Чарльз Портис - Железная хватка

• Название: Железная хватка
• Автор: Чарльз Портис
• Издательство: Азбука, Азбука-Аттикус
• Жанр: Вестерн
• Год: 2011
• ISBN: 978 5-389-01513-5

Впервые на русском — «эпический, легендарный роман» (The Washington Post) от «величайшего писателя из тех, о которых вы никогда не слышали»  (The Boston Herald), однажды уже перенесенный на киноэкран (главную роль исполнил не менее легендарный Джон Уэйн, получив за нее единствен­ного в своей звездной карьере «Оскара»). И вот в январе 2011 года в российский прокат выходит новая экранизация этой кyльтoвoй классики: постановщики знаменитые братья Коэн («Старикам тут не место», «По прочтении сжечь», «Боль­шой Лебовски», «Бэртон Финк» и др.), в ролях — Джефф Бриджес, Мэгт Дэймон, Джош Бролин.

Итак, четырнадцатилетняя Мэтти Росс отправляется мстить за убийство отца — в компании одноглазого судебного исполнителя Кочета Когбёрна и заносчивого техасского рейнджера по фамилии Лабёф; следы убийцы ведут на Индейскую территорию, где властвуют свои законы, а прав тот, кто успеет выстрелить первым.

---

— Когда я выйду из этого кабинета, — отвечаю я, — договориться уже не выйдет. Этим займется закон.

Он с минуту теребил очки, потом говорит:

— Я уплачу двести долларов наследникам твое­го отца, когда на руках у меня будет письмо твоего адвоката, освобождающее меня от любой ответст­венности с начала времен по сию пору. Подписать его должны твой адвокат и твоя мать, а заверить надо у нотариуса. Предложение мое — более чем щедрое, я его делаю лишь для того, чтобы избежать утомительных тяжб. Ох, не надо мне было сюда приезжать. А ведь говорили, что этот городок ста­нет Питсбургом Юго-Запада.

— Я возьму двести долларов за Джуди, — ска­зала на это я, — и еще сотню за мустангов и два­дцать пять за серую лошадь, которую Том Чейни бросил. Вы за нее сорок выручите легко. Всего — триста двадцать пять долларов.

— Мустангов сюда не мешай, — говорит он. — Я их покупать не стану.

— Тогда я их себе оставлю, и за Джуди цена будет триста двадцать пять долларов.

Тут Стоунхилл фыркнул:

— Да я за крылатого Пегаса столько не стану платить, а эта косолапая серая вообще не твоя.

— Нет, моя, — отвечаю ему я. — Папа эту ло­шадь Тому Чейни только поездить давал.

— У меня заканчивается терпение. Ты ненор­мальное дитя. Плачу двести двадцать пять и беру серую. А мустангов не хочу.

— Я на это не могу согласиться.

— Последнее предложение. Двести пятьдесят. Пишу расписку и оставляю себе седло. Кроме того, списываю убытки за прокорм и постой в конюшне. А серая лошадь — не твоя, ты ее продать не можешь. 

— Седло не продается. Я его себе оставлю. Что серая лошадь — моя, это вам адвокат Дэггетт до­кажет. Он к вам с иском о возвращении движимого имущества придет.

— Ладно, тогда слушай хорошенько, больше тор­говаться я не стану. Я забираю обратно мустангов, оставляю себе серую лошадь, и мы уговариваемся на триста долларов. Хочешь — соглашайся, а нет так нет, мне все равно, что решишь.

Я ответила:

— Сдается мне, адвокату Дэггетту не понравит­ся, если я соглашусь на сумму меньше трехсот два­дцати пяти долларов. А за нее вам достанется все, кроме седла, зато не будет суда, который встанет вам дорого. Но если условия станет диктовать адво­кат Дэггетг, вам придется хуже, потому что он сюда включит и свой щедрый гонорар.

— Адвокат Дэггетт! Адвокат Дэггетт! Кто таков этот знаменитый ходатай? Я, к счастью, не был осведомлен об этом имени и десяти минут  назад.

 — Cлыxaли, — спрашиваю я, — о «Большой па­роходной компании реки Арканзас, Виксберга и За­лива»?

— Я веду дела с «БПК», — отвечает.

— Так вот, адвокат Дэггетт — тот человек, ко­торый их вынудил к конкурсному управлению, — объяснила я.— Они с ним попробовали «тягаться». Ему это было только на руку. Он хорошо знаком с важными людьми в Литл-Роке. Говорят, однажды станет губернатором.

— Тогда у него маловато амбиций, — говорит Стоунхилл. — Не соответствует его способностям к проказам. Да я уж лучше буду смотрителем дорог в Теннесси, чем губернатором этого неразвитого штата. Больше почета.

— Если вам тут не нравится, собирайте пожит­ки и езжайте восвояси.

— Кабы я мог! — отвечает он. — В пятницу ут­ром бы уже сел на пакетбот с песнью благодарения на устах.

— Те, кому не нравится Арканзас, могут сту­пать хоть к черту на рога! — говорю я. — Вы зачем вообще сюда приехали?

— Наобещали с три короба.

— Триста двадцать пять долларов — вот моя цифра.

— Уж и не знаю толком зачем, но мне бы хо­телось в письменном виде.

Он написал краткое соглашение. Я прочла, в паре мест исправила, и он подписал изменения инициалами. Потом говорит:

— Передай своему адвокату, чтобы писал мне сюда, в «Конюшни Стоунхилла». Как только у ме­ня на руках будет его письмо, я уплачу вымогае­мое. Подпиши.

А я отвечаю:

— Писать он мне будет в меблированные ком­наты «Монарх». Когда вы отдадите мне деньги, я отдам вам письмо. А документ этот я подпишу, ко­гда вы мне уплатите двадцать пять долларов в знак вашей доброй воли. — Стоунхилл дал мне десять, и я подписала бумагу.

Затем пошла в телеграфную контору. Попро­бовала писать поэкономнее, но все равно распи­сала положение чуть ли не на весь бланк, а так­же перечислила, что требуется. Сказала адвокату Дэггетту, пусть передаст маме, что у меня все хо­рошо и я скоро приеду домой. Забыла, сколько стоило.

Купила в бакалейной лавке себе немного креке­ров, твердого сыру и яблоко, села на бочонок с гвоз­дями у печки и поела — дешево да сытно. Знаете же, как говорят: «Довольство — лучшее богатство». Доев, вернулась к Стоунхиллу, попробовала яблоч­ный огрызок мустангу одному скормить. А они все как прыснут в стороны, никому не надо ни меня, ни моего подарка. Бедняжки и яблочка, наверное, ни­когда не пробовали. Я зашла от ветра на конюшню да прилегла на мешки с овсом. Природа нам сове­тует отдыхать после еды, и те, кто слишком деловой, кто голоса этого не слушается, частенько помирают, дожив всего до пятидесяти лет.

Зашел Стоунхилл — в дурацкой такой тенпессийской шляпке. Остановился, на меня погля­дел.

Я говорю:

— Я тут вздремну немножко.

А он:

— Тебе удобно? Я отвечаю:

— Мне просто на ветру не хотелось. Я и поду­мала, что вы не против.

— Только ты здесь сигареты не кури.

— Я к табаку и близко не подхожу.

— И ботинками дыр в мешках не понаделай.

— Я буду осторожно лежать. А когда выйдете, ворота поплотнее прикройте.

Сама не понимала, как я устала. Когда просну­лась, было уже хорошо за полдень. Я закоченела вся да из носа капало — верный знак, что простудилась. Когда спишь, всегда накрываться нужно. Я от пыли отряхнулась, лицо под колонкой умыла, взяла мешок с пистолетом и пошла скорее в Фе­деральный суд.

Подхожу и вижу: другая толпа уже собралась, не такая большая, как вчера. Думаю себе: «Как? Неуж­то опять вешать будут!» А не вешали. Сейчас они пришли посмотреть, как с Территории два фургона с заключенными прибыли.

Исполнители их как раз выгружали и жестко эдак в них тыкали своими магазинными винчес­терами. Все заключенные были друг с дружкой скованы, будто рыба на бечевке. По большей ча­сти — белые, но попадались и индейцы, и полу­кровки, и негры. Ужасно было на такое смотреть, да только вы не забывайте: эти звери в канда­лах — убийцы, грабители, двоеженцы, фальшиво­монетчики, некоторые поезда под откос пускали, в общем, злодеи, каких свет не видывал. Пошли «туда, где ухала сова»[18], отведали плодов зла, а теперь правосудие их настигло и требует распла­ты. На этом свете за все нужно платить так или иначе. Ничего за просто так не дается, кроме Божьей Милости. Это ее не заслужить, не зарабо­тать.

Уже сидевшие в тюрьме — а она помещалась в подвале суда — принялись кричать и свистеть но­вым узникам в зарешеченные окошки:

— Свежая рыбка! — говорили, и тому подобное. А кое-кто и грубостей подпускал, так что женщи­ны в толпе отворачивались. Я пальцами уши заткнула, прошла через людское скопище, поднялась по ступенькам суда и вошла.

Пристав у дверей не хотел меня впускать в зал, поскольку я ребенок, но я ему сказала, что у меня дело к судебному исполнителю Когбёрну,— и твер­до стояла на своем. Он понял, что меня на кривой козе не объехать, и тут же пошел на попятный — не хотел, чтобы я шум подымала. Поставил меня рядом возле самых дверей, но это ничего, потому что свободных мест все равно не было.

Вы решите: вот странность, — но я в то время, считайте, и не слыхала ничего про судью Айзека Паркера, хоть он человек и знаменитый. Я неплохо знала, что в наших местах происходит, и про него и его суд, должно быть, упоминани, но у меня не отложилось. Само собой, мы жили в его судебном округе, но у нас проводились свои выездные сес­сии над убийцами и грабителями. В Федеральный суд только caмогонщиков отправляли, вроде ста­рика Джерри Вика с его молокососами. А к судье Паркеру почти все клиенты поступали с Индей­ской территории — там скрывались сорвиголовы со всего света.

Теперь я вот что интересное вам расскажу. Дол­гое время из этого суда никому нельзя было подать апелляцию — только самому президенту Соединен­ных Штатов. А потом все изменили, и его решения начал отменять Верховный суд, поэтому судья Пар­кер paзозлился. Стал говорить, что эти олухи в Ва­шингтоне ни шиша не смыслят в том, какие на Территории условия. Генерального солиситора[19] Уитни, который вроде как был на его стороне, назвал «тор­говцем помилованиями» и сказал, что про уголов­ные законы тот знает не больше, чем про иерогли­фы Великой Пирамиды. Ну а в Вашингтоне, со сво­ей стороны, заявили, что судья слишком круто берет, зазнался, присяжных напутствует очень уж многословно, а суд у него — не суд, а «бойня Пар­кера». Даже не знаю, кто тут прав. Знаю только, что у него шестьдесят пять исполнителей убили. Очень уж жесткая публика, с которой они разбирались.