Милош Крно - Лавина

• Название: Лавина
• Автор: Милош Крно
• Издательство: Военное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1975

В романе словацкого писателя рассказывается о событиях, связанных со Словацким национальным восстанием, о боевом содружестве советских воинов и словацких повстанцев. Герои романа — простые словаки, вступившие на путь борьбы за освобождение родной земли от гитлеровских оккупантов.

---

Толстая хозяйка с отвислыми губами встретила его у дверей и передала ему уже распечатанный конверт.

— Это от Йожко Ренты, — сказала она. — Пишет, что он сейчас состоит в той самой гарде, которая идет на партизан. Он пишет еще, что, если дело будет плохо, он уйдет вместе с немцами. Просит совета…

Декан поднялся по лестнице в сумрачный кабинет, увешанный ликами святых. Взглядом пробежал по строчкам письма. Проворчал про себя, что хозяйке, что ни говори, не следовало бы вскрывать его почту. Не мешало бы ей быть потактичней и проявлять побольше уважения к нему.

Он задумался над письмом, а потом проговорил вслух, хотя был один в комнате:

— Хорошо, пусть идет, нам нужны свои люди и за границей.

11

В лесу напротив Верхней Дубравки нельзя было различить сосны: была лишь темнота и молчаливое, широко раскинувшееся море снега. Стоило солнцу закатиться за горы, как сосны почернели, их очертания расплылись и слились с ночью. На небе, тихом и прекрасном, как заснеженная земля, замерцали крохотные звездочки. Казалось, они боятся разгореться сильнее в отсутствии луны. Тяжелая тьма опустилась на снежные равнины. Царила тишина, только где-то в гуще молодняка испуганно закричал сыч.

— Черт бы тебя взял! — произнес сдавленный мужской голос, и на черном фоне, образуемом ночью и соснами, замаячили белые фигуры.

— Все мы здесь, — прозвучал другой голос.

Люди в белых маскировочных халатах и валенках, утопая в снегу, собрались в тесный кружок. Они долго о чем-то шептались, потом пожали руку товарищу, и он отделился от них и направился к Верхней Дубравке.

— Держись, Имро! — напутствовал его кто-то.

Партизан обернулся и сказал:

— Не бойся, Душан, завтра я буду в Погорелой. — Он сделал два шага и добавил как бы про себя: — И сразу же распространю листовки.

Когда группа партизан отправилась в путь, Душан Звара испытал сожаление, что не обнял Имро на прощание. Насколько русские душевнее, чем наши люди, насколько в них больше сердечной искренности! Имро уходит в Погорелую тайно, неся с собой голос партии. Если немцы схватят его, никто никогда не узнает о его судьбе, но и враги ничего не будут знать о нем: кто он, зачем пришел? Да, Имро умеет молчать — как рыба, как могила. А сколько таких людей в мире, людей неизвестных, без имени, находящихся между жизнью и смертью!

Имро взял на себя самую трудную задачу: он должен, скрываясь, жить среди немцев, рядом с гестаповскими псами, он должен протянуть нити связи между партизанами и населением, и сходиться эти нити будут в его руках. Имро и в самом деле герой, из тех, чьи характеры сформировались в горах в лютые морозы, а он его даже не обнял.

— Хорошо, что не светит луна, — не спеша подбирал слова Грнчиар, — в темноте нам веселей, чем на свету.

— Месяц ясный, — вздохнул другой партизан и добавил со смехом: — У нас на Спиши беланчане как-то раз луну из воды вытаскивали…

Шесть мужчин не спеша шли гуськом. Никто не хотел даже думать о предстоящей сложной операции, кроме Пудляка. Одного его беспокоило, вернется ли он живым и здоровым. Ведь он вызвался на операцию впервые, остальные уже не раз сталкивались с опасностью, познали ее терпкий привкус и сейчас старались подсластить ее шутками.

Сзади, следом за Душаном, который еще слегка хромал, шел Акакий. Из-под белой меховой шапки виднелось его смуглое лицо с черными, глубокими глазами. Перед началом восстания он бежал из немецкого лагеря для военнопленных и любил повторять рассказ о том, как вечером утопил в пруду за лагерем часового и скрылся вместе с двумя товарищами. Это с ним разговаривал Душан во время отступления на Приевалке.

Акакий был грузином, с черными усиками, черными волосами и пронзительным, как два острых кинжала, взглядом. Перед войной он работал на чайной фабрике неподалеку от Батуми. Он часто с теплом вспоминал родной край, жену Тамару и пятилетнего сынишку.

— Холодно, холодно, Душан Петрович, — застучал он зубами. — У нас снег выпадает раз в два года. Зато розы цветут круглый год. Если бы ты видел мой домик, садик, розы! А сын у меня — картинка, скажу я тебе. Год ему был, а он уже сидел на коне.

Акакий помолчал, погрузившись в воспоминания, а после того как снежный завал остался позади, разговорился снова:

— Только не подумайте, что у нас снега нет. В горах снег и летом не тает, а урядом — море.

Он опять помолчал немного, а потом продолжал:

— Ну а в Москве — там снега зимой знаешь сколько? По горло было бы, если бы не убирали. А Москва разве не моя? Мы, советские люди, мы всюду дома: и в Москве, и в Аджарии. У нас уже субтропики, климат жаркий, так что мандариновых деревьев, знаешь, больше, чем у вас елок, и электричество всюду. Ну а чая… Ты себе представить не можешь, сколько у нас чая. А девушки, грузинки знаешь какие? Стройные, как кипарис. Да, народ у нас что надо. Ну, не горюй, — хлопнул он его по плечу, как бы желая утешить, — и ваш народ хороший, а когда вы примете социалистические законы, жить вам будет радостно. — Он потер ладонями щеки, исщипанные морозом, подышал на пальцы и натянул на руки дырявые рукавицы. — Чудные горы, красивые, — просиял он, погруженный в свои мысли, а потом сразу сделался грустным. — Жалко только, что нет у вас здесь вина — виноград не растет. У нас его полно: цинандали, хванчкара, саперави, мукузани, самые разные сорта. Ну, не горюй, — улыбнулся он, — у вас тут и виноград будет расти, и апельсины, только надо вышвырнуть этих немцев, а потом учиться, учиться. В России был такой человек — Мичурин…

— Знаю, — прервал его Душан.

— Вот видишь, мы у него научились разводить фрукты. Теперь и на Севере у нас растут яблоки. Ну и вы научитесь, не бойся.

Он замолчал, потому что совсем близко просвистел паровоз и по опушке леса запрыгал, как мяч, зеленый диск света.

— Немцы, — прошептал Грнчиар, приходя в ярость.

Все залегли на снег, как по команде. Где-то далеко залаяла собака, и Душану невольно припомнилось его блуждание у рудников. Тогда он уже терял надежду, думал, что восстание подавлено, но теперь снова чувствовал себя полным сил — он не одинок, с ним его друзья, даже советский товарищ.

Они остановились, потому что в нескольких метрах от них прошел немецкий патруль. Девять солдат в таких же белых маскировочных халатах, как и они. Какой-то щуплый немец осветил карманным фонарем своего долговязого товарища. Зеленый свет выхватил из темноты костлявое лицо с прищуренными впавшими глазами. Это тупое, жестокое лицо Душан запомнил надолго.

Когда патруль скрылся за деревьями, Акакий и Грнчиар, пригнувшись, побежали к рельсам. Остальные прикрывали их, держа автоматы наготове.

Пятнадцать минут, которые прошли до их возвращения, показались Душану вечностью. За это время он представил себе все те многочисленные опасности, которые их подкарауливали.

Да, он должен как-нибудь расспросить Грнчиара о том, что он тогда чувствовал. Что делалось в его душе в промежутке между двумя фразами: приказом Светлова «Заминируйте путь, в двадцать два тридцать пять пойдет грузовой поезд» и тем словом, которое он, переведя дыхание, выпалил торжествующе и радостно:

— Заминировано!

«Это труднее всего, — подумал Душан, — суметь понять, что происходит в душе человека, когда он выполняет такой приказ».

Акакий предложил после удачной операции возвращаться кружным путем. Зачем снова встречаться с вражеским патрулем? Они шли почти час, а когда были уже у Нижней Дубравки, на них залаяла собака. И сразу же засвистели пули над головою.

Взошла луна и залила полянку перед ними голубоватым светом. В снегу лежали темные фигуры без маскировочных халатов. Залегли и они: к ним бросилась крупная овчарка. Она высоко подпрыгнула, заскулила, вздрогнула и осталась лежать неподвижно, высунув язык.

Перестрелка продолжалась всего несколько секунд, и последний из оставшихся в живых врагов, кроме тех двоих, которые убежали, поднял руки вверх.

— Пощадите, товарищи! — захныкал он.

Акакий процедил сквозь зубы:

— Власовец, — и бросился к нему. — Откуда ты? — спросил он его по-русски, и тот ответил ему умоляющим голосом:

— Из Киева, насильно меня…

— Покажи бумаги!

Тот вытащил из кармана несколько документов, протянул их Акакию, а сам остался стоять на коленях.

— Нас двести человек здесь, в деревне, и мы посланы в дозор. Смилуйтесь, товарищ!

— Ты не служил в четвертом Украинском? — спросил его злым голосом Акакий.

У власовца загорелись глаза:

— Так точно! Служил, товарищ командир!

— Встать! — закричал на него Акакий и поднял автомат.

Власовец затрясся всем телом и заскулил:

— Нет, вы не имеете права, я советский гражданин. Кто вам дал… — Он не договорил. Страх стиснул его горло.