Владимир Аренев - Магус

• Название: Магус
• Автор: Владимир Аренев
• Издательство: Форум
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2006
• ISBN: 5-91134-010-0

Италия эпохи Возрождения, очень похожая на нашу… да не совсем! Здесь в фамильных поместьях обитают призраки, здесь маленький волшебный народец сосуществует с людьми, здесь Церковь дозволила чародейство — и она же создала орден законников-магусов. Всегда найдутся те, кто захочет обратить чудо во вред другим. Магусы как раз и призваны раскрывать преступления, совершенные с помощью магии. «Закон превыше всего!» — вот их девиз.

Но так ли все просто? Черно-белый мир вдруг оказывается многоцветным! — и магус Обэрто уже не знает, кто прав, кто виноват. Заурядная кража фамильных перстней в поместье древнего рода Циникулли оборачивается длинным, запутанным, сложным делом. Погони, выстрелы из-за угла, тайны призраков, веселые проделки волшебного народца, пираты и ювелиры — все перемешалось в этой истории. Фейерверк чудес, калейдоскоп захватывающих приключений! — но когда произойдет чудо настоящее — заметит ли его мессер Обэрто?.. заметишь ли его ты, читатель?..

В книгу также вошла повесть «Заклятый клад» — фэнтези, основанная на украинской демонологии.

---

А тут — живи у старухи какой-то незнакомой бог весть сколько времени.

Первым делом он направился к Орлику, проверить, как тот. Конь чувствовал себя вроде ничего, стоял у крыльца и дремал. Вообще-то это было неправильно, следовало бы завести его в сарайчик, к корове. А вдруг дождь? Или кто украсть решится? Попадаются ведь такие, против них даже настоящий козацкий конь ничего не сможет.

Обуреваемый нечаянно пробудившимся хозяйственным настроением, Мыколка зашагал к сарайчику. Дверь оказалась заперта накрепко, тогда он зашел сбоку, расшатал и вынул одну за другою три доски и влез внутрь. Зачем — и сам еще не понимал.

В сарайчике было не так уж и темно, лунный свет просачивался сквозь щели, будто прохладная вода. В этом свете Мыколка и увидел: никакой коровы здесь нет. Вообще сарайчик пустой, только в углу торчит то ли полено, то ли старый, забытый всеми чобот, который давно пора выбросить, да хозяйке жалко расставаться с любимой вещью, а то, может, просто руки никак не дойдут.

Чобот вдруг шевельнул голенищем и весь как бы потянулся к Мыколке. Хлопчик бросился к нему — а в щель, только что им созданную, протиснулся второй самоходец и тоже поспешил к брату. Плененный был прикован к полу большущими гвоздями. На то, чтобы отыскать во дворе подходящий инструмент и освободить самоходца, ушло не так уж много времени. Но когда Мыколка, сопровождаемый обоими чоботами, ворвался в хату, Андрий уже почти не дышал.

* * *

Все вернулось внезапно, одним щелчком, будто по носу дали — и не так ведь больно, как досадно, что позволил такое с собой учинить. Внутри разливалась горечь от спекшихся в один липкий ком мыслей.

В дверном проеме стоял Мыколка, и что-то с ним было очень не так. «Сабля, — отстранений сообразил Андрий. — Зачем это он взял мою саблю?»

Ярчук не знал (откуда?!), что сейчас хлопчик невероятно похож на него самого — не сложением, конечно, и не телом, но блеском глаз, в которых сияли твердое намерение и холодная ярость.

— Ты, старая карга! А ну пошла прочь!

Кто это сказал? Неужели Мыколка? Неужели — его, Андрия, маме?!

Нет, старуха, которая сидела сейчас перед ним, меньше всего напоминала его мать. Скорее уж — ту древнюю сущность, с которой прошлой ночью бился Степан.

Собственно, это она и была.

— Обычно меня называют иначе, — проскрежетала старуха. — Люди кличут по извечному своему недомыслию Ягою, а мои подданные — госпожой Хозяйкой.

— Но на деле — ты самая настоящая карга, — звонко сказал Мыколка.

— Из-за тебя же! Из-за тебя и вот таких, как ты! — буквально взорвалась старуха. — Вы же сами придумали меня такой! Вылепили меня страшной и уродливой — о, вы, конечно, не ведали, что творите! Раньше, еще до того, как ваш многоженец скинул в реку кумиров, вы представляли меня совсем другою. Тогда мы жили в мире и согласии: я привечала померших, они служили у меня, пока не отправлялись дальше. А теперь что?! Теперь они боятся меня, бегут от меня, проклинают меня! Никто, никто и никогда не скажет мне доброго слова! — Ее когти снова удлинились, она сжимала и разжимала пальцы, не замечая, как выскребает на столешнице длинные полосы. — Никто не любит меня! Никто не прислуживает мне! А уйти, как они, я не могу! Божыволию! Сохну! А ты — погибели моей хочешь, — непоследовательно воскликнула она, обращаясь к Андрию. — Сундучок этот рахманский через весь край волочишь, в зеркальце зыркаешь: «Кто на свете всех дурнее, всех страшнее, всех лютее?» Я! Я, я, я! Я-а!.. — Она застонала и покачнулась, но удержала равновесие и окинула бешеным взглядом хату, начавшую меняться: проступали пряничные стены и ставни со звериными мордами. — Я ловлю их, — сказала Яга так, словно признавалась в чем-то сокровенном. — Ловлю и держу, чем и как могу. Да пустое! Лучше от этого мне не становится. Я — карга. Меня невозможно любить, силою заставить любить вообще невозможно. Ты знаешь это, козак? Что ты вообще знаешь о любви и смерти?

— Зачем тебе сундучок? — спросил Андрий. — Или тебе просто нужно было, чтобы я открыл его?

Она хихикнула — словно мимо пробежал таракан в деревянных башмаках.

— И то и другое, родной. И то и другое. Рахманский сундучок — он таков, что любое хотение выполнит. Они, говорят, даже людей живых в них выращивали. А мне бы малость малую — красоту себе вырастить, чтоб любили меня, чтобы не шарахались, чтоб такие вот, как ты и твой хлопец, носов не воротили… Потому что не могу-у я так, слышишь! Так — не могу, а по-другому не получается. Или ты хочешь, чтоб я еще сотни лет навье неволила? Съезди на Горынь, погляди… Ненавижу! Ненавижу вас всех, живых, и полуживых, и четвертьживых!.. Ненавижу! Так и разорвала б на части, и в печь, всех в печь — и чтоб непременно стонали, и плакали, и умоляли пощадить! А я вас — и не слышала б даже!

Она вскочила и разом переменилась — бесноватость ее не пропала, но приобрела как бы некую хищность, решительность. Андрий, давно уже подозревавший, что существо перед ним — в действительности наслоение нескольких сущностей, в чем-то противоречивых, но без сомнения — сумасшедших, теперь окончательно в этом уверился.

— А начну я с вас, — с усталым безразличием вымолвила Яга. — Вот прямо сейчас и начну.

Андрий дожидаться не стал — прыгнул, ничуть не досадуя, что безоружен. Некогда было досадовать.

В прыжке он сумел дотянуться до нее, но неудачно. Одну руку перехватил, а вторую не успел, и длинные когти Яги полоснули его — как раз по больному плечу. Хотя если она думала, что Андрий от боли отпустит ее, то, конечно, ошибалась.

Они покатились по полу, изо рта у старухи пахло червивыми грибами и тухлой рыбой, но тело оказалось упругим и крепким, словно из почерневшей от времени, но не утратившей твердости древесины. Теперь Андрий очень хорошо представлял, что чувствовал Степан, когда схватился с нею.

— Ну же! — закричал Мыколка. — Ну же, давайте, что ж вы!

Андрий решил, это он к нему обращается. Но потом увидел, как расширились от ужаса глаза старухи, почувствовал, что она пытается вырваться; — и поэтому стиснул ее в своих объятиях, решив ни за что не отпускать.

К ноге его вдруг прикоснулось нечто, потом скользнуло ниже…

— Нет! — завопила Яга. — Нет, только не это, не-е-ет!

Извернувшись, она укусила Андрия за раненое плечо и все-таки вырвалась. Бешеная, с распатланными волосами и горящими алым глазами, кинулась к двери — да так и замерла на месте. На обеих ее ногах были самоходные чоботы. Видимо, сами натянулись, пока дралась с Андрием.

Того, что случилось два удара сердца спустя, не могли себе представить ни Андрий, ни Мыколка. Хлопец, правда, сообразил (чоботы непонятно как объяснили), что в них — старухина погибель, но как именно могли они повредить ей, даже он не знал.

А самоходцы, надевшись на старуху, завладели ее телом и начали сами передвигать ее ногами. Сильным ударом распахнули дверь и выскочили на улицу. А там, «переглянувшись», рванули вдруг в разные стороны!

Андрий только и успел, что рукавом заслониться…

* * *

Тишина. Открыв глаза, Ярчук увидел, что они с хлопчиком стоят на пороге старухиной хаты, с ног до головы в клочьях паутины и вымазанные какой-то препротивной слизью алого цвета.

— С вами все в порядке, дядьку Андрию? — спросил Мыколка, по-прежнему стискивая в кулачке саблю.

— А то! — подмигнул ему Ярчук. — Все-таки, сынку, мы с тобой ее вздули как следует, а?

Глава десятая НА ПЕРЕПРАВЕ

Коней меняют на переправе —
поджавши губы, нахмурив брови.
В глазах паромщика — страх и радость.
И — оживление на пароме.
Застыли тучи, вот-вот прольются.
И росчерк в небе — автограф Бога.
А на пароме устало люди
коней меняют. И людям больно.
Стучат копыта, взметнулись гривы —
коням прощанье рывком поводьев
рты разрывает. «Бывай, красивый.
Не обижайся». Паром отходит.
«Да вы не первые, — суетится
паромщик. — Это ж вполне понятно.
Ведь здесь-то, в Вырие, даже птицы…
не то что… кони нам и не снятся!..
И кстати, стоило — честно, честно!
Минута памяти — это ж!.. — Боже!
А кони — что же? Им нет здесь места,
ни вашим горестям, ни любовям".
Ладони — в воду — и выпить. «Горько!»
И кони, память — все дальше, дальше…
Лишь у причала блестит подкова —
осколком жизни, смешком удачи!..

Чоботы так и не вернулись. Видать, вместе с гибелью Яги закончилось и их существование. Мыколка очень из-за этого расстроился и вообще снова стал прежним ребенком, а не таким, как явился в хату с саблей наголо. В конце концов он не сдержался и заревел, размазывая по щекам слезы вперемешку с паутиною и этой гадкой слизью, что остались после Яги. Чоботы, объяснил он, специально предназначались для старухиной погибели, но если бы та изловила их, то непременно уничтожила бы. Поэтому они и прятались в Волкограде, куда Яга попасть не могда. Поэтому она так набросилась на них в первый раз и даже смогла пленить один, тот который левый…