Леонид Фиалковский - Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду

• Название: Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду
• Автор: Леонид Фиалковский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-49076-9

Хотя дневники на фронте были под полным запретом, автор вел ежедневные записи на протяжении всего 1942 года. Этот уникальный документ — подробная летопись Сталинградской битвы, исповедь ветерана 254-й танковой бригады, прошедшей решающее сражение Великой Отечественной от донских степей до волжских откосов и от ноябрьского контрнаступления Красной Армии до отражения деблокирующего удара Манштейна и полной ликвидации «котла». За 200 дней и ночей Сталинградского побоища бригада потеряла более 900 человек личного состава и трижды переформировывалась после потери всех танков. Эта книга — предельно откровенный и правдивый рассказ о самой кровавой битве в человеческой истории, ставшей переломным моментом Второй Мировой войны.

---

Комиссар закрыл папку и оглянулся на командира. Заговорил командир:

— Товарищи красноармейцы и командиры! Воины нашей бригады стоят насмерть на занимаемых рубежах, совершают подвиги, многие, очень многие сложили головы, но честно выполнили свой воинский долг, приказ Верховного Главнокомандующего товарища Сталина: «Ни шагу назад!» Но находятся и малодушные изменники Родины. Кобцева настигла суровая кара, так будет с каждым изменником. Нам предстоят тяжелые испытания. Не исключено, что роте придется занять оборону района Зеты, если враг прорвется, и встретить его с оружием в руках. Надеюсь, что среди нас малодушных не окажется и мы свой воинский долг честно выполним. Приказано участвовать в сооружении оборонительного рубежа перед Зетами. Участок отвели и нам. Будут выделяться для этого люди, начнем сегодня же после завтрака. Приступить к завтраку! Разойдись!

Во время еды разгорелась оживленная беседа. Почти каждый высказывал мнение — часто горячо, иногда обходились репликой. Равнодушных не было. Шел разговор о Кобцеве.

— Струсил парень. Не враг он советской власти, Родине. Однако сурово с ним обошлись.

— Ребята, на войне иначе нельзя. Он не захочет идти в бой, другой не захочет. Что же получится? Кому воевать? Такое нужно сурово наказывать. На то и трибунал существует в военное время.

— Тут так. Пойдешь в атаку — враг убьет, не пойдешь — свои убьют. Эх да ох! — вздохнул кто-то тяжело.

Воскресенье, 23 августа 1943 г. Начало варварской бомбардировки Сталинграда.

Ранним утром, еще до завтрака, в который уже раз облетела наше расположение «рама». И вскоре после ухода этого предвестника беды услышали рев входивших в пике вражеских бомбардировщиков. Посыпались бомбы. Многих опрокинула взрывная волна, обсыпало комьями земли, щебенкой, вырвало с корнем дерево, сорвало часть крыши в одной из кошар. Затем дошел затихающий прерывистый гул и увидели уходившие вражеские бомбардировщики. Я находился возле мастерских. Тряхануло взрывной волной и меня. Запоздало прильнул к земле, как и другие товарищи. Как-то стало очень тихо вокруг. Вражеские самолеты не возвращались, но мы оторваться от земли не могли.

Опомнился первым кто-то из наряда. Раздалась недоуменная, запоздалая команда:

— Всем в траншеи! Работу прекратить, всем в траншеи!

Вдруг услышали крики:

— Доктора сюда, доктора!

Сквозь шум в голове стало доходить, что зовут меня, что появилась работа. С трудом приподнялся, стряхнул комья земли — в тебе нуждаются, надо действовать!

Я побежал к автомашине, где находилось мое санитарное имущество. Навстречу мчался повар Харитонов.

— Товарищ военфельдшер! Там побиты люди. В домик как ахнуло, в мазанку, где бочки с соляркой. Меня шугануло от кухни — кувырком летел! А мазанку завалило. Может, и там кто есть, а хлопцев так и скосило. Наповал, — причитал он, следуя за мной.

— Успокойтесь. Бегите за мной.

Пострадавших сносили в одно место. За полуразвалившейся мазанкой уже лежало два человека и один сидел, спиной упираясь в дерево. Правой рукой прикрыл он окровавленное левое плечо.

Он кричал:

— Доктор, перевяжи, кровь вся вытекет, смотри! — И показывал окровавленную руку.

— Там еще один лежит, изорванный весь, — указывали мне в сторону кошары.

— Берите носилки и несите сюда, — распорядился я и пошел к лежавшим на траве. Сильно завыл сидящий у дерева раненный в плечо, увидев, что я пошел к другим:

— Меня чего обошел? Погибну же, доктор. Перевяжи мне руку. Прошу тебя, доктор, миленький!

— Спокойно подождите, все сделаю, — и пошел к лежачим раненым. Они не кричали. Один тихо стонал, другой молчал, но дыхание было со свистом, покашливал, изо рта шла кровянистая пена. Присел к нему, разрезал садовым ножом гимнастерку вместе с нательной рубашкой. Справа под мышкой зияла глубокая рана, в которую засасывался при каждом вдохе наружный воздух с хлюпающим звуком. У раненого проникающее осколочное ранение грудной клетки. Тело залито кровью и загрязнено землей.

Обтер куском развернутого бинта грязь вокруг раны, смазал ее края и поверхность вокруг йодной настойкой. Разорвал перевязочный пакет, смазал вазелином прорезиненную обертку и закрыл ею рану, поверх наложил подушечки пакета, вату и укрепил все это бинтами. Пошел ко второму. Опять закричал и заплакал сидящий, просил его перевязать. Но раненный в грудную клетку нуждался в более срочной помощи, чем другие, по жизненным показаниям. Чтобы прекратились эти крики, я пошел к сидячему раненому, разрезал ножом ему рукав, отвернул лоскуты и увидел сквозное осколочное ранение мягких тканей плеча, по-видимому, без повреждения кости. Сочилась из раны кровь. Наложил ему выше раны жгут, он несколько успокоился. Вернулся к лежачему, который тихо стонал. Быстро окинул его взглядом. Гимнастерка и брюки на левой ноге во многих местах пропитались кровью — множественные ранения грудной клетки и левой голени. Пока возился с ними, принесли четвертого раненого на носилках от кошар, где также разорвалась бомба. Он был ранен осколками в бедро, ягодицу и низ живота — по-видимому, проникающие ранения в малый таз. Смазал ранки настойкой йода, наложил повязки.

Уже стояла бортовая машина для эвакуации раненых. Распорядился об этом командир. Куда их везти? Где наш медсанвзвод, я не знал, да и везти их к передовой было бессмысленно. Решил, что лучше в Тундутово или в Красноармейск, где днями оставил Цветкова, Солода, а еще раньше Круглякова. Погрузили в кузов машины, поехали. Дорога была окутана клубами пыли. Вдруг заметили, что впереди идущие машины спешно сворачивали в сторону от дороги, над нами промелькнул низко летящий самолет, и машину прошила очередь. Водитель притормозил, вывалился из кабины. Я выбросился в противоположную сторону, немного отполз от дороги и прижался к земле. Понял, что нас обстреляли из вражеского самолета. Ждали очередного налета, но вокруг было тихо. Поднимались воины рядом с других машин. Через стоявшую пыль в небе ничего но было видно. Забрался в кузов к раненым. Увидел безжизненное откинувшееся тело красноармейца, раненного в плечо — наиболее легко раненного. Он был мертв. Гимнастерка была продырявлена в области грудной клетки и живота и пропитывалась участками кровью.

Добрались до станции Тундутово. Завернули к знакомому медсанбату. Там царила паника. Шла срочная погрузка машин. Получили приказ на эвакуацию в Красноармейск. Говорили, что немцы прорвали оборону и идут на Тундутово. Посадили в машину еще четырех легкораненых, дали на них карточки передового района и велели везти всех в Красноармейск, куда я и направился. Мертвого красноармейца с документами оставил у них. Очень отяжелели раненные в грудную клетку и живот. Особенно последний, все просил пить, но ему нельзя было. Легкораненые не могли смотреть на эти муки и упрашивали дать ему попить. Я разрешил им смачивать слизистые губ мокрым квачем из марли. Раненному в грудь давали небольшими глотками воду. Через очень долгое время, как нам казалось, добрались до Красноармейска.

Подъехали к госпиталю, где оставил несколько дней назад своих сослуживцев. В приемном отделении встретил все ту же Васильевну — очень энергичную, распорядительную.

— Приехал, как и обещал, Васильевна! Примите раненых взамен моих, которых хочу забрать. Как мои?

— Как огурчики. Здесь они. А командира отправили за Волгу. Очень тяжел он был. Почки отказали. Антифризом отравились.

— И мы так предполагали. Где остальные?

— Найдем. Пошли искать дежурного врача, — и повела она меня за собой, — ждем транспорт. К вечеру и за ночь должны всех эвакуировать на Бекетовку или за Волгу. Еще сами не знаем. Говорят, враг прорвал нашу оборону и тьма его идет на Сталинград. Что там слышно на передовой? И где она?

— Пока прет проклятый. Сами не знаем, что дальше будет.

В поисках дежурного врача мы обошли часть помещений. Располагался госпиталь в одном переулке в домах, пристройках, палатках. Раненые и больные лежали на полу на соломе, на нарах, на топчанах. Возле них возились медицинские работники, санитары из выздоравливающих. Спешно готовились к эвакуации.

Нашел Сашу Цветкова. Он был в обмундировании, помогал в обслуживании раненых отделения, где лежал. Несказанно обрадовался мне, сказал, что уже собирался попутными машинами добираться в Зеты. Повел нас к Круглякову. Тот лежал на нарах. Вскочил, увидев нас, очень обрадовался, просил забрать его в часть. Был в белье, халате и тапках.

Нашли дежурного врача. Он категорически отказался брать раненых, сказал, что сами с часу на час должны эвакуироваться, ждут транспорт, что некогда возиться с тяжелыми, что это госпиталь для легкораненых. Велел везти в другой, в Бекетовку. Объяснял ему, что наши отступают, что спешу застать свою часть, что заберу двух моих человек, но он был неумолим.