Джонатан Кэрролл - Стеклянный суп

• Название: Стеклянный суп
• Автор: Джонатан Кэрролл
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-27912-8

В «Белых яблоках» Изабелла Нойкор и Винсент Этрих уже пересекали границу между миром живых и миром мертвых — и обратно. Их еще не рожденный сын — единственная надежда мироздания-мозаики на восстановление гармонии. Теперь агенты Хаоса пытаются снова заманить Изабеллу в царство смерти, составленное из наших грез и кошмаров, туда, где Бог — это плюшевый белый медведь, где осьминоги водят автобусы, а запруженная автострада из старой песни «AC/DC» действительно ведет прямиком в ад…

Впервые на русском — новейший роман одного из самых романтичных писателей современности, «мастера солнечного сюрреализма».

---

— Помнишь, я говорил тебе, что поехал в Грецию, чтобы помочь приятельнице построить дом? Ее звали Хелен Варко. Мы познакомились в Риме, на курсах кулинарии, которые посещали вместе, и стали друзьями. Чего она не сказала мне с самого начала, так это что она умирает. Перед смертью ей хотелось сделать две вещи: научиться готовить пару-тройку отменных блюд у настоящего шеф-повара и начать строить дом, который она проектировала годами, на своем клочке земли на Сифносе… Люба была ее собакой.

Как это нередко бывало, Фланнери вдруг умолк и уставился куда-то в пространство. Со временем Лени научилась не отвлекать его в такие минуты. Она думала, что он предается воспоминаниям или обдумывает что-то, прежде чем продолжить рассказ. Она никогда не спрашивала, что означают эти внезапные паузы, и в конце концов даже полюбила их как еще одно проявление многогранной и непредсказуемой личности Джона.

На самом деле Фланнери не преследовал никакой другой цели, кроме драматического эффекта. Впервые он использовал этот прием в день их с Лени знакомства и увидел, как она буквально застыла на краешке стула, ожидая продолжения рассказа. С тех пор он включил его в свой репертуар.

— К чему все это идет?

Застигнутая врасплох, она и вправду не поняла, о чем он. Какое-то время она ничего не отвечала, только моргнула несколько раз, пытаясь угадать направление его мыслей.

— К чему идет что, Джон?

Он показал пальцем на нее, потом на себя, на нее, на себя. Смотрел он прямо на нее, но его глаза ничего не выражали.

— Это. Ты и я, Лени. К чему приведет то, что происходит между мною и тобой?

Не успела она обдумать его вопрос, а подсказанные и отшлифованные годами опыта вымыслы, домыслы, увертки и отговорки уже крутились у нее на языке. Лени Саломон хорошо умела лгать и изворачиваться, в этом она поднаторела. Скрытные люди все такие. Она уже знала, как будет маневрировать словесными уловками: сначала она спросит: «Что ты имеешь в виду, Джон? Я не знаю, о чем ты говоришь. Что между нами такое происходит?» И, что бы он на это ни ответил, она добавит…

Нет.

Ее сердце поднялось и громко сказало НЕТ, — не на этот раз, не с этим хорошим человеком. Не надо лжи, не надо притворства. Внутри Лени началось соревнование — кто кого перекричит: сердце вопило «Скажи ему правду!» — в то время как вся остальная ее перепуганная сущность возмущалась: «Ты что, спятила?»

Она почти влюбилась во Фланнери. Она его уже обожала. И это была правда. Никаких сомнений — еще пара встреч и разговоров, и она будет его со всеми потрохами. Так что же, все это ему рассказать? Да, именно это.

Он смотрел на нее неподвижно, как сова. Время от времени он моргал, но реже, чем ей хотелось бы. Он и впрямь походил на сову, когда сидел напротив и ждал от нее правды, от которой у всех начнутся неприятности. Ее увечную ногу заломило, и Лени едва не улыбнулась. Потому что эта нога всегда начинала ныть, когда у нее были проблемы. Она не знала почему, но это случалось регулярно; как будто даже нога предупреждала: «Не пытайся отрицать, ты влипла».

— А что думаешь ты, Джон?

Он ответил сразу:

— Когда-то я был женат. Я тебе не рассказывал, но это так. Боялся сказать, некоторым женщинам это не нравится. Им кажется, что развод — это обязательно пятно в биографии. Но наш брак был очень хорошим, и, оглядываясь назад, я не изменил бы в нем ни одной мелочи, даже если бы мог.

Лени не понимала, к чему он клонит, но предпочла не перебивать. Она-то с самого начала полагала, что Джон был женат и, может быть, не однажды.

— Наш брак распался через двенадцать лет просто потому, что мы начали развиваться в разных направлениях. Такое бывает. С тех пор я не слишком… общителен в этом смысле. И потому мне было так легко собраться и уехать из Америки. Ничто меня там не удерживало, никакие обязательства. Но когда я оказался в Греции, где помогал Хелен строить ее дом, я словно снова женился, и мне это очень нравилось. Тесная связь и общение с человеком, который тебе небезразличен, — прекрасная штука. И тогда я понял, как много потерял за годы, которые провел один.

Лени не удержалась и спросила:

— Ты был с Хелен?

Он медленно покачал головой.

— Нет. Никто из нас этого не хотел. Мы знали, что нам суждено быть только друзьями, но мы и за это были благодарны. Этого было более чем достаточно. Я считал, что Вена станет для меня лишь транзитной остановкой. Думал, пошатаюсь здесь несколько дней, взгляну на полотна Климта, может быть, оперу послушаю, поем захеровского торта… А потом я встретил тебя, и все началось. И вот я не знаю, что с этим делать. — Он улыбнулся, впервые за несколько минут, погладил собаку. — Я спрашивал у Любы, что мне делать, но она не отвечает.

Лени внутренне содрогнулась, но и сама не могла бы сказать, от страха или от радости. Слова не шли на ум. Хотелось что-нибудь сказать, но в голове не было ничего — ничего, кроме громадной надежды на то, что он продолжит говорить о своих чувствах.

— А знаешь, почему я пришел с Любой именно сегодня, а не раньше? Причин две — во-первых, я боялся, а вдруг ты не любишь собак. Смешно, правда? Ну не любишь, и какая разница? Но, пусть это глупо, для меня это было важно… Другая причина была такая: сегодня утром я проснулся и, лежа в постели, подумал: «А захвачу-ка я сегодня собаку. Если они друг другу понравятся, я расскажу Лени про то, что я разведен. Даже если ее это шокирует, все равно, пора ей узнать». Так что это вы с Любой во всем виноваты. Если бы вы друг другу не понравились, то ты ничего такого не услышала бы.

У Лени отнялся язык. Нет, не так. Просто мысли, слова, желание рассказать Джону о своих чувствах подвели ее, как хромая нога. И тут же она ясно, как при вспышке молнии, увидела, что своей беспомощностью перед ним обязана отчасти отсутствию опыта. Именно так — просто она не привыкла открыто говорить о своих чувствах. Даже с мужем, который плохо ее знал, и которому, что самое ужасное, не было до нее дела.

Фланнери завел ее в чужую страну, на языке которой она знала слов десять, чего едва-едва хватало, чтобы разбирать уличные знаки. Все вокруг было такое чужое, и от этого становилось страшно и весело в равной степени. Между ними ничего еще даже не произошло, но все же…

— Ты что-нибудь скажешь?

Голос у него был тихий и неуверенный, осторожный. Теперь все зависело от Лени. Оба это знали. Он свою правду сказал, настала ее очередь. Она знала, что любые слова, которые она произнесет сейчас, будут восприняты как правда. Она могла соврать, сочинить ложь размером с луну, и он все равно поверил бы ей, настолько серьезный момент переживали они сейчас вместе.

За несколько дней до этого Джон упомянул одну цитату, которую очень любил. Лени услышала ее впервые и тоже полюбила. «Раскрой объятия, если ты хочешь, чтобы тебя обняли».[13]

Пусть сейчас у нее нет слов, зато есть руки. Ими она и ответила на его вопрос. И когда она вдруг поняла, что делать, ее лицо впервые за все время разговора приняло спокойное выражение. Подняв руки со стола, она начала медленно разводить их в стороны, словно хотела показать ему, какой величины рыбу поймала. Постепенно расстояние между ее ладонями стало больше, чем любая рыба, а ее руки продолжали раздвигаться в стороны, насколько могли. Она раскрывала объятия, потому что хотела, чтобы ее обняли.

Фланнери сразу понял смысл ее жеста и, улыбаясь, энергично затряс головой. Увидев это, увидев, что он проник в суть ее пантомимы, Лени не могла больше устоять перед этим человеком. Будь что будет. Если в конце концов он сделает ей больно, что ж, так тому и быть. Она, как и он, стремилась накопить яркие, восхитительные воспоминания. И единственное, чего она никогда не испытывала…

Странное выражение возникло вдруг на ее лице. Фланнери заметил это и уже хотел было спросить, в чем дело, но удержался. Он понял, что наступил критический момент.

Лени поднесла ладонь к лицу и прикрыла ею рот. Ее первой мыслью было: «Я никогда не испытывала большой любви». Но едва это предложение, это понимание мелькнуло у нее в мозгу, как два совершенно иных слова выскочили перед ним и заняли место других двух слов: «настоящее доверие» сменило «настоящую любовь». Содрогнувшись, она поняла, что никогда не испытывала настоящего доверия. Это открытие оказалось для нее поучительным и страшным. Лени Саломон вдруг открыла, что никогда в жизни не только никого не любила, но и никому не доверяла по-настоящему.

Если она и доверяла кому-то, то всегда с оговорками, не важно, были то ее родители, ее муж или даже лучшие подруги Флора и Изабелла.

Она доверяла своей работе, но только потому, что доверяла ее точности и своему умению. Но людям, хотя бы одному-единственному человеку? Испытывала ли она стопроцентное доверие хотя бы к одному-единственному человеку? Нет. Не отнимая ладони ото рта, она сидела, глядя на Фланнери, но не видя его. Ее глаза наполнились слезами, и она заплакала.