Леонид Фиалковский - Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду

• Название: Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду
• Автор: Леонид Фиалковский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-49076-9

Хотя дневники на фронте были под полным запретом, автор вел ежедневные записи на протяжении всего 1942 года. Этот уникальный документ — подробная летопись Сталинградской битвы, исповедь ветерана 254-й танковой бригады, прошедшей решающее сражение Великой Отечественной от донских степей до волжских откосов и от ноябрьского контрнаступления Красной Армии до отражения деблокирующего удара Манштейна и полной ликвидации «котла». За 200 дней и ночей Сталинградского побоища бригада потеряла более 900 человек личного состава и трижды переформировывалась после потери всех танков. Эта книга — предельно откровенный и правдивый рассказ о самой кровавой битве в человеческой истории, ставшей переломным моментом Второй Мировой войны.

---

— Что тут у вас? — выдавил он, держась за борт кузова машины. — Где мои сапоги? Подай! — обратился он к водителю, который стоял рядом сонный, растерянный. Костя не мог оторваться от кузова — так он удерживался в вертикальном положении, осмысливал, что происходит, и не понимал, как не понимали и мы, трезвые. Настолько были испуганы и растеряны, что никакое мнение на ум не приходило. Все старались понять, что же случилось и что происходит. Вражеский десант, которым грезили, бомбежка? Пламя все разрасталось, продолжались взрывы более глухие со вспышками огня. На фоне зарева отчетливо видны были машины по бокам оврага, редкий кустарник и одиночные фигурки людей.

— Горят склады! — послышались голоса. — Наши склады!

— Той тот як его, лопаты взять! — опомнился, наконец, Манько. — За мной!

И схватив лопату в одну руку, с пистолетом в другой он побежал в направлении зарева. Наумов все стоял, держась руками за борт машины, и, ругаясь, спрашивал:

— Где мои сапоги, мать твою так?

— Возле вас стоят, товарищ младший лейтенант, — ответил водитель машины, стоявший рядом со мной, и, схватив из кабины карабин, побежал за Манько.

Наумов опустился на землю и пытался навернуть портянку на ногу, но ему это не удавалось, она все сползала. В таком состоянии я его оставил возле машины и с санитарной сумкой побежал в район складов бригады.

Вокруг суетились наши красноармейцы и командиры. Тут был и командир роты, комиссар. Несколько уцелевших машин с боеприпасами оттянули подальше от этого места. Горела земля, пропитанная бензином и соляркой. Догорали машины. Им помочь уже нельзя было.

Лежавшие невдалеке на земле в одном из углублений оврага боеприпасы в ящиках остались невредимыми. Считали, что, должно быть, погибли пять человек — бесследно сгорели в машинах. Обнаружили трупы трех человек и двое были с ожогами. Они рассказали, что проснулись от сильного взрыва. Горела и их машина, на которой были бочки с соляркой. Причина пожара оставалась неясной. Поговаривали, что по пьянке кто-то окурок-бросил. Не исключена и диверсия.

Занимался этим уполномоченный особого отдела старший лейтенант Китайчик. И он, и командир, и комиссар, и многие были еще под воздействием ночной попойки, но большинство быстро отрезвели. Усилили охрану остатков склада. Песком забросали участки пожара.

Несмотря на взрывы и пожар, не все еще поднялись. Оказал помощь обожженным и направился к кухне. Харитонов крутился возле котлов. Вода уже закипала. Нужны были продукты для завтрака. С вечера получить не смог и, не отставая от многих других, помог себе рано свалиться спать. Еще раз пошел к продуктовой машине, но разбудить Лукьянова не смог. Доложил дежурному. Вместе пытались разбудить кладовщика, но он был мертвецки пьян. Просили меня, чтобы я его привел в чувство. Он лежал плашмя на полу у дверей будки. На хлопки, пощипывания тела не реагировал. Подтянули его к борту машины, полили голову водой, и это не помогло, он не приходил в сознание.

Часовой возле продовольственного склада и кухни красноармеец Нагиба был сравнительно трезв, и дежурный по роте спросил у него, что произошло ночью.

— Все тихонько перепились, да вы и сами все видели.

Действительно, почему он спрашивает у часового, когда сам должен был видеть, что происходило. Или проспал?

По территории уже бродили единичные и небольшими группами красноармейцы. У многих лица основательно «помяты», ходили, еще пошатываясь, часть спала и не знала о случившемся — настолько перепили, что даже на взрывы не среагировали.

Дежурный лейтенант Завгородний решился доложить командиру о состоянии Лукьянова и спросить, как взять продукты. Командир приказал построить роту по тревоге. В строй стало немногим больше половины личного состава, в основном те, кто был на пожаре. Часть людей привели, поддерживая под локти.

Выглядели красноармейцы в строю очень нелепо. Враг наступал, возможно обошел нас. Наши войска ценой жизни задерживали его стремительное продвижение. А на что способны эти военнослужащие? Что произошло с этими, по сути, хорошими, исполнительными людьми, находящимися сейчас всего на несколько часов в отрыве от жестокого, наступающего врага? Никто не собирается сдаваться врагу, а как сопротивляться в таком состоянии? Кто поведет машины? Кто сядет за руль в таком состоянии, чтоб хотя бы убежать от врага?

Командир спросил часового, что произошло ночью. Тот доложил, что всю ночь люди группками и в одиночку подходили к продовольственной машине, и Лукьянов отливал каждому по желанию определенную порцию спирта. А потом среди полной тишины грянул этот взрыв и пожар. Чужих не было. Помогал Лукьянову разливать спирт красноармеец Вернигора и его друг Кихтенко.

Мне приказал командир привести Лукьянова в чувство и поставить его перед строем. В помощь дал двух красноармейцев. Налил в кружку немного воды, добавил туда несколько капель нашатырного спирта и вылил содержимое кружки ему в рот. Он в какой-то мере пришел в себя. Взяли его под мышки и приволокли и поставили. Он как-то удерживался в вертикальном положении, стоял, шатаясь, на одной ноге, вторая была отставлена в сторону. Очень странная была у него поза, водило его верхнюю половину туловища, но он удерживал себя в вертикальном положении будто приклеенными к земле подошвами.

Заговорил командир:

— Воины нашей бригады истекают кровью, до последнего вдоха удерживают натиск врага, погибают, но не отступают. Бригада потеряла в боях много людей и техники, но не потеряла себя и, как боевая единица, удерживает оборону. А вы изменили ей, предали ее. Позор вам и презрение! Потеряли склады с боеприпасами и горючим. Погибли люди. Представитель контрразведки выяснит, кто это сделал. Во что же вы превратились? Хуже скотов. Срочно надо убыть к новому месту, самим окопаться и подготовить рубежи обороны для остатков бригады. А вы не в состоянии сесть за руль!

Он быстро последовал вдоль строя и, тыча ладонью в грудь каждого, выкрикивал:

— Ты, Кухленко, ты, Бяширов, ты, Завгородний, мать твою так, командир! — он подошел к нему вплотную, взял его за загрудок, подтянул его лицо почти вплотную к своему и произнес: — Подлец ты, Завгородний! В такое время, будучи дежурным, так налакаться и дать напиться роте. Разжалую! Под суд военного трибунала пойдешь! — и оттолкнул его от себя.

— Отстраняю вас от дежурства. Принять дежурство старшему лейтенанту Дьякову. И тебя такая участь ждет, Наумов!

— Я ничего, какую-то малость.

— Молчать! Вести машины надо, а вы не в состоянии. Немец наступает. В плен немцу решили сдаться?! Лукьянов напоил всех, чтобы вывести роту из строя. И он вывел роту из строя, чтобы враг захватил нас, как ягнят. Изменник! — бросил он Лукьянову и вновь повернулся к строю: — Данной мне властью я приговариваю Лукьянова за вывод личного состава роты из строя перед наступающим врагом к расстрелу.

Вытащил пистолет из кобуры правой рукой, взял Лукьянова левой рукой за ворот и повел его от строя в одно из разветвлений оврага в кустарник. Хромая, неуклюже, Лукьянов следовал покорно, спотыкаясь, вперед, подталкиваемый командиром. Через какое-то время раздались два выстрела в кустах, и вернулся к строю командир, пытаясь на ходу и перед строем попасть пистолетом в кобуру. Но ему это не удавалось, видно, волновался. Потом сдвинул кобуру на живот, положил в нее пистолет. Всех это вмиг отрезвило, до людей стала доходить вся серьезность ситуации.

— Каждого ждет участь Лукьянова, если позволит подобное. Всех, кто не в состоянии подойти и сесть в машину, — оставить на месте, не брать их с собой. Пусть немец с ними потолкует. Комиссару, командиру автороты и врачу проверить водителей и выявить, кто в состоянии вести машину. Пьяных отстранить от вождения.

Мне приказал идти к Лукьянову. Пошел в кустарник и увидел Лукьянова, лежащего ничком, тело его содрогалось от всхлипываний. Осмотрел его. Ран не было. Штаны были мокрые от страха или еще с ночи. Он пытался что-то сказать, но не смог: челюсти стучали, тело дрожало, в голос рыдал. Командир, конечно, стрелял в воздух.

Кладовщиком вместо него тут же был назначен Мезенцев. Продовольственную машину, в которой хранился спирт, закрыли на замок, и ключ забрал комиссар. К машине выставили часового. Мне пришлось немало человек отрезвлять нашатырным спиртом.

Враг нас обошел справа и далеко продвинулся на северо-восток к Волге, Сталинграду. Мы оказались в мешке или в окружении. Части нашей бригады были где-то южнее нас, по-видимому, еще в Зетах. Командир убыл в штаб бригады. Все были до крайности напряжены, издерганы. Обстановку не знали. Многих мучило раскаяние и стыд за повальную пьянку. Распределили водителей по машинам, некоторых отстранили. Трезвых водителей не хватало. К некоторым машинам прикрепили водителями командиров, автотехников. Назначили порядок следования в походной колонне. Пока мы все стояли на месте в ожидании команды.