Георгий Иванов - Георгий Иванов - Ирина Одоевцева - Роман Гуль: Тройственный союз. Переписка 1953-1958 годов

• Название: Георгий Иванов - Ирина Одоевцева - Роман Гуль: Тройственный союз. Переписка 1953-1958 годов
• Автор: Георгий Иванов
• Издательство: Издательский дом "Петрополис"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9676-0237-5

---

За посвящение «Нет в России» — Ницше низко кланяется и благодарит Вагнера. Спасибо, Рихард! — говорит.

И на этом Фридрих кончает это быстро-стремительное письмо. Ох, простите, я забыл совсем, что мы — Гингер-Присманова...

Цалую ручки (умные ручки) Ирины Владимировны и прошу эти ручки, чтобы они заработали-переводили. А Жоржа прошу не мешать умным ручкам работать, создать в ранчо рабочую атмосферу, чтобы Гингер мог все получить в срок и ответить умным ручкам чеком в ручки.

Вот. На этом кончаю агромадным приветствием - Вам обоим! У нас мороз, у вас миндаль - как это жаль - как это жаль.

<Роман Гуль>

* Kurz und gut (нем.) - короче говоря.

** En tout vitesse (фр.) - как можно быстрее.

100. Георгий Иванов - Роману Гулю. 3 февраля 1956. Йер.

3 февраля 1956

Дорогой Роман Борисович,

Одновременно пришло Ваше — играющее всеми красками остроумия и блеска — письмецо и книжка «Нового Журнала». Ну, не знаю, будут ли писать письма в редакцию Филиппов — Струве — но как бы мне опередить их? А то что же получилось — я их укоряю невежеством, а сам — о Господи — черным по белому вместо знаменитейшего Grand Testament пишу какое-то ультра ренессанистое «Гранда Тестаменте»! [710] Всю «игру пера» — Вы из моей статейки выщипали по перышку, а корректуры не читаете — предоставив украшать ее на португальский лад Вашим наборщикам! Да!

Ну, когда все толком прочту и, возможно, «новенькое» еще обнаружу, вернусь к этому вопросу.

Прилагаю остатний «Дневник». По-моему, кроме одного — угадайте какого! — все 7 более менее на ять. [711] В корректуре я их расклею букетом, и они заиграют совместно. Дневник 1955-1956. Это все новенькие, январского производства. На отдельной страничке — узнаете откуда эти игра «ума и таланта» и почему ей я, по-видимому, обязан Вам, и не поленитесь, пожалуйста, мне по этому поводу ответить.

Теперь самое существенное. Политический автор, крайне тронутый Вашим, запоздалым, но все равно одобрением его экспромту (которым, оказывается, гордился, тая обиду, больше чем стихами и романами) моментально сел за стол и второй день переводит с французского на нижегородский, так что бумага трещит. Тьфу, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить — держите непременно для нее место. Но очень сериозно — черкните наикрайний фактический срок. Потому что, на этот раз, она, действительно», пишет вовсю от 9 до 11 с половиной и так от часу — двух, до пяти. Это, кстати, ей вредно. Но она очень старается. И как ни быстра ее «техника» — то да се — ей, действительно, важен каждый лишний день. Так что будьте другим и «не опрашивайте» в смысле времени, а скажите точно. И она не я! — если действительно взялась, то будет из всех сил стараться не подвести Вас.

Литературным трудам сильно способствует погодка. Вы в Вашей поэзии, у нас мороз, у Вас миндаль, сглазили миндаль одним махом. Два дня валит и валит снег. 6° морозу. И невероятное явление — без оттепели дикая гололедица. Объяснение непонятное нашему брату северянину: оказывается, она образовалась сначала, пока земля было еще горячая. Слышали ли Вы когда-нибудь подобное. Бедлам.

Сейчас прийдет почтальон и заберет письмо. Иначе тю­тю, до почты никак не добраться. Поэтому откладываю очень Важные вещи, вроде переезда в Америку. Очень хотим. Не говоря уже о дорогих красных солдатиках, которые рвутся в ..., в Европу. И местный пужадизм хорош! Что там 72 депутата в ихней Шамбре [712] — цветочки. Растут как грибы, с феноменальной быстротой. И это есть доктор Дубровин [713] — бей жида и студента — в беспримесном виде. Никакой мусоллиниевской вуали.[714] Ну, следующий раз опишу. Хотя тошнит и писать.

Если на то Ваша милость будет, то оба очень хотим ледерплякса. Весь, всякий, давно вышел. Вас просить опять не решались. Кое-кому намекнули в Америку, но пока ни гу-гу. Очень «заранее благодарим», выражаясь по-Василеостровски. Политический автор пишет — не хочу его беспокоить. Кланяюсь Вам за него.

Ваша Ж—а.

Еще «минутку внимания», хотя чувствую, что надоел — а цена aviona все вырастает. Но это действительно для меня важно.

Я, вопреки всем докторам, испробовал на себе Ваш седорзин. Результат выше похвал. В числе доказательств и весь новый Дневник и то, что принялся довольно бойко за прозу. И не только это — сон, голова, понижение давления. Прошу поэтому изложить мне по опыту Ольги Андреевны — которой почтительно целую ручки, — как было с ней — доколе повышать, как понижать. Докторов спрашивать нельзя. Оба здешние считают его ядом. Я, начав с слабой дозы, дошел до четырех лепешек по 0,25. В «Предисловии» к лепешкам сказано - подгоняйте меня по Вашему расположению. Очень меня уважите, сообщив в нескольких строчках компетентное мнение. Доктора несомненно осам. И кроме того — повторяю Рассина, говорившего: даже когда у меня болит живот, я верю Людовику XIV [715] - он блестящий человек.

Вот как я Вам льщу! И ей-Богу, думаю это. Пропадем мы, дорогой коллега, в нашей элито-эмигрантской среде. А элита едет, когда-то будет,[716] а годы уходят, все лучшие годы. [717]Только и утешений, что «нашу статью» одобрил в «Русской Мысли» сам профессор Андреев. Читали?* Да, что там ни говорите, а «культура вторая натура». Или — по Филиппову — тенденция.

Ваш Жоржа.

<На полях:> Это страничка из вчерашнею, пришедшего в не годность, ввиду получения Ваше<го> письма.

*В Русской Мысли, только что напечатали. Но я уже выбросил ее вон. Если хотите, могу у Водова попросить №.

101. Георгий Иванов - Роману Гулю. 7 февраля 1956. Йер.

Вторник 7 января (ошибка: февраля!) 1956 г.

Дорогой Роман Борисович,

Пишу вне очереди, чтобы, перед тем как рыжие мерзавцы запротестуют (если запротестуют!), исправить кое-какие «разночтения» нашего с Вами производства. Хотел бы как-нибудь выразить, что с «беспомощною улыбкой»» — цитата из выброшенной редакцией цитаты из Мандельштама, но как это сделать — увы, не в моих стилистических способностях. М. б., Вы с Вашим умением справитесь. А то плюньте — возьмите только в кавычки, а то уж здорово глупо — чего это я «улыбаюсь». [718]

Была ли уже какая реакция — рыжих или кого другого. Интересуюсь.

Разохотившись, я бы не прочь написать (если нет другого кандидата) о книге «мальчика Варшавского». [719] Но книги у меня нет. И, если даже пошлете par avion, то меньше двух недель не берусь писать. Если не подходит, то и плюньте.

Политический автор пишет. Иногда быстро, быстро, как машина, а иногда что-то рвет и злится. Я его не трогаю.

Терапианц обхаял Браиловского за «человеко-день»,[720]который, по-моему, «не без замечательности». Кто такой Браиловский, т. е. старье или молодой. Ну жду от Вас обычно-блистательного письма. Обнимаю Вас

Ваш Г. И.

Извините, что пишу таким идиотом — трещит и трещит два дня подряд моя «несчастная голова».

Благодарили ли мы Вас за чрезвычайно одобренную нами обоими карточку? «Вот ты какой — а мы не знали — так вот же ты какой!»

102. Роман Гуль — Георгию Иванову. 19 февраля 1956. Нью-Йорк.

19-го февраля 1956 года

Дорогой Георгий Владимирович, пишу второпях. Оба письма Ваши — и очередное и внеочередное заявление — получены. Кратко: будем страстно ждать рукопись полит<ического> автора, даем весь февраль, скажем. Я говорил с М. М. о рукописи Ир. Вл. вообще, он сказал, что если это роман да еще о резистансе, то. м. б., мы его весь пропустим в НЖ? Так что, видите — ворота настежь! Сколь<ко> глаз его слезами провожают! Мы с своей стороны, как всегда джентельмены. А уж дадите Вы нам эту рукопись или промарьяжете... как бывало... сие зависит от Вас и от Ир. Вл. Впрочем, она в марьяже неповинна — это Вы повинны. Насчет чеков тоже говорил. М. М. сказал, что постарается, но им (т. е. Юманитис фонд [721]) это трудно. Но, м. 6., сделает. Опечатки будут помещены в «Исправлениях», с обычной свойственной нам элегантностью. Рыжие мерзавцы отвечать не будут. Струве был здесь (я не видел его — не видаю вообще, не люблю рыжих) и оч<ень> важно сообщил, что он отвечать не будет, но что Иванову тоже, вероятно, не понравится, что о нем написал он в своей книге (она скоро выходит в Чеховском),[722] причем добавил, как и некоторым другим (это в мой огород). Мы плевали. Не знаю, как Вы. Причем он писал М. М., что моя статья о Вас — интересна и хороша, но он не согласен. Он считает Вашим кульминационным пунктом — «Розы», [723] розы, розы, слишком много роз.... Филиппов один, я думаю, не рискнет ничего писать. Но т. к. он зол, как Каин, то «затаит». Ему поделом, он ведь в Клюеве — всяких шпилек напихал и Вам и мн<огим> др<угим>. Он вообще говно — и бездарь страшная. Браиловский — молодой поэт, старый эмигрант, 72 лет от роду, милый человек. Душой молод. Пишет когда как — когда неплохо, когда страшновато (в «Н<овом> р<усском> с<лове>»), но то, что было у нас — имеет некую замечательность, как Вы правильно изволили выразиться.