Владимир Бараев - Высоких мыслей достоянье. Повесть о Михаиле Бестужеве

• Название: Высоких мыслей достоянье. Повесть о Михаиле Бестужеве
• Автор: Владимир Бараев
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1988
• ISBN: 5-250-00014-2

Творчество Владимира Бараева связано с декабристской темой. Ом родился на Ангаре, вырос в Забайкалье, на Селенге, где долгие годы жили на поселении братья Бестужевы, и много лот посвятил поиску их потомков; материалы этих поисков публиковались во многих журналах, в местных газетах.

Повесть «Высоких мыслей достоянье» посвящена декабристу Михаилу Бестужеву (1800–1871), члену Северного общества, участнику восстания на Сенатской площади 14 декабря 1825 года. Действие развивастся в двух временных пластах: прошлое героя (в основном события 14 декабря 1825 года) и его настоящее (Сибирь, 1857–1858 годы).

---

Детство он провел якобы у графов Понятовских, один из которых в армии Наполеона ходил в поход против России, а сам Горский в то время уже был поручиком русской артиллерии, участвовал во многих сражениях, имел семь ранений и контузий, немало наград за храбрость и отвагу. Дослужившись до полковника, он вышел в отставку, стал вице-губернатором Кавказа, разбогател па махинациях и злоупотреблениях и бежал оттуда, так как его грозили прирезать. Поселившись в Петербурге, жил не с супругой, которую давно бросил, а с тремя крепостными девками, купленными где-то по пути с Кавказа. Гнусный разврат и дурное обхождение вынудили их бежать и искать защиты у властей, но Милорадович почему-то замял дело.

Узнав о шуме на площади, Горский облачился в мундир, надел ордена, вооружился пистолетом и шпагой и стал прохаживаться в толпе у Сената. Высокий, представительный человек в треуголке, с золотистыми эполетами и звездами, выкрикивающий здравицы Константину, вызвал любопытство окружающих. И вокруг зашелестел шепоток, мол, это — один из главарей мятежников. Внимание толпы подогрело самолюбие Горского. Сложив руки на груди, он стоял в позе Наполеона, величественно оглядывая восставших у памятника и правительственные войска, окружившие площадь. Бурление толпы, ветер свободы опьянили старого авантюриста, и он вдруг решительно зашагал к истинным главарям восстания…

Вспомнив о Горском, Михаил Бестужев подумал, что, в сущности, это — родственная душа Якубовича. Те же красивые, громкие фразы, импозантность, страсть покрасоваться перед людьми. Сколько прекрасных людей увлек водоворот четырнадцатого декабря! Но этот же день поднял и закружил в своих волнах пену и муть — тех, кто оказался в ней волей случая и чрезмерного любопытства. Буль и Гайнам, примеченные пташками Фогеля, вскоре были выдворены из России в Англию, а Горского сослали сначала в Березов, где кончил свои дни Меншиков, потом в Омск, там он и нашел вечное успокоение.

Пущин, зная Горского, конечно же не принимал его всерьез, а командовать предложил лишь из отчаянной безвыходности положения — на тот момент сгодился бы и Горский. Брат Николай говорил после, что во всех заговорщиках было так много самоотвержения и так мало честолюбия, что никто не готовил себя к первым ролям. И когда они оказались без главаря, это застало их врасплох.

В конце концов диктатором избрали поручика Оболенского, но едва его представили экипажу, послышался цокот копыт — от свиты императора скакал на лошади генерал Сухозанет, начальник гвардейской артиллерии. Подъехав к цепи Луцкого, он не решился продвинуться дальше и, привстав на стременах, закричал:

— Я прислан не для переговоров, а с пощадою!

— Пусть пришлют кого-нибудь почище! — крикнул Пущин.

— Подлец Сухозанет! Разве ты привез конституцию? — закричал Каховский.

— Пушки перед вами, но государь милостив и надеется, что вы образумитесь…

В это время раздались ружейные выстрелы. Сухозанет пригнул голову и, дав шпоры, развернул коня и поскакал обратно.

— Вот теперь надо отбить пушки! — сказал Корнилович. Но было поздно. Сухозанет на скаку снял треуголку и поднял ее вверх. «Все ясно, — подумал Бестужев, — условленный знак».

Наступила зловещая тишина. Лишь пронзительный холодный ветер, несущий снег над головами людей, нарушал ее. Казалось, даже слышно, как потрескивают на ветру вспыхнувшие запалы в руках фейерверкеров. Кто-то у орудий дважды принимался отдавать команду, но оба раза отменял ее. Голос знаком. Да это же сам государь, узнал Бестужев. Наконец, тот решительно приказал:

— Пальба орудиями-и, по порядку-у, справа первая, начинай!

Фейерверкер с дымящимся фитилем в руке перекрестился, переложил запал в правую руку, но не поднес его к пушке. Штабс-капитан Бакунин повторил приказ, однако солдат обернулся к нему и дрогнувшим голосам молвил:

— Не могу, ваше высокоблагородие, свои ведь…

Тогда Бакунин подбежал, выхватил фитиль и приложил к стволу. Яркая вспышка ослепила глаза. Грохот, раздавшийся в тишине, показался ужасающим. Картечь с визгом пронеслась над головами восставших и врезалась в здание Сената. Послышался сухой треск штукатурки, звон стекол. Люди, стоявшие на высоком крыльце и крыше Сената, попадали замертво. Тишина, взорванная первым выстрелом, заполнилась воем перепуганной толпы. Но солдаты в каре и моряки в колонне продолжали сохранять строй.

Бестужев хотел было дать приказ — стрелять по орудийным расчетам, но замялся с командой, надеясь, что стреляют для острастки, поверх голов. Однако выстрел второй пушки оказался более точным — скосил передние ряды восставших. Каре, разбитое жестокой картечью, вмиг превратилось в мечущуюся, не знающую куда деваться толпу. Моряки побежали к Галерной улице, лейб-гренадеры — вслед за ними, а московцы — к Неве.

— Ваше высокоблагородие, — бросился к Бестужеву Любимов, — я не покину, прикрою вас…

Не успев договорить, он схватился за грудь и пальцы обагрились кровью. Бестужев выхватил платок, прижал к ране, но Любимов был уже мертв.

Картечь разила без разбора и восставших, и толпу, и даже правительственные войска. У набережной путь отступающим преградили коннопионеры. Полковник Засс, стараясь настигать солдат сзади, чтоб не нарваться на штык, рубил палашом по головам и, высматривая очередную жертву, мчался к ней. Гнусная тактика стервятника в полковничьих эполетах разъярила Бестужева, и он, подобрав ружье одного из убитых, заколол лошадь Засса. Она повалилась на бок, едва не придавив хозяина, солдаты бросились к нему со штыками, но тот вскочил и со всех ног побежал к Сенату.

Перед барьером набережной некоторые солдаты начали бросать ружья. Бестужев выхватил пистолет и пригрозил застрелить первого же, кто еще бросит ружье и не станет слушаться дальнейших приказов. Перепрыгнув через барьер и соскользнув по гранитной стенке на лед, Бестужев побежал на середину Невы.

Войска, стоящие на мосту, стрелять по бегущим не стали. Бестужев решил выстроить солдат, чтобы повести к Петропавловской крепости. Только позже он понял, какую ошибку совершил. Не стоило строиться на виду у всех. Надо было, не останавливаясь, бежать к крепости, ворваться в нее и с пушками, наведенными на Зимний дворец, повести переговоры с царем.

А тогда Бестужев успел выстроить на льду три взвода, но ядра раскололи лед, и почти все оказались в полынье. «Тонем, братцы!» — раздался крик. Он еле успел прыгнуть с уходящей из-под ног льдины, и она тут же перевернулась, накрыв несколько солдат. Другие барахтались рядом, пытаясь выбраться на лед. Подбежав с остатками солдат к Академии художеств, Бестужев решил занять здание, хорошо знакомое с детства. Сколько красок измалевали тут братья… И именно здесь ставил кукольный спектакль Саша. Жив ли он? Где Николай, Петр?

Часть солдат успела пробежать во двор. Но швейцар, стоящий с веревкой в руках, дернул ее, как марионетка, спустив гири ворот, и те с шумом захлопнулись. Бестужев приказал принести бревно из разломанной барки на берегу и таранить ворота. Они уже затрещали под ударами — вот-вот слетят с петель, как со стороны Исаакиевского моста показался эскадрон кавалергардов, во весь опор мчащийся на них. Бестужев глянул на своих солдат, маловато их, да и ружья не у всех, патроны на исходе. Сопротивляться на открытой улице бесполезно. И отдал последний приказ:

— Спасайтесь, кто как может!

Затем он подошел к знаменщику.

— Скажи своим товарищам-московцам, что я в твоем прощаюсь с ними навсегда, — Бестужев обнял его. — Ты же вручи знамя вон тому офицеру, что скачет впереди. Это оградит тебя от наказания.

— Береги вас бог! — со слезами на глазах сказал солдат. — Исполню все, как велено.

Он приспустил знамя, на нем видны лишь начальные слова надписи: «За отличия при поражении…»

«Не странная, а роковая надпись, — подумал Бестужев. — Вот я и отличился при поражении».

На площади Румянцева знаменщик подошел к командиру эскадрона фон Эссену, протянул ему знамя, а тот вдруг взмахнул палашом и с плеча рубанул солдата.

— Ах ты палач! Погань немецкая! — в бессильно: ярости застонал Бестужев. — И как поднялась рука на безоружного, добровольно сдающего знамя?

Эта, последняя, жертва по его вине окончательно убила Бестужева. С сокрушенным сердцем и полным безразличием к себе, ко всему происходящему он медленно свернул за угол двора Академии и переулками побрел к своему дому на Седьмой линии Васильевского острова.

ПОСЛЕ ВОССТАНИЯ

Странное состояние охватывало его по мере приближения к дому. Медленно идя по темным переулкам, он чувствовал, как отступают боль, тяжесть, давившие его. Он исполнил свой долг безупречно, сделал все, что мог, и даже проявил «отличие при поражении». Но вспоминая о знаменщике и солдатах в полынье, начинал казнить себя за гибель людей, которые доверились и пошли за ним в огонь и в воду, под сабли и картечь.