Барри Ансуорт - Моралите

• Название: Моралите
• Автор: Барри Ансуорт
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-026830-0

Англия. XIV век.

Где-то идет Столетняя война… Где-то чума уносит тысячи жизней…

А в маленьком городке труппа странствующих актеров снова и снова ставит моралите «Игра о Томасе Уэллсе» — пьесу о недавно случившемся жестоком убийстве двенадцатилетнего мальчика, за которое скоро должны повесить местную девушку.

И каждое представление становится частью расследования.

И каждое представление приближает актеров-«следователей» и зрителей-«присяжных» еще на шаг к истине…

---

Но Мартин не пошел с нами, а остался позади, и я увидел, как он приблизился к могильщику и заговорил с ним. Когда мы свернули на дорожку, которая вела через кладбище к церковной калитке, я отстал от остальных, пересек заиндевелую траву, вал чумной могилы и вышел к могилке. Земля была свежевскопанной. Имени на кресте не было, слишком мало прошло времени, чтобы успеть вырезать буквы. Когда, сказал конюх, его нашли? «Позавчера утром». Торопливое правосудие в этом городе, как сказал Соломинка. И торопливое погребение жертвы. Но, может быть, это все-таки была могила кого-то другого?

Я стоял и смотрел, как снег запорашивает могилку, и впал в состояние ума, знакомое книжникам: одновременно и внимательное, и рассеянное, которое наступает, когда текст неясен или испорчен. Чаще всего — когда, не вопрошая, ждешь, чтобы истинный смысл мысли автора стал постижим без твоих усилий. Неуверенно, осторожно, как падали первые хлопья.

Я пребывал в этом состоянии и когда нагнал остальных. Мы остановились у калитки и, поджидая Мартина, укрылись под аркой над ней. Я стоял чуть в стороне, почти снаружи. Без всякой причины я шагнул вперед и посмотрел на дорогу в направлении города. Снежные хлопья сливались в завесу, и в первое мгновение я видел только ее, а во второе — за ней возникли темные силуэты, медленно движущиеся вверх по склону: два всадника, а с ними огромный черный зверь, чья голова поднималась над ними, и глаза у него были красные, а поверх головы вместе с ним двигалось нечто багровое, темно-багровое в белизне снега, и я понял, что это пламя дыхания Зверя, и я понял, какой это Зверь и кто эти всадники, и я сотворил крестное знамение и громко застонал от ужаса, увидя, что Зверь грядет, а моя душа не готова.

Услышав мои стоны, остальные подошли ко мне, посмотрели, но что они сказали и сказали ли они что-нибудь, я не знаю и по сей день; я только увидел, как Прыгун упал на колени, а мгновение спустя и Стивен. У меня самого ноги подгибались, но я устоял, борясь по мере сил с муками ужаса, ибо Христос сказал, что смерть вторая не имеет власти над Побеждающим, он войдет в Новый Иерусалим. И еще я знал, что свидетели в Откровении, обезглавленные Зверем из Бездны, потом ожили и вознеслись на Небеса. Но они блюли веру, а я-то нет.

Они приближались ровным шагом, и все мое мужество уходило на то, чтобы не спускать с них глаз и молиться об избавлении от зла. Но с «Отче наш» на устах я увидел, что плывущее багровое нечто находилось над головой первого всадника и неизменно оставалось над ней: будто полог или балдахин. Затем я услышал голос Тобиаса, говорящего, что это рыцарь с оруженосцем, ведущим в поводу боевого коня, и я увидел, как Стивен поспешно поднялся на ноги и помог подняться Прыгуну, будто с самого начала встал на колени только для этого.

Тобиас не ошибся. За глаза я принял красные шоры, мешавшие скакуну озираться по сторонам. А затем я увидел, что к его боку подвешено длинное турнирное копье, торчащее спереди и сзади. Над головой первого всадника был полог из красной ткани, возможно, шелка, очень тонкий — тусклый свет просачивался сквозь него и падал на бледное лицо всадника. Ехал он на вороном жеребце, который вскидывал голову и фыркал от холодного прикосновения снежных хлопьев. Второй следовал за ним, опустив голову, так что перо его шляпы падало ему на лоб, но когда они приблизились, я узнал в нем оруженосца, который в гостинице накануне вечером помогал заводить вороного в стойло — этого самого беспокойного жеребца. Он ехал на серой кобыле и вел боевого коня на короткой веревке, а конь этот был огромный, тот, на которого жаловался конюх, и тоже вороной. Щит был приторочен к седлу, и я снова увидел герб со свернувшейся змеей и с голубыми и серебряными полосами. Но поистине странным в этом рыцаре был квадрат шелка над его головой, который я счел огненным дыханием и который меня напугал так, что мое сердце все еще стучало о ребра. Видимо, это была его собственная выдумка: шелк был натянут между четырьмя палками, прикрепленными к сбруе, — две спереди, две сзади, а передний край свисал бахромой, неплохо защищая его лицо от снежных хлопьев. Шелк намок и потемнел, он отбрасывал красноватую тень, а рыцарь сидел на коне совершенно прямо, пышно одетый, словно в гости — в красный бархатный шапелен и в модное нынче красное сюрко без рукавов и открытое спереди, чтобы была видна его белая туника с высоким воротником. Он был молод, и лицо под нарядным шапеленом было спокойно. От левого виска до подбородка тянулся шрам. Когда он поравнялся с нами, его взгляд коротко и невозмутимо скользнул по нашим лицам, и мы потупили головы. Затем они оставили нас позади, все тем же ровным шагом поднимаясь вверх по склону. Я вышел на дорогу и смотрел им вслед, а на глаза мне ложились холодные хлопья. Где-то вверху курился дым. Мне показалось, что я различаю зубцы донжона, но падающий снег и дым мешали разглядеть что-нибудь как следует. Рыцарь и оруженосец слились с завесой снега и дыма, скрылись в ней от моих глаз. Люди по-разному справляются со страхом. Я попытался скрыть свой за словами.

— Они едут в замок, — сказал я. — Шестидневный турнир, так я слышал в гостинице. Он будет продолжаться до Дня святого Стефана. Я еще никогда не видел, чтобы рыцарь ездил под пологом.

— И я не видел, — сказал Тобиас и сплюнул на дорогу. — Он боится, как бы снег не попортил его шапелен. У них вся жизнь в том, чтобы выставлять напоказ свои наряды и доспехи.

Соломинка засмеялся тем странным смехом, который всегда звучал как рыдание.

— А наша нет? — сказал он. — Они такие же, как мы, странствующие комедианты. — Он тоже перепугался, я понял это по его облегченному смеху. — Все, что им требуется, они возят с собой, совсем как мы, — сказал он.

Из нас всех только Прыгун признался, что ему было страшно. Возможно, потому что страх всегда был его близким товарищем.

— Я сначала думал, это грядет Антихрист, — сказал он. — И уж лучше я буду комедиантом, буду заставлять людей смеяться, чем шляться туда-сюда и вышибать других людей из их седел.

Легким движением плеч и правой руки, уставившись в одну точку и робко вздернув брови, он изобразил боязливого рыцаря на ристалище. Это было смешно, потому что так он передразнил собственный страх и наш, и все засмеялись, кроме Стивена, который перепугался не меньше остальных, но теперь попытался скрыть это, попрекнув нас за нашу непочтительность.

— Они умеют биться, — сказал он. Бывший лучник, он видел рыцарей в сражениях, а мы нет. И он всегда был великим защитником знати, думается, из природного преклонения перед богатыми и могущественными — быть может, потому-то, пришло мне в голову теперь, на ходулях и с золотым лицом Стивен так убедительно изображал Бога-Отца.

— Пятьдесят фунтов брони, — сказал он, с мрачным осуждением глядя на Прыгуна. — В жаркий день это как голову в печь засунуть. И они сражаются верхом с зари и до зари в любую погоду, что Бог пошлет. Я видел, как с полдесятком ран, ослепнув от крови, они продолжали наносить удары. А ты, Прыгун, не смог бы даже поднять рыцарский меч, а не то чтобы рубить им.

— Если они не могли видеть, кого рубят, лучше бы им отправиться восвояси, — сказал Соломинка. — Размахивая мечами куда попало, они же опаснее для своих, чем для врагов. И вообще они опасны для всех и каждого. — Он был зыбок и изменчив в своих мыслях и чувствах, но всегда вставал на защиту Прыгуна. — И с какой это стати Прыгуну поднимать меч? — сказал он теперь. — Понять не могу, чего ты так расхваливаешь рыцарей, когда один из них приказал отсечь тебе палец.

Это упоминание его калечества оскорбило Стивена, и дело могло бы дойти до драки, но тут вернулся Мартин, и мы все вместе начали спускаться с холма, наклоняя головы навстречу снегу. В гостинице Мартином словно бы овладел дух безрассудства. Мы насыщались густой гороховой похлебкой с бараниной и мясным пудингом. К хлебу у нас было масло и добрый эль. Пес тоже попировал хлебом, обмокнутым в похлебку, а Тобиас дал ему баранью кость. Обошлось все это в одиннадцать пенсов и совсем опустошило общий кошелек.

Стивен и Тобиас собрались нагрузить повозку, но Мартин остановил их.

— Надо обсудить одно дело, — сказал он. — Разведем-ка огонь. Хворосту осталось еще порядком.

Мы утвердили жаровню у двери, которую оставили открытой, и сели внутри полукругом, глядя на огонь и двор за ним. Снег продолжал падать, укрывая булыжник белой пеленой. Хлопья влетали в дверь и шипели в пламени. Мы сидели сытые, удобно устроившись на соломе, и смотрели на яркий огонь. Вокруг нас курился пар подсыхающей одежды, пахло соломой, коровьим навозом и резко воняло лошадью.

Для начала он сообщил нам то, что мы и так хорошо знали: заработали мы мало, денег почти не осталось, а до Дарема, где родич нашей госпожи ожидал нас на Рождество, чтобы развлекать своих гостей, оставалось еще несколько дней пути. Сколько именно, предсказать было невозможно: из-за этой метели дороги станут еще менее проходимыми.