Георгий Иванов - Георгий Иванов - Ирина Одоевцева - Роман Гуль: Тройственный союз. Переписка 1953-1958 годов

• Название: Георгий Иванов - Ирина Одоевцева - Роман Гуль: Тройственный союз. Переписка 1953-1958 годов
• Автор: Георгий Иванов
• Издательство: Издательский дом "Петрополис"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9676-0237-5

Впервые вводящийся в научный оборот материал этой книги представляет значительную ценность для исследователей русской культуры XX века.

Переписка поэтов Георгия Иванова и Ирины Одоевцевой с одним из руководителей нью-йоркского "Нового журнала" Романом Гулем в 1950-е гг. выразительно раскрывает драму русской культуры, разделенной силой исторических обстоятельств на два практически не сливавшихся в течение семидесяти лет потока. Это яркий и правдивый документ, отражающий вкусы, настроения и переживания людей, волею судеб вовлеченных в исторический водоворот.

В книге содержится масса интереснейших подробностей жизни и творчества известнейших русских писателей и поэтов – Ивана Бунина, Алексея Толстого, Зинаиды Гиппиус, Дмитрия Мережковского, Осипа Мандельштама, Марины Цветаевой, Георгия Адамовича, Владимира Набокова и многих других.

---

Но я все же благодарю Вас за желание протрубить о «Надежде». А как же ангелу иначе, как не трубить? Протрубите, чтобы даже глухие услышали. Я верю, что Вам это удастся.

Я не жаловалась. Но если бы Вы знали, как мне было больно, как меня душило непонимание, глухота и слепота, окружающая меня. До чего тяжело.

Все эти полу-успехи и полу-осуждения, эти «очень интересная, мастерски написанная книга» и прочая чушь.

Я верю, что Вы сумеете открыть «Надежде» дверь к настоящему успеху — и не только русскому. И за это я Вам наперед бесконечно благодарна.

Кончаю. Сейчас мне трудно писать от слишком большой радости. Вы уж меня простите как автор ея.

Ирина Одоевцева.

Я напишу Вам еще завтра или послезавтра.

* Поблагодарите и поцелуйте от меня жену ангела — за витамины, за посылку и за все — и, пожалуйста, оба не меняйтесь ко мне.

<На отдельной стр. — рукой Г. И.:>

Кланяюсь, благодарю за ВСЕ, подробное письмо следует. Ваш всегда

Г.И.

43. Роман Гуль - Георгию Иванову. 4 августа 1954. <Нью-Йорк>.

4 августа 1954

Г. В. Иванову

Дорогой Георгий Владимирович,

Посылаю корректуру, как обещано, но очень прошу вернуть со всем возможной быстротой. Нужно для верстки. Предложил бы Вам закончить стихотворением «Распыленный миллионом...», а «Камбалу» уже вонзите, где ей быть надлежит.[292] Очень жду статью. Получили ли посылку с одеждой, витамины (по воздуху) и мое письмо Ирине Владимировне? С 6-го по 23-е я вновь буду в деревне, но писать можно и на редакцию. Для быстроты прилагаю международные купоны.

Приветствую Вас обоих.

Искренне Ваш

<Роман Гуль>

44. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 6 августа 1954. Париж.

6-го августа 1954 г.

Дорогой Роман Борисович,

Не думайте, что я немножко спятила. Дело проще — вот уже два месяца, как я снова впала в «претуберкулозное состояние» и у меня ежедневно жар и всякие там «дважды два не четыре, а пять» и «елочные» ощущения.[293] Ваше письмо пришло как раз в такое время и, переполнив меня восторгом, заставило, не откладывая, взяться за ответ. Отсюда и его фантастичность и производство Вас в ангелы.

Но раз так вышло, придется Вам примириться с этим производством и здравствовать «поднесь и ныне в ангельской чине»...[294] Так что Вы теперь ангел-хранитель и ангел-воитель моей «Оставь надежду» и, пожалуйста, пожалуйста, не забывайте этого. И помогите ей. Я так верю, что Вам это удастся, что даже во сне сегодня ночью переживала какие-то всеэмигрантские триумфы вместе с Вами.

Сейчас пишу Вам утром, но идет дождь «с упрямой косизной»[295] и я чувствую себя премерзко, несмотря на радость, которой обязана Вам. Подумайте, ведь Вы первый сказали то о «Надежде», что я хотела услышать, то, для чего я ее писала. Как же мне не радоваться?

А о том, что я опять «немножечко нездорова» «забудем, забудьте, забудь»[296]...

Это только фактическая справка, чтобы Вы не сочли меня сумасшедшей или, что еще хуже, истеричкой.

Точка. Продолжаю, хотя мне писать очень трудно — и «легкость в мыслях необыкновенная»[297] в ущерб ясности. Так вот — вхожу в берега. Очень бы мне хотелось, чтобы в НЖ об «О<ставь> Н<адежду>» написали бы Вы. Не знаю, кто другой, у compris* Юрасова, мог бы так ее понять. Но, конечно, Юрасов как Ди-Пи легче защитит «Н<адежду>» от обвинений в «клюкве». Но, пожалуйста, приглядите за ним. Одним словом — «полагаюсь на Вас, как на каменную стену». И не только полагаюсь, но и верю, что Вы «Н<адежду>» выведете на путь если не славы, то все же успеха.

До сих пор ей до странного не везло — одна проволочка «Чехова» [298] что мне стоила. Ведь я полтора года ждала контракт. В Америку ее купили по телеграфу и обещали, что она станет beat sellerom, а вместе этого она провалилась — и даже без треска — о ней ровно никто не услышал. Так вот нельзя ли как-нибудь обратить внимание американцев на «All Hope Abandon» [299]? Заставить кого надо из них прочесть ее? И в рецензии в НЖ пожалеть, что американцы не обратили на нее внимания? Подумайте об этом, дорогой Ангел Воитель, и поступите «по усмотрению». Может быть, еще не поздно. Еще об огорчениях — ведь ее чуть было не взяли в Холливуд. Я уже получила требование подтвердить мои права на нее. И все же ничего не вышло. Ни-че-го. А зависти и злобы она все же вызвала много и сейчас еще вызывает среди братьев-писателей. Ведь даже сам Великий Муфтий. [300] Но об этом в другой раз. Теперь скажу Вам, что Ваша статья о М. Цветаевой меня восхитила, о чем, кажется, Вам писал Г. В. Не только восхитила, но и поразила. Я, видите ли, тоже не ожидала от Вас такого понимания поэзии (Марина ведь и сама была поэзией) и, главное, такого умения выразить это понимание. Я читала и «робко удивлялась», до чего все правильно. Должна признаться, что мне Ваши похвалы после В<ашей> статьи еще дороже.

Мне все время самой хотелось написать о Марине, так меня не удовлетворяло все, что о ней печаталось. Но сейчас вижу, что писать мне не надо, — Вы это сделали гораздо лучше меня, так что лучше и сделать нельзя. И за это Вам спасибо — и не только от меня.

Я пишу так растрепано и разбросано оттого, что мне сегодня очень не по себе. Но хочу кончить, чтобы письмо ушло в субботу, а не в понедельник.

Так вот — отчего я В<ам> не дала «Надежду» для НЖ? Но, друг мой, откуда мог у меня взяться самонадеянный оптимизм для такого предложения? Без упреков, но после горького опыта «Года жизни» — боль которого я ощущала до получения В<ашего> последнего письма... Спрятав ее и гордость вместе с ней как «несозвучные моменту», я погрозилась написать рассказ «специально» для НЖ. Но ответа не получила — и поэтому не привела угрозы в исполнение. Но, конечно, Вы меня тогда еще «не знали»! Это Ветхий Завет. И нас с Вами «не кусается». Теперь мы заживем по-новому.

И вот — я могу В<ам> послать 150-200 стр. второго тома «О<ставь> н<адежду> н<авсегда>», т. к. она задумана «в двух томах». И только отсутствие настоящего успеха, на который я твердо рассчитывала, заставил меня временно отложить писание «О<ставь> н<адежду> н<авсегда>» и взяться за другой роман. Теперь я его кончила и тружусь (ненавижу этот идиотский труд) над подготовкой его для «пишмаши». Это из жизни ложного резистанса, в основу легла моя «Изольда».[301] Для НЖ, конечно, гораздо интереснее «Смерть Веры Назимовой» [302] и пр. Ах, до чего обидно-досадно, что «О<ставь> н<адежду> н<авсегда>» не засияла на страницах НЖ — этот тяжелый «Год жизни» моей был бы совсем иным. Но «забудем, забудьте»... и давайте смотреть вперед, а не назад. Теперь мне гораздо легче с Вами, господин Ангел. Ангельские недоразумения не причиняют ни боли, ни обид.

Я думаю, что Вам довольно трудно понять, что я хочу сказать и написать. Я и сама немного путаюсь, что, зачем и почему. У меня уже опять жар. Теперь 5 часов, скверное время. И дождь все идет. Кстати, это вчера я начала В<ам> писать, в пятницу. Посылка В<аша> пришла. И до чего меня обрадовали витамины. Ведь я, кроме прочего, еще страдаю мозговым переутомлением. И бессонницей. От бессонницы помогает только приятная и спокойная жизнь (значит, невозможно от нее избавиться), а от переутомления головы В<аши> витамины действуют чудесно. Я сразу перевела по-французски все свои стихи из НЖ.[303] Спасибо Вам и О<льге> А<ндреевне> очень, очень и очень. И еще спасибо.

Серый костюм сузила и перешила неумелой своей иглой. Хорош для жаркой погоды, которая все же иногда наступает. Блузки премилые — не гимнастерки. Вы правы, — обокрала я напрасно М. Цвет<аеву>, но сначала бессознательно, а когда вспомнила, что это ее, жаль было отдавать - и чрезвычайно к Шторму подходит конь.

Ведь Шторма я писала с Беседовского. [304] Знаете Вы этого гуся? Он сам нашел, что страшно похож.

Желаю Вам обоим всего наилучшего

Ваша И. О.

* включая (фр.).

45. Георгий Иванов - Роману Гулю. < 9 августа 1954>. Париж.

<9 августа 1954>

Дорогой Роман Борисович,

Простите за молчание. И. В. опять больна. Опять она надорвалась, работая по десять часов в сутки, кончала роман. То же было два года назад. Роман почти кончен, но опять почти. Писано по-французски, и рукопись пойдет во французские руки. [305] Значит, каждая запятая должна быть проверена. Вместо этого – опять прописали «полный покой», лежание, отдых, всякие там фрукты и перемены воздуха. Перемены воздуха есть – то адская жара, то сплошные дожди и холод. Покой тоже сомнительный, последние «чех<oвские>» деньги тают, и что дальше. Пишу это не чтобы Вас разжалобить, а в «порядке осведомленности». И недели три я кручусь, мою посуду, жарю, варю, подметаю, высчитываю гроши, стараюсь как умею развлечь. Сам я при этом неврастенический лентяй, проживший всю жизнь ничего не делая и не очень заботясь. Тем более, тем бесконечней я благодарен Вам за Ваше чудное письмо.[306] Если бы оно было и неискреннo, то все-таки Вы бы сделали огромное дело. Она что-то Вам сама написала и велела отправить, не читая.[307] Но передать не могу, какое прекрасное дело Вы сделали, так написав ей и в такое время, когда ей так опять нехорошо. Она начинает грустить, в 5 часов этот отвратительный жар, и я говорю, а вот я тебе прочту письмо Гуля – и просвечивается солнышко. Теперь я ваш неоплатный должник. Даже сказать не могу, как благодарен. А ведь в доброте и искренности Вашей ни она (ни я) не сомневаемся. И Водов (из «Русской мысли») [308]тоже сказал чрезвычайно кстати: «Ну уж Гуль не такой человек, чтобы писать не то, что думает». Я думаю без преувеличений, что она может поправиться благодаря Вашему письму. Спасибо Вам, дорогой Р. Б.