Барри Ансуорт - Моралите

• Название: Моралите
• Автор: Барри Ансуорт
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-026830-0

Англия. XIV век.

Где-то идет Столетняя война… Где-то чума уносит тысячи жизней…

А в маленьком городке труппа странствующих актеров снова и снова ставит моралите «Игра о Томасе Уэллсе» — пьесу о недавно случившемся жестоком убийстве двенадцатилетнего мальчика, за которое скоро должны повесить местную девушку.

И каждое представление становится частью расследования.

И каждое представление приближает актеров-«следователей» и зрителей-«присяжных» еще на шаг к истине…

---

При этих словах Тобиас в своей первой роли ангела-служителя, в парике, полумаске и с крыльями, временно заимствованными у Змия, прошел между зрителями с факелами и зажег остальные на стене, так что все вокруг залили потоки света. Теперь Бог расхаживал в лучах своего творения, а в углу темным бугром вырисовывался Адам.

Мы человека сотворим,
Одарим образом своим,
Пусть над зверьми земными он
Владыкой будет…

Адам выполз из-под плаща, протирая глаза. Его голые ноги выглядели красивыми, хотя и покрылись гусиной кожей от холода. И вот теперь появился Соломинка — Змий перед Проклятием, при крыльях, поспешно забранных у Тобиаса, в круглой, улыбающейся солнечной маске. Он прошел между зрителями, уже напевая колыбельную, которые женщины поют за прялкой. Эта песня усыпила Адама, но не сразу: он вздрагивал и приподнимался всякий раз, когда Змий на мгновение умолкал, и Змий терял терпение, и обернулся к зрителям, сделав знак нетерпения, для чего поднял ладони к плечам, сжав пальцы и поворачивая голову из стороны в сторону.

Пока зрители следили за убаюкиванием Адама, вдоль стены тихонько прошла Ева, кутая голову в темную шаль. Когда Адам наконец заснул, Бог на своих ходулях прошествовал вперед, поднял правую ладонь и быстро повернул ее в запястье в знак сотворения, и тут Ева сбросила шаль, вышла в своем желтом парике и белом балахоне на освещенное место и была рождена. Она тоже была босой. Зрители смеялись и любострастно облизывались на ее тщеславие и прихорашивания и на покачивание ее мальчишеских ягодиц, когда она прошлась перед Адамом, пока Бог не смотрел. Когда же Бог почил от дел своих, они затеяли игру в пятнашки: Адам неуклюже гонялся за ней, а она увертывалась.

Теперь настало время мне следовать за Сатаной, которого играл Тобиас в красном одеянии, предназначенном еще и для Ирода, и в безобразнейшей красно-желтой маске с четырьмя рогами. Я шипел, и тыкал вилами, и кидался на зрителей, и хлестал позади себя хвостом с клином. Я вложил много сил в это представление, и оно произвело некоторый эффект — кое-кто из зрителей шипел в ответ, громко заплакал ребенок, а его мать выкрикивала бранные слова. Это я счел успехом, моим первым как комедианта. Но я снова подумал, что зрителей собралось маловато, и я знал, что остальные думают о том же.

Мне надо было побыстрее вернуться в сарай, переодеться в маску и пеструю накидку Шута Дьявола и взять тамбурин, так как Сатана, когда Ева сначала отказывается сорвать запретный плод, удаляется в Ад и злобствует там, и его требуется развлечь. Зрители успели меня возненавидеть. Один мужчина, когда я проходил мимо, попытался сорвать с меня демонскую маску, но я увернулся. Несмотря на холод, я обливался потом.

Внутри сарая был только Бог, он сидел на соломе и пил эль. Он выглядел угнетенным и не заговорил со мной. Потребовалось меньше минуты, чтобы сбросить костюм демона и надеть тунику Шута, и накидку, и колпак, и бубенцы. Но и этого времени оказалось достаточно, чтобы я вновь ощутил присутствие Брендана под кучей соломы в углу. Маска у меня теперь была простой, белой, во все лицо, с приделанным длинным носом, похожим на птичий клюв. Вновь проходя между зрителями, я встряхивал бубенцами и бил в тамбурин.

Теперь я стал другим существом, и они не питали ко мне вражды. Они знали, что я острослов, а не демон. И вот тогда, проходя между людьми, встряхивая бубенцами, ударяя в тамбурин и видя, как они улыбаются, я понял то, что все комедианты узнают очень скоро: как легко меняются наши любови и ненависти, насколько они зависят от притворства и масок. В рогатой маске и с деревянным трезубцем я был их страхом перед адским огнем. Две минуты спустя все то же робкое существо, но в колпаке и в белой маске, я стал их надеждой на веселый смех.

Кроме того, я понял, какую опасность таят переодевания для комедианта. Маска дарует ужас свободы, ведь очень легко забыть, кто ты такой. Я ощутил это ускользание духа и растерялся, ибо телесно был стеснен сильнее — маска заслоняла свет от моих глаз, а по сторонам я вообще ничего не видел. Прямо перед собой в эти узенькие прорези я видел пышную и ужасную маску Сатаны, слышал странно чужой и пустой голос Тобиаса, стенающего из-за своей неудачи и потери:

Небесный Рай я прежде знал,
За грех свой я оттуда пал.
Создав мужчину с женщиной,
Бог подарил им Рай Земной.
Но тщетны все мои старанья
Их ввергнуть в тяжкие страданья.

Я хорошо выучил песню Брендана и теперь запел ее, встряхивая тамбурином в такт и выводя мелодию как мог слаще, чтобы развеять тоску Дьявола. Вначале я чуть заикался от страха, что вызвало смех. Но затем мой голос окреп, и страх рассеялся. А когда страх умирает, рождается дерзость. Я кончил песню, но вместо того чтобы сказать заученные слова, сделал тремя пальцами знак Тобиасу, показывая, что скажу свои собственные:

Коль мир тебе б принадлежал,
Владыкой сущего ты б стал,
Владыкой жизни…

Шут соблазнял Дьявола владычеством над миром — перемена ролей, нечто новое. Тобиас, чуть задумавшись, ответил тоже собственными словами:

Коль мир принадлежал бы мне,
То предались бы Сатане
Все женщины.

И тут обеими руками он сделал знак соития. Подчиняясь какому-то порыву, я не остался стоять неподвижно, а принялся бегать вокруг него, теперь произнося заученные слова, пытаясь вспоминать движения рук и туловища, которым меня научили. Тобиас, хотя и не знал, что я затею такое, сумел сделать из этого потеху, поворачивая свою рогатую маску туда-сюда на звук моих бубенцов, всякий раз невпопад, всякий раз промахиваясь по новому направлению моего голоса. Зрители смеялись, и я присоединился к этому смеху над Дьяволом и тыкал в него пальцем, а потом споткнулся и упал, как меня научили, однако немного ушиб левый локоть. Смех стал громче, и я слушал его с радостью, не стану отрицать. Оказавшись на свету, я был ослеплен и некоторое время ничего не видел, а в моих ушах звучал смех…

Глава шестая

Это мое первое выступление как комедианта, чувствовал я, было очень успешным. Но, присоединившись к остальным, я постарался скрыть свою радость, потому что они были в угрюмом настроении. Маргарет было поручено сторожить у ворот и собирать деньги. Собрала она шиллинг и одиннадцать пенсов, из которых содержатель гостиницы забрал три пенса и три фартинга. Наем сарая обошелся в пять пенсов. Нашего торжественного въезда в город повозка не выдержала: одно колесо искривилось и требовало починки. Тобиасу она была не под силу, и он Полагал, что заплатить за нее потребуется три пенса, не меньше. И чтобы добавить к общему кошельку, нам останется меньше шиллинга. А нас ведь было шестеро и еще коняга. А к Рождеству нас обещали в Дареме.

Вечер был ясный и очень холодный. Булыжники во дворе уже покрылись инеем, и там, куда падал свет, они блестели, как атласные. Мартин дал каждому из нас по два пенса. Прыгун достал жаровню и развел огонь, подкладывая хворост, который мы привезли с собой. Соломинка сидел рядом с жаровней, скорчившись под одеялом. Тобиас остался в одеянии Сатаны и сидел с псом поперек колен. Никто не упоминал про Брендана. Получив деньги, Маргарет и Стивен ушли вместе.

Мы поговорили о представлении. Соломинка, всегда ценивший себя невысоко, приписал малочисленность зрителей себе и начал подыскивать других виновников. Тоскливо обхватив колени, он высказал мнение, что Бог был чересчур многословен, а Сатана слишком гладок на язык.

— Слишком мало было движений, — сказал он. — А люди не могут сидеть и только слушать так долго.

— Слушать они могут, когда есть что слушать, — сказал Тобиас, рассерженный таким порицанием его игры. — Ты хочешь, чтобы все выражалось в жестах, — сказал он, — но Игру делают слова и жесты вместе. И сегодня вина была никак не наша. Просто жонглеры отобрали у нас зрителей.

— Еву можно играть без слов, — сказал Прыгун, который сел рядом с Соломинкой, укрывшись тем же одеялом. — Я так и делал.

— Еву — да, — сказал Мартин. — И Адама тоже. Они не персонажи, а просто мужчина и женщина. Но Богу и Дьяволу слова необходимы. — В свете факела лицо его выглядело изнуренным и голодным. Высокие скулы и узкие глаза придавали ему сходство с волком, и то, как он наклонялся вперед и горбился от холода, усиливало это впечатление. Меня поразили его одиночество и суровость, столь неразделимо смешавшиеся в нем. Бремя нашей неудачи лежало на нем, и все же он намеревался поправить нас, объяснить, что он имеет в виду.

— Бог и Дьявол — персонажи, — сказал он. — Бог — судья, а Сатана — адвокат. Для того чтобы судить и доказывать, нужны разные манеры говорить. В этом различии заключается истинное представление, если найдется кто-то, кто напишет истинные слова.