Иван Днестрянский - Раненый город

• Название: Раненый город
• Автор: Иван Днестрянский
• Жанр: О войне
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-43928-7

Мало кто знает и помнит войну в Приднестровье, а которые даже войной ее не считают. И давно это было, и далеко, и не с нами. И все же это была война. Тяжелая, тягучая, кровопролитная и бессмысленная, как и множество других гражданских войн.

Главный герой книги — по национальности русский. Он даже не уроженец здешних мест, но жил в Молдавии с детства и прикипел душой к этой земле, полюбил ее как свою родину. А потом, в начале 90-х, ему сказали: «Это не твоя земля, ты чужак, убирайся отсюда!»

И тогда он взял в руки автомат…

---

Нынешние вожди, а вернее сказать, поводыри молдавского народа, вертко поменяв своих хозяев, рассказывают обратное. О том, какое «счастье» — забыть свое историческое прошлое и слиться в едином румынском порыве, наплевав на всех нерумын. Многие, не подумав, этому верят. Но мы им не подвластные русскоязычные, с которыми можно делать все, что угодно. Мы — русские и точно так же как средневековые молдаване, вынуждены доказывать это с оружием в руках! И это сходство объясняет, почему те, кто по-прежнему хочет гордо сказать: «Я — молдаванин!» — снова стоят плечом к плечу с нами, лицом к лицу с древним валашским врагом, а не наоборот.

Есть горький парадокс в том, что, не будь России и СССР, не было бы и Молдавской ССР, и возрождения молдавской государственности, а в благодарность за это мы получаем пули и осколки. Смешно утверждать, будто русские подавляли молдаван сильнее, чем румынские власти угнетали их за Прутом. Всегда было наоборот, но наци с готовностью называют черное белым.

Румынский народ не виноват — он одурачен. Даже растерзанный «высококультурным» румынским зверьем — своими бывшими сподвижниками — Чаушеску был подвержен этому шовинистическому яду, хоть и числился в соратниках советских вождей. Не столько молдаване — обрусевшие румыны, сколько последние — не сумевшие добиться свободы, отуреченные, а потом «европеизированные» молдаване! Такая была в Румынии политика. Все каноны языка и культуры — ближе к итальянским! Потому и оказалось у молдавского языка две графики: кириллическая, исторически первая, по православной вере, полнее отражающая звучание языка; и латинская, с тремя буквами «А», двумя «Т» и двумя «И», но хорошо подходящая языку по грамматическому строю. Ни одна, ни другая никому не мешают.

Представьте себе, я согласен с националистами в том, что нет двух разных, молдавского и румынского языков, что язык один! Но этот факт они извратили, скрыв, что этот единый язык исторически был и есть молдавский! Валашский язык со старомолдавским никакой разницы не имел, и говорить о нем можно, только как о языке тех же молдаван, оставшихся проживать на территориях с иноземным господством, потому что Молдавское княжество из-за противодействия многочисленных врагов так и не смогло взять под свое крыло южных молдаван — валахов. Почему это у Молдовы нет никаких претензий на объединение молдаван, а вот у Румынии, всегда считавшей молдаван румынами второго сорта, эти претензии — чуть ли не основа самосознания?

Ввели здесь, на востоке, латинскую графику — не вопрос, пусть люди обе графики знают, грамотнее будут, смогут читать книги, изданные в Бухаресте! Но зачем преподавание кириллической отменяете? Хотите лишить свой народ миллионов томов изданной на кириллице литературы? Неужели кто-то преподавателей латиницы бил, гонял? Не было такого! Сами истерию подняли! «Мы — наследники римлян»! «Долой русских варваров!», «У нас самый близкий к латыни язык!» Да у вас свой, родной язык, развивайте его, и не первое дело, к какому другому языку он близок! Но, по их мнению, — первое! Лишь бы не к русскому!

На волне этой истерии пришел в Бендеры доказывать оружием эти внушенные ему, чужие, убогие мысли убитый мною лейтенант национальной армии. Где-то стоит его нетронутый дом, живет его семья. Никто к нему не ходил, не кричал: «Эй, румын, убирайся за Прут!» — никто не подлавливал его детей у памятника Пушкину. Это он пришел сюда с теми, кто ловил русских детей у Штефана, отнять покой, а может быть, и жизнь, в других домах, чтобы было все по его, как он себе вообразил, как его подучили, а не по-хозяйски!

Я к нему не ходил. Я вообще ни в один молдавский дом не ходил со злом и грязью, со своим уставом! И не имею намерения пойти, даже если мне укажут дом этой мрази, из-за которой я потерял двух хороших друзей. Пусть живут его дети, вдруг не вырастут такими же подонками, как их отец. Я всего лишь хочу, чтобы оставили в покое меня, нас, наши дома и семьи. Чтобы в моей душе осталась нетронутой моя родина, как я ее помню с детства и люблю. Чтобы можно было без оскорблений пройти по улицам, где я жил, свободно встречаться с друзьями, работать, смеяться, жить, смотря в будущее, а не на грязный националистический шабаш! Не важно, кто и где родился. Любой, кто хотя бы несколько лет здесь прожил, знает: не любить Молдавию невозможно. И я не виноват в том, что годовалым ребенком меня привезли сюда и эта земля дала мне счастье первых осознанных радостей и первых верных друзей. Кто теперь смеет определить, что я меньше иного молдаванина люблю Кодры,[32] расписные домики в молдавских селах или что мне не нравятся молдавские стихи, песни и танцы? Кто решил, что я, если по добру, не хочу больше узнать о молдавской культуре? Если бы молдавская независимость все это, нормальные человеческие права, обеспечила, — я не стал бы ее вооруженным противником, тем более что понимаю: не все в советское время на этой земле делалось правильно. Но она не обеспечивает! Ее идеологи, бывшие местные коммунисты и их новые румынские друзья-советники, насылают на нас не ансамбль народного танца «Жок», а своих вооруженных прихвостней!

17

Сверху в подъезде раздаются гулкие бухи.

— О-о, это уже не дятел, а целый слон! — шутит Семзенис.

— Три придурочных слоненка, — раздраженно отвечаю я на его шутку. — Серж, Жорж и Говнюк вернулись несолоно хлебавши и лезут в не осмотренную ими ранее квартиру! Пошли, проверим!

Говнюком за глаза у нас иногда называют нагловатого и «приблатненного» Гуменюка. С ним и раньше были ситуации на грани мародерских действий. За это я его недолюбливаю. На мой взгляд, «блатные» ценности и «липкие» руки с подлинной порядочностью и службой в милиции несовместимы. Отрываемся от ступенек и идем наверх. За нами тащится Кацап, на ходу причитая:

— Что за люди вокруг, нет мне покоя! Одни бараны стреляют, другие как кони в двери ногами стучат, третьи молотком по железяке лупят!

Зоологический эпитет по поводу третьих он дипломатично пропускает. Поднявшись на предпоследний, четвертый этаж, как я и предполагал, застаем «картину маслом».

Гуменяра, довольно мурлыкая какую-то похабного содержания песенку, фомичом расковыривает стену напротив запорной планки закрытой бронированной двери. Достоевский, на другой стороне площадки, морально готовится разбежаться и угадать по вставленной в щель фомке ногой. Колобок с трубкой в зубах сидит на лестнице на полмарша выше и подает обоим советы.

— Что здесь происходит? Спектакль о подвигах молдавских волонтеров? Почему без грима и не в их форме? Какой это дубль? — ядовито осведомляюсь у них.

— Не бузи, профессор, жрать нечего!

— А обойтись денек никак нельзя?

— Эдик, чем стол накроем по поводу этого говенного отъезда? Мало ли что случится, так с пацанами на посошок не посидеть?! — рассудительно подает сверху Жорж их бандитскую идеологию.

— Нечем больше оскоромиться?

— Нечем! Тятя сегодня последние запасы выгреб!

Оглядываюсь на Федю. Тот молча кивает.

— Фу, запарился!

Гуменюк временно оставляет свои попытки проковырять стену и закуривает. Вокруг этой двери они вьются не первый день. Очень уж хороша, похоже, за ней приличный достаток.

— Давай гранатой рванем! — предлагает Жорж.

— Вы, дурни помороженные! Соображаете вообще, что делаете?! — ору я.

— Заткнись, замок! Сам ты дурак! Мы ж не мебель отсюда собираемся выносить, а пожрать поищем, посудки немного, и все! Закроем потом и уйдем! — решительно возражает Достоевский.

Троица, по их виду, сдаваться не намерена.

— Что вы закроете после гранаты, козлы безрогие?!

— Сам ты козел! — Жорж это сдуру ляпнул. У него сегодня умственно отсталый день!

— Серега, расковыряй пошире и пробуй выбить назад ригеля или отогнуть косяк! — продолжает командовать своей шайкой Серж.

— Эдик, не кипешуй! — вновь приходит ему на подмогу Жорж. — Подумаешь, дверь поковыряли! Да по ней же видно, что ее не на кровно заработанные ставили! Жил какой-то хмырь хитрый, крал на заводе, барахлом хату запихивал и дверь супер поставил, чтобы никто не видел натыренное, но все знали, какой он крупный перец! Квартира его цела, закроем потом. Ну скажи, чем он пострадает?

Обычно поддерживающие меня Витовт и Кацап помалкивают. Остаюсь в явном меньшинстве.

— Меня беспокоят не ваши намерения, а ваши действия! Порой от мулей уже перестали отличаться!

— Ты это брось, лейтенант! — возмущается таким сравнением Гуменюк. — Что, кто-то отсюда барахло грузовиками возил?!

— Как хотите, смотрите только… Вернутся чистолапые мудозвоны и начнут снова корчить дурочку про вечные мир и законность, будто ничего не было, так под статью попадете и других подведете!

— Срал я на эту законность, мать ее так перетак, — в три наката звучно выражается Достоевский. — Кабы ее с самого начала соблюдали, здесь дома не жгли бы и людям шкуры не дырявили! Бегать, докладывать на нас тут некому. А этот небольшой грешок боженька нам простит! И не такое прощал некоторым!