Георгий Иванов - Георгий Иванов - Ирина Одоевцева - Роман Гуль: Тройственный союз. Переписка 1953-1958 годов

• Название: Георгий Иванов - Ирина Одоевцева - Роман Гуль: Тройственный союз. Переписка 1953-1958 годов
• Автор: Георгий Иванов
• Издательство: Издательский дом "Петрополис"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9676-0237-5

Впервые вводящийся в научный оборот материал этой книги представляет значительную ценность для исследователей русской культуры XX века.

Переписка поэтов Георгия Иванова и Ирины Одоевцевой с одним из руководителей нью-йоркского "Нового журнала" Романом Гулем в 1950-е гг. выразительно раскрывает драму русской культуры, разделенной силой исторических обстоятельств на два практически не сливавшихся в течение семидесяти лет потока. Это яркий и правдивый документ, отражающий вкусы, настроения и переживания людей, волею судеб вовлеченных в исторический водоворот.

В книге содержится масса интереснейших подробностей жизни и творчества известнейших русских писателей и поэтов – Ивана Бунина, Алексея Толстого, Зинаиды Гиппиус, Дмитрия Мережковского, Осипа Мандельштама, Марины Цветаевой, Георгия Адамовича, Владимира Набокова и многих других.

---

Ледерплекс — пришлю просто по почте. Я сам его ел. Но сейчас ем другое — «Клювизол» — канадское какое-то средство — комбинешен витаминов с железом и пр. До Америки не ел никаких «вайтаминс», а тут все жрут, даже неприлично, если не жрешь. И действительно, вещь стоющая, прекрасная. Пришлю. Ну, кажется, на все серьезное ответил. Сейчас обрываю, ибо надо укладываться.

Итак, до свиданья! Дружески Ваш

Роман Гуль.

Ир. Вл. цалую ручки. Читал отзыв о НЖ Андреева. [261] И ругнул его за Ир. Вл. — это уж отзыв, так сказать, «изнутри» редакционных дел, от Андр<еева> я этого не ожидал, хотя его никогда не видал. Если на что не ответил — доотвечу в след. письме из деревни. Адрес простой: [262]

39. Георгий Иванов - Роману Гулю. < Начало июля 1954>. Париж.

<Начало июля 1954>

Дорогой Роман Борисович!

Не сразу отвечаю на Ваше – очень милое – письмо. Ах, я все дохну. Особенно, когда приходится взять что-нибудь письменное в руки. Базар, стирка, это все ничего. Но даже на простое письмо какое-то разжижение мозга. Отчасти это от разных хворей и более-менее адской жизни последних лет, но также от неприспособленности к умственному труду. Я – серьезно – выбрал не то «метье» . Я по недоразумению не стал художником. Делал бы то же самое, что в стихах, а платили бы мне по 300 000 франков за ту же самую «штуку» . И жил бы я счастливо и безбедно, думая «руками и ногами» , как все художники, и читал одни полицейские романы.

Хорошо. Во-первых, спасибо за посылку. Она еще не пришла, но спасибо авансом. И откровенно говорю – если у Вас есть «летняя»  возможность – используйте ее и, если не трудно, пришлите вторую, набрав что попадется. Хорошо бы какие ни есть пижамы и тряпки для Одоевцевой. Что не подойдет, а что и весьма подойдет. Если можно выбирать, то мы оба охочи до всего, что отдает Америкой, – чего здесь нет. Покупать мы ничего просто не можем. И, как писали одесситы, «заранее благодарю» .

Ну и лекарства, раз решили, так вышлите. М. б. не в этой жизни, так в той - отблагодарю как-нибудь Вас.

Прилагаю стишок. Скоро еще пришлю – до 20. Статью обязательно пришлю до того.

Нов. Журнал  пришел позавчера. Ну, по-моему, Сирин, несмотря на несомненный талант, отвратительная блевотина[263]. Страсть взрослого балды к бабочкам так же противна – мне – как хвастовство богатством и – дутой! – знатностью. «Не те Рукавишниковы»  из отрывка в «Опытах» [264]. Вранье. Именно те. И хамство – хвастается ливреями и особо роскошными сортирами, доказывает, что заведено все это не на купеческие, а на «благородные»  деньги. Читали ли Вы часом мою рецензию в № 1 «Чисел»  о Сирине «Смерд, кухаркин сын…» [265]? Еще раз под нею подписываюсь. И кто, скажите, в русской литературе лез с богатством. Все, кто его имел, скорее стеснялись. Никто о своих лакеях и бриллиантах и в спокойное время никогда не распространялся. Недалеко ходить – моя жена выросла приблизительно при таких же условиях со всеми возможными гувернерами, автомобилями и заграницами. Не только не найдется ни строчки об этом в ее книгах, но и можете дружить с ней двадцать лет, -  разве случайно узнать об этом. Интересно знать Ваше мнение, тошнит ли Вас от Сирина или не тошнит. Мне кажется, что должно тошнить. Черкните два слова не для распространения, конфиденциально. Любопытно.

Ну Ваша статья о Цветаевой просто прекрасна. Не льщу. Лучше просто нельзя было написать. Я очень «уважал»  Вас за многое, не догадываясь, как Вы разбираетесь в поэзии и как можете о ней говорить. Так или иначе коснусь Вашей статьи в своей. Все верно, под всем подписываюсь. Пассаж о лунатиках – проснулась, петля – поразителен[266]. Мы оба прочли, каждый отдельно, восхитились, потом я прочел всю статью с расстановкой вслух. Ай да Гуль. И значит, я не спроста лезу к Вам с дружбой, не зная Вас почти, чувствую в Вас своего человека. На что Вы мне отвечаете: послал тебе чек, чего тебе еще от меня надо? Это шутка. Теперь сообразил, что в летнем виде <Вы> один, а в зимнем другой. Но отвечайте мне тогда хоть летом – тогда зимой не буду обижаться на молчание.

Так в ответ на это письмо жду как бы краткого подтверждения. Тогда напишу Вам разные разности и поставлю кое-какие вопросы с просьбой на них ответить.

Живется мне скорее тяжко.

Ну значит, «Камбала»  идет. Пусть идет, и уж тогда именно в этом «Дневнике» , и если Вам она нравится, то с удовольствием Вам ее посвящу – не от озорства, а в знак дружбы. Только как – Р. Б. Гулю или Роману Гулю?

В этом ли № будет рецензия Юрасова[267]? Поддайте ему малость жару, чтобы рецензия была лестной. Денежно это важно. Здесь был довольно триумфальный вечер, посвященный «Оставь надежду…»  и с «массой»  по нынешним временам публики. A Ваше – откровенное – мнение? Или все еще не читали?

Жму Вашу руку.

И. В. очень кланяется. Она Вам приватно выразится о Вашей – Цветаевской – статье.

Распыленный мильоном мельчайших частиц
В ледяном, безвоздушном, бездушном эфире,
Где ни солнца, ни звезд, ни деревьев, ни птиц,
Я вернусь — отраженьем — в потерянном мире.

И опять, в романтическом Летнем Саду,
В голубой белизне петербургского мая,
По пустынным аллеям неслышно пройду,
Драгоценные плечи твои обнимая.

( С «Камбалой» 16-е?) [268]

* «Metier» (фр.) - «ремесло».  

40. Роман Гуль - Георгию Иванову. 18 июля 1954. <Нью-Йорк>.

18 июля 1954

Дорогой Георгий Владимирович,

Ваше интересное письмо (и одно стихотворение — прелестное) получил в глуши Массачузетса. Большое спасибо. Стих ушел в набор вместе с «Камбалой».Поразмыслив, думаю, что не надо «Камб<алу>» мне посвящать я секретарь редакции, Вы писали обо мне отзыв, я писал о Вас — не стоит дразнить гусей. Повременим, так будет лучше.

Понимаю от души Вашу нелюбовь к «умственному труду». Я жене все твержу, что хотел бы «собак разводить» — чудесная промышленность и оч<ень> симпатичная, но ничего не поделаешь,надо «в общество втираться», хоть и тяжело. Статью Вашу жду к 10 авг. Напрягитесь уж. А то — опять опоздаем. Корректуру стихов пришлю из Н<ью> И<орка>, куда прибуду 26 июля.

О посылке, как получите, напишите совершенно просто и толком: то-то, мол, подошло, то-то, мол, нет — мало, велико, не годится, чтобы знать. Мы постараемся о второй посылке обязательно и обязательно хотим не забыть Ир. Вл. Кстати, сегодня в своем лесном «стюдьо» — взял «Оставь надежду» [269] и насмерть зачитался, оч. завлекательно построено и здорово написано. Прочту запоем. Рецензию устроим хорошую. Если Юрасов не напишет (он хотел), то сделаем иначе — м. б., «своей собственной рукой».[270] Простите, что не выслал еще Ледерплекс. Это потому, что все не были еще в нашем уездном городе — Атол.[271] А тут в глуши нет этих веществ. Но в первый же выезд — я куплю и вышлю.

О Набокове, даже и не конфиденциально. Я его не люблю. А Вашу рецензию (резковатую) не только помню, но и произносил ее (цитировал) жене, когда читал «Друг<ие> берега». Ну, конечно же, пошлятина — на мою ощупь, и не только пошлятина, но какая-то раздражающая пошлятина. У него — как всегда, бывают десять-пятнадцать прекраснейших страниц (читая кот<орые>, Вы думаете — как хорошо, если б вот все так шло — было бы прекрасно), но эти прекрасные страницы кончаются и начинаются снова — обезьяньи ужимки и прыжки [272] — желанье обязательно публично стать раком — и эпатировать кого-то — всем чем можно и чем нельзя. Не люблю. И знаете еще что. Конечно, марксисты-критики наворочали о литературе всяческую навозную кучу, но в приложении к Набокову — именно к нему — совершенно необходимо сказать: «буржуазное» искусство. Вот так, как Лаппо-Данилевская.[273] Все эти его «изыски» — именно буржуазные: мальчик из богатой гостиной. А я этого очень не люблю. И врет, конечно, — и бицепсы у него какие-то мощные (какие уж там, про таких пензенские мужики говорили — «соплей перешибешь» — простите столь не светское выражение). Вообще, я к этой прозе отношусь безо всякого восторга. И честно говорю: не мог читать его книги. Возьму, по­держу, прочту стр. десять — и с резолюцией — «мне это не нужно, ни для чего» — откладываю. Прочел только — с насилием над собой — две книги (обе в деревне, летом): «Дар» в прошлом году, «Приглашение на казнь» (в деревне во Франции). Не могу, не моя пища. Кстати, мелочь. Не люблю и его стиль. Заметьте, у него неимоверное количество в прозе — дамских эпитетов — обворожительный, волшебный, пронзительный, восхитительный, и дамских выражений — «меня всегда бесит» и пр. О нем можно было бы написать интересную «критическую» статью. Но это работа. А мы больше бы — «собак разводить». Спасибо за лестные слова (Ваши и И. В.) о статье о Цветаевой. Мне думается, что статья ничего себе. Еленева ей была растрогана, потому что — «в ней настоящая Марина» — а она ее оч<ень> любила. М. б., она и права. Ах, Марина — непутевая была покойница и бешеная... но тем и хороша. Хочу написать теперь об Эренбурге [274](за всю работу в НЖ — уже больше двух лет — о Цвет<аевой> написал первую статью; видите, неопровержимое подтверждение, что — «собак разводить»). Да и то меня друзья ругают, говорят, что стыд и позор — ничего не пишу. Дела, дела — загрызли... И все хочется дышать, а не писать» идти куда-нибудь (все равно куда), а не сидеть за письменным столом, молчать и не думать (а иногда и думать) - а не читать, вообще — быть, а не существовать. А быть трудно в наши дни и в нашем положении.