Георгий Иванов - Георгий Иванов - Ирина Одоевцева - Роман Гуль: Тройственный союз. Переписка 1953-1958 годов

• Название: Георгий Иванов - Ирина Одоевцева - Роман Гуль: Тройственный союз. Переписка 1953-1958 годов
• Автор: Георгий Иванов
• Издательство: Издательский дом "Петрополис"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9676-0237-5

---

Тут произошел перерыв в писании письма — продолжаю уже на другой день. И представьте — с статьей происходит что-то невероятное. В моей квартире все время звонит телефон — «звонок звонил, не умолкал, пока я брюки надевал». Никак не ожидал такого ошеломляющего резонанса этой статьи. Звонила Галина Кузнецова — трактовала как «событие», благодарила, говорила о появлении «нового критика и нового поэта» - и все нас с Вами как-то спаривают, будто эту статью писали мы вдвоем. Хотя, знаете, в этом есть что-то совершенно верное — так это, в сущности, есть... это «произведение вдвоем». Но Галина — это понятно и не так уж ошеломительно. Но вот звонит Ираклий Георг<иевич> Церетели [604] (с кот<орым> я в хор<оших> отношениях — но редко перезваниваюсь). Он оч<ень> хвалил статью о Цветаевой в свое время (он ее поклонник большой), но тут — это был какой-то просто замечательнейший отзыв. Говорит, что мало знал Вас как поэта, но что я Вас так показал — такие интереснейшие цитаты и такой интересный разрез, — что он сразу видит, что это интереснейший поэт и пр. и пр. Уговаривал писать дальше — критические статьи — и обяз<ательно> издать отдельной книгой, уверял, что это «оч<ень> нужно» и пр. Одним словом — разволновал старика. Я был даже и удивлен отчасти, ибо тот же Цер<етели> страшный почитатель Чернышевского и Добролюбова. Затем — Денике. Ю. П. [605] — определил статью, как блестящую, сказав, что необычайно смелые и интересные мысли в связи с Вашим экзистенциализмом.  Все хором подчеркивают эту самую «смелость мыслей» необыкновенную (не легкость, конечно...). И все отзывы — однотипны. Докладаю Вам все это для того, чтоб Вы видели — как «нас» приняла элита... приняла на ять. Между прочим, о Вашей книге — мне в голову уже пришла мысль, когда я еще писал статью. Неизвестно, будет ли жить «Чех. Изд.» — в пятницу было какое-то решающее заседание, но никто еще не знает результатов. Надежд, говорят, немного. Конечно, было бы легче всего издать это у «Чехова» — «опять же гонорар» Вам был бы... Но если у них это булат мертвое дело — то надо подумать. Я дружу с своим старым издателем А. С. Каганом (он же и Ваш издатель). [606] Он мне как-то рассказывал о далеких петрополисовских временах в Питере - и вспоминал Вас - каков Вы были, когда у него издавались. Кстати, пишете Вы иль не пишете новую «Зиму» — и не слишком ли Вы церемонитесь — то нельзя, да другое нельзя — а попробуйте как «мозно, мозно» (кстати, хорошо, что дал Ваше письмо в статье — кстати пришлось) [607] — а уж когда будет написано — тогда увидим, что «мозно», а что «нельзя». Для процесса писанья вредно ставить такие преграды — они отразятся на полноте голоса. Надо писать — как на кушетке психоаналитика (не бывал, но представляю) — дать свободу «ассоциациям» и «памяти». А потом уж — препарировать... Ну, вот, сейчас еще посмотрю, какие пункты не отвечены — в первом письме, писанном рукой И. В. Там неотвеченным осталось только — о «поэт моди».* Это я умышленно дал, тут «подгустил» краску — черным по белому — ведь это же портрет. И так он получается — привлекательнее, но подгустил не чрезмерно (как и кое в чем другом), а с тактом. Я представляю, как Струве (рыжий мерзавец) напишет о Вас в книге об эмигрантской поэзии — «Г. Ив. родился в военной семье, благодаря этому он никогда не ковырял в носу и даже окончил кадетский корпус в первом десятке. Впрочем...».

Если И. В. пришлет прозу — то это надо делать быстро. Очень. Но я не верю, что пришлет. Так же не верю, как, что Вы пришлете прозу. Жду, стало быть, отзывов о Манд<ельштаме> и Адам<овиче>. Можете поделить с И. В. для быстроты, если хотите. Ну, кончаю, вышло какое-то письмо — монстр. Аминь! Оч<ень> рады, что вещи для И. В. подошли. В частности, чье это, «как женщина прославить не могла»? Очень звучит, но не знаю чье. Всех благ, Ваш

<Роман Гуль>.

* Poete maudit(фр.) — проклятый поэт.

87. Георгий Иванов - Роману Гулю. 14 ноября 1955. Йер.[608]

14-XI-1955

Beаu-Sejour

Hyeres (Var)

В прошлый раз Вы иронически фыркнули на вырвавшуюся у меня по Вашему адресу «дорогую душку», и я собирался, подражая покойнику Миркину-Гецевичу,[609] впредь титуловать Вас «уважаемый коллега» или «дорогой собрат по перу» — чтобы было, как у людей. Но получил Мандельштама с Вашими пометками и не могу удержаться. Дорогая душка, какая Вы умница и свой человек! Все в самую точку — и где восхитителен Мандельштам и где тошнит от глубокомысленной «научности» обоих «рыжих мерзавцев».[610] Эх, сволочь! Оба — не знаю, кто тупее. Филиппову все-таки хоть извинение «ще молода детина», всего десять годочков, как заделался «тонким эстетом» — диаматом еще разит, как шуба нафталином. И, думаю, безнадежно — не выветрить никогда. Ибо если выветрится, то что же останется?

Сдержу, насколько сумею, свое перо, чтобы не терять достоинства, к которому обязывает место, т. е. страницы Нов. Журнала. Были бы какие «Числа» [611] или другой хулиганствующий орган, да были бы у меня нетрудовые доходы из Риги, как до Второй мировой бойни, [612] я бы их обмордовал. Но времена не те. Буду писать академически — тонко. Напишу, вероятно, быстро — убедитесь. Напишу, увы! С грустью. Не беда, что Мандельштам подан со всей роскошью безобразия внешнего и внутреннего — одна нумерация стихов чего стоит! Беда и грусть — что все поразительное, почти целиком, исчерпывается «Камнем» — «Тристиа». [613] Дальше — крушение. И не советский быт тому причина. Ну, об этом я поговорю в статейке.

Адамовича я сочинил. Политический автор перепишет его четким почерком — тогда увидите. По-моему, кисло-сладко и он будет недоволен. Но о перехвалке, которой Вы опасались, не беспокойтесь. Да что мне Адамович? «Не жена, не любовница и не родная мне дочь» — знаменитые строчки Полонского, [614]  которыми, перелицевав слегка, начала свой опус какая-то Ваша поэтесса - в посл. книжке Нового Журнала. [615] Да, кстати, - «как женщина прославить не могла» - это же Ахматова. «Сережа, это же папа!» — воскликнула мамаша Маковского... Впрочем, всех анекдотов, которые лезут в мою пустую голову, не перескажешь. Умрут со мной - не такие царства погибали.

В строчку же (чтобы кончить со всеми строчными строчками разом) в моем стишке об Орле «вкралась»-таки, несмотря на двух нянек, опечатка: «Господи прости», а не «спаси». [616] Смысл, конечно, тот же (если он вообще есть, ибо неизвестно собственно, что я желал выразить!), [617] но рифма подгуляла. Впрочем, плевать.

Успеху «нашей» статьи очень бурно радуюсь, «особенно по вечерам». [618] Утром я мрачен и ничто обрадовать меня не может: пью жидкое кофе и только потом закуриваю безникотиновую сигарету. Ко многому привык - а к этому не могу. Дворянские навыки, выработанные годами, - полпачки голуаз в кровати, а потом, перед чашкой крепкого кофе, что-нибудь согревающе-укрепляющее - никак нельзя забыть. Но опять-таки кондрашка не тетка - а она о себе очень напоминает и при теперешнем моем удручающе-пресном «режиме». Все вместе перерабатывается в черную неврастению. Ох, «скучно жить на этом свете, господа». [619] А с другой стороны чрезвычайно не хочется умирать молодым, несмотря на авторитетную рекомендацию моего однокашника Надсона. [620]

Хорошо. Не считайтесь, душка, - виноват, достопочтенный коллега, — с тем, что я пишу всякую ерунду, и ответьте мне «обо всем». Вы моя единственная «связь»  с «вершинами жизни», если еще помните гениальные стихи некоего князя русской поэзии.[621] Во-первых, если есть еще отклики на нашу статью - изложите их. Бурно интересуюсь. И как, сдохло или не сдохло Чех<овское> Изд<ательство>. Ведь Ваша статья может их подковать. «Хочется мне родонуть», как Бунину говорила какая-то эфирная особа. [622] И чтобы заплатили мне за «труд всей жизни». Тоже не менее хочется. Ведь, ей богу, обидно - занял потертое кресло, всех Терапианцев и Корвин-Круковских [623] пережил, а нет ни сахару, ни чаю, нет ни пива, ни вина. И в этом смысле положение начинает «жутко обостряться».    

  Книги, конечно, держите у себя. Других у меня нет, но перечитываньем своей музы я не занимаюсь. Но не выбрасывайте - их нет в природе, и Цитера, [624] напр<имер>, продавалась - больше нет жуликом Капланом [625] по 2-3 тысячи, смотря по щедрости покупателя. «Последний экземпляр, только для Вас».

Пусть они лежат у Вас «в хороших руках», пока не понадобятся.

Насчет хороших рук - и много сериознее. Я действительно хочу облегчить душу и - «долго ли он будет среди нас»?  Пока не поздно — лучше Познер, чем никогда, сказала Вове Познеру его невеста, когда спросили: «Что Вы в нем нашли?» [626] — пока не поздно, я хотел бы доверить в действительно хорошие — дружеские верные руки маленькую рукопись, излагающие излагающую. — Публ.> некие факты. Я, конечно, помирился с Адамовичем и все такое, но соучастником убийства «входить в историю» не охота. <Вычеркнуто: Ничего не предусматривая. — Публ.> Если Вы на это согласны — я хочу вручить Вам несколько страничек. Для прочтения Вами и с просьбой поступить с ними, как Вы найдете правильным, когда я помру. Но, конечно, если это Вас как-нибудь свяжет или отяготит, скажите откровенно. Других «верных рук» у меня нет. Все, что передавал Вам Федин и его догадки, почему дело было замято — глупости. Никакого матроса и вообще романтики не было. Было мокрое дело с целью грабежа. Прекращено оно было по приказанию Че-ка. Уголовный розыск все раскрыл — и сообщил сведения газетам — замолчал по приказу оттуда.* Я тут не более при чем, чем примерно Вы или президент Эйзенхауэр.[627] Так вот, ответьте. Если согласны — напишу и пришлю и даже обратной почтой.