа… Господи, спаси и помилуй…»

Тут Козодоев вдруг перестал улыбаться, придвинулся и разом насторожился. Ну да, рожа. И ведь он точно уже где-то видел её. Совсем недавно. Но где?..

«Так, так, так, рожа, что пишут-то про неё? Ага… значит, гражданином Мирзоевым интересуется ФСБ… Во типчик, щёки как у хомяка, нос картошкой и глаза точно у нашкодившего зайца… Вероятно, отражают внутреннюю красоту… Где? Постой, постой… Дай Бог памяти… Да неужели…»

Козодоев даже вздрогнул.

— Слышь, лейтенант, — сказал он Худюкову. — Мне отлучиться надо по делу, ты уж давай заканчивай без меня. Колер ложи непременно в два слоя, как первый подсохнет, намазывай второй. Смотри, чтобы без обмана, вернусь — проверю!