Андрей Семёнов - Пятая рота

• Название: Пятая рота
• Автор: Андрей Семёнов
• Издательство: Эксмо
• Жанр: О войне
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-45601-7

Сержанту Андрею Семину крупно повезло: его хоть и отправили служить в Афган, зато он попал в подразделение связи. Что может быть лучше на войне! Свой особый распорядок дня, относительно комфортное «рабочее» место и никакого риска — служи себе в удовольствие и считай дни до дембеля. Но вдруг все круто изменилось. За безобидную шутку в адрес командира Андрея опускают на самое дно армейской иерархии — в мотострелковую роту, в пулеметно-гранатометный взвод. Вдобавок отделение, куда его определяют, пользуется дурной репутацией «залетного». Вот когда сержант по-настоящему понял, что такое Афган и что такое война…

---

Я кивнул головой. Такая «постанова» меня очень даже устраивала. Только так и можно выжить на первом году службы, не уронив себя.

— Наш взвод дружит с разведвзводом и хозвзводом. Еще у нас хорошие отношения с пехотой — четвертой, пятой и шестой ротами. Это наш батальон. Мы вместе на войну ходим. Если что — обращайся к духам хозвзвода и разведки. Они помогут. Я тебя с ними завтра познакомлю.

— А пехота?

— А что пехота? — не понял Женек, — у них там свои порядки, у нас свои. Они — пехота, мы — управление батальона. Какие вопросы?

«И в самом деле — какие вопросы? Все и так понятно: мы — управление, они — пехота. Не это ли нам объясняли еще в учебке?».

— Ты, быстрей всего, будешь делать связь пятой роте, продолжил Женек.

— Откуда ты знаешь? — я был разочарован тем, что не шестой.

— А что тут знать? В шестой роте я связь делаю. Гиви ходит с комбатом. Полтава с начальником штаба, Кравцов с замкомбата. Нурик с четвертой ротой ходит потому, что четвертая рота почти вся — черная. Остается только пятая рота. Там как раз сейчас нет связиста. Вот ты и будешь ходить с пятой ротой.

— Полк наш — «черный», — пояснил Нурик, — потому что горнострелковый. А кто лучше всех воюет в горах? Вот их и наловили с гор, черноты. Больше половины — чурбаны.

— А ты? — изумился я такой смелости в национальном вопросе.

— Я не чурбан. Я — казах.

— А-а.

— За белых стоят не только русские, хохлы и бульбаши, — Женек снова стал объяснять мне правду жизни, — но и половина казахов и весь Кавказ, кроме азеров. Азера — мусульмане, поэтому, половина за белых, половина за черных. Понял? Тихон! Замерз ты там что ли? Не держи косяк — горит же!

Тихона, должно быть уже «нахлобучило» и он передал мне косяк, с видимым трудом обнаружив меня рядом с собой.

— А вы что? Деретесь здесь, что ли? — я не мог понять как это так: вместе ходить на войну и воевать еще при этом между собой?! Ведь у любого есть автомат и каждый может решить национальный вопрос в свою пользу, просто нажав на спусковой крючок.

— Да никто не дерется! — Женек досадливо поморщился от моей недогадливости, — просто вопросы всякие бывают. Тронешь одного чурбана, а он потом на разборку человек сорок земляков приводит. Приходится звать на помощь, ну и понеслось…

Я представил как это «понеслось» сорок на сорок и мне стало весело. В самом деле: разве не забавно посмотреть, как восемьдесят здоровых молодых парней дубасят друг друга чем ни попадя из-за того, что два духа не поделили между собой какой-то пустяк? Прикольно же!

Чарс делал свое дело. Мне стало смешно и я зашелся идиотским смехом.

— У-у! — протянул Женек, — тебе хватит. Тебя уже накрыло.

Если Тихон от чарса неподвижно сидел, привалясь к масксети и уставившись остекленевшими глазами куда-то в бесконечность, то меня всего ломало от смеха.

— Тихо, ты! — Нурик довольно чувствительно двинул локтем мне в бок, — вычислят сейчас всех из-за тебя.

Тут я вспомнил, что впереди меня ждет длинная ночь и веселость моя куда-то пропала. Я снова стал серьезным, если не сказать — угрюмым. Ночь будет мучительно долгой и не только в переносном смысле.

— А чего это у вас во взводе мордвов не любят? — поинтересовался я у Женька.

Интересно же хоть узнать: за что буду сегодня ночью получать?

— Да, понимаешь, — с какой-то неохотой протянул мой новый товарищ, — за две недели до тебя, перед самой операцией, из взвода уволились три дембеля.

— Ну? — мне было невдомек: при чем здесь я?

— Они так взвод держали, что из столовой в каптерку им деды еду носили. Черпаков они вообще не воспринимали и в каптерку не пускали. Черпаки тарелки шоркали и на полах шуршали. А в каптерку они только дедов допускали. С пищей. Выйдут утром на построение и сидят потом до ночи в каптерке. А деды летают туда-сюда.

— А вы?

— А мы тащились! — похвастался Нурик, — при дембелях духам запрещено было даже к венику прикасаться — только черпакам. Вот черпаки и мели-скребли. И в столовой, и в палатке, и в парке. Деды убирались в каптерке и хавчик туда дембелям таскали. А мы тащились и ничего не делали. Так дембеля поставили.

— Ага, — поддакнул Женек, — а теперь ты за это огребешь по полной.

— Ни фига себе! — я чуть не подпрыгнул от изумления, — я-то тут при чем?!

В самом деле: как-то несправедливо было расплачиваться за то, что пятнадцать человек позволили себя подмять троим, а сегодняшней ночью и все последующие тоже свое унижение будут вымещать на мне. Как-то не по-мужски выходило. Но Женек внес ясность:

— Они были твои земляки. Мокша, эрьзя и татарин. Все из Мордовии. Теперь тебе придется ответить за все. Но ты не ссы. Мы поддержим. Хорошо еще, что ты — русский. Твои земляки — нормальные были пацаны. Просто деды с черпаками у нас чмошные.

«Оба-на! Приехали! Ну почему, если кому-то хрен, то мне сроду два?! Да что же это за судьба такая — получать за своих земляков?»

В учебку нашу команду привез наш земляк — сержант-мордвин. Привез нас в часть, завел в казарму, устроил на ночлег, а на следующий день получил старшинские погоны и уволился в запас. Последним из своего призыва. Вот так! А в коротком времени выяснилось, что до нас в учебной роте было девять сержантов-дембелей. Ровно половина всего сержантского состава. И эти девять человек держали в кулаке остальных двести, не взирая на звание и срок службы. Они не разбирали: сержант перед ними или курсант, но при малейшем ослушании не раздумывая били в душу — то есть молотили кулаком в грудь со всей дури. Дембеля парни были здоровые, удары у них — поставлены, и ослушников находилось мало. Как правило дважды никто на эти грабли не наступал и, получив один раз в грудь так, что останавливалось дыхание и сбивался ритм сердца, наперегонки летели выполнять поставленную задачу: найти закурить или постирать дембельские носки. Девять сержантов уволились в запас и вместо них в роте оставили девять курсантов, окончивших учебку более-менее прилично, присвоив им звания «младший сержант». Это в линейных войсках сержант — такой же пахарь, как и рядовые и мало чем от них отличается. А в учебке сержант — птица-павлин. Пусть глупый, зато какой красивый! В учебке сержант главнее генерала, потому, что живет бок о бок с курсантами, спит с ними в одной казарме и ест в одной столовой. Приказы учебного сержанта не обсуждаются, а выполняются. Точно, беспрекословно и в срок.

А приказы бывают разные…

Вместо того, чтобы вместе со своими менее изворотливыми однопризывниками честно ехать в Афган, девять вчерашних курсантов, получили лычки на погоны и, оставшись в учебке, немедленно вознеслись на головокружительную высоту. Когда они узнали что я родом из Мордовии они обрадовались ничуть не меньше, чем личный состав второго взвода связи. Полгода они старательно вымещали на мне свои комплексы, которые породили и развили в них уволившиеся дембеля. Нет, меня никто не бил. Никто надо мной не издевался. Но в наряды я летал чуть ли не через день. И вовсе не по штабу или чаеварке. Даже в столовую меня и то редко «наряжали». Мне доставался самый тяжелый и муторный наряд из всех возможных — наряд по роте. Курсант Семин и тумбочка дневального были неразлучны как сиамские близнецы. Просто не разлей вода! Она мне даже стала немного родной после сотен часов, которые я простоял возле нее, охраняя имущество роты и спокойный сон моих дорогих сослуживцев.

Надо ли говорить, что из девяти уволившихся в запас дембелей второй учебной роты — пятеро были мои земляки?

Эх, мордва, мордва!..

Народ повалил из кино. По передней линейке, а чаще по привычке — в темноте между палатками, уставшие после войны люди шли спать. Вернулся и мой взвод связи. Полтава скомандовал:

— Выходи строиться на вечернюю поверку.

Взвод построился перед палаткой в две шеренги так, чтобы дежурный по полку и помдеж с крыльца штаба могли видеть, что доблестный второй взвод связи — не шайка разгильдяев, а примерные солдаты, которые смысл жизни своей видят исключительно в неукоснительном соблюдении уставов и внутреннего распорядка сто двадцать второго горнострелкового полка. Меня то ли как сержанта, то ли как самого длинного поставили правофланговым в первую шеренгу.

Полтава достал разграфленную картонку, в самом низу которой была уже вписана шестнадцатая — моя — фамилия и начал перекличку.

В учебке вечерняя поверка занимала полчаса: пока рота построится, пока дежурный по роте или старшина перечислит двести фамилий, пока то, да сё. Если старшина был не в духе, а это с ним случалось, то бодяга могла растянуться и на час.

В карантине эта же процедура отнимала минут десять: все-таки нас было не двести, а всего пятьдесят четыре человека. Десять минут это вам не полчаса и тем более не час. Вечерняя поверка, которая отнимает всего десять минут времени казалась величайшим на земле благом, лучше которого и придумать нельзя.