Чарльз Портис - Железная хватка

• Название: Железная хватка
• Автор: Чарльз Портис
• Издательство: Азбука, Азбука-Аттикус
• Жанр: Вестерн
• Год: 2011
• ISBN: 978 5-389-01513-5

Впервые на русском — «эпический, легендарный роман» (The Washington Post) от «величайшего писателя из тех, о которых вы никогда не слышали»  (The Boston Herald), однажды уже перенесенный на киноэкран (главную роль исполнил не менее легендарный Джон Уэйн, получив за нее единствен­ного в своей звездной карьере «Оскара»). И вот в январе 2011 года в российский прокат выходит новая экранизация этой кyльтoвoй классики: постановщики знаменитые братья Коэн («Старикам тут не место», «По прочтении сжечь», «Боль­шой Лебовски», «Бэртон Финк» и др.), в ролях — Джефф Бриджес, Мэгт Дэймон, Джош Бролин.

Итак, четырнадцатилетняя Мэтти Росс отправляется мстить за убийство отца — в компании одноглазого судебного исполнителя Кочета Когбёрна и заносчивого техасского рейнджера по фамилии Лабёф; следы убийцы ведут на Индейскую территорию, где властвуют свои законы, а прав тот, кто успеет выстрелить первым.

---

А Лабёф вынул револьвер и достал из мешка две лепешки. Обе подбросил. И два раза выстрелил один за другим, очень быстро, но попал только в одну. Капитан Финч тоже попробовал с двyмя и по обеим промазал. А потом по одной выстрелил — и получилось. Кочет опять стрелял по двум и попал в одну. Все они пили виски и перевели таким мане­ром штук шестьдесят лепешек. И ни один не сбил сразу две лепешки из револьвера, только Финчу это удалось из магазинного винчестера, когда ему кто-то другой бросал. Хорошее развлечение, только недол­го, да и ничему не научишься. Мне все больше на месте не сиделось.

— Хватит, довольно с меня такой забавы, — гово­рю. — Я готова ехать дальше. Стрелять по лепешкам посреди этой прерии — так мы ни к чему не придем.

Кочет как раз стрелял из винтовки, а капитан ему бросал.

— Повыше кидай, но не так далеко, — говорит ему исполнитель.

В конце концов капитан Финч попрощался и по­ехал восвояси. А мы дальше на восток двинулись, имея целью горы Винтовая Лестница. На глупости со стрельбой где-то полчаса потеряли, но хуже то­го — Кочет начал пить.

Пил он даже на ходу, а это непросто. Не могу сказать, что питье сильно его замедляло, но вышивши он выглядел преглупо. Ну почему людям вообще охо­та глупо выглядеть? Быстрого шага мы не сбавляли: скакали во всю прыть минут сорок-пятьдесят, потом сколько-то шли пешком. На тех переходах, наверное, лучше отдыхала я, а не лошади. Я ж никогда не со­биралась идти в ковбои! Мальш-Черныш меня не подводил. Дыхания не сбивал, а норов у него был такой, что на открытых участках косматого мустанга Лабёфа и близко к себе не подпускал, вперед рвался. Да уж, что там говорить — отличная у меня лошадка!

Мы проскакали по прериям и взобрались по ле­систым склонам известняковых холмов, а потом стали пробираться сквозь густой кустарник пред­горий, переходить ледяные ручьи. Снег по большей части стаял на солнышке, но во всей своей лиловой красоте уже опускались длинные тени сумерек, и градус воздуха понижался с ними вместе. Нам по­сле скачки было тепло, и вечерней промозглости мы поначалу радовались, но потом сбавили шаг и стало зябковато. После темна быстро мы уже не ехали — лошадям опасно. Лабёф сказал, что рейнджеры часто ездят по ночам, чтоб избегать ужасного техасского солнца, поэтому лично ему-то все рав­но. А вот мне не нравилось.

Да и неприятно было скользить и спотыкаться, когда мы лезли вверх по крутым склонам Винтовой Лестницы. В этих горах много густых сосняков, и мы блуждали вверх-вниз в этих двойных лесных потемках. Кочет нас дважды останавливал, а сам спешивался и озирался — искал вехи. Он уже до­вольно сильно напился. А потом и вообще начал с сам с собой разговаривать, я только одно услышала;

— Ну что, сколько нам дали, с тем мы и сдела­ли все, что смогли. Мы ж войну воевали. Там у нас только лошади да револьверы.

Видать, пережевывал то, что ему Лабёф сказал сгоряча насчет его воинской службы. Говорил он все громче и громче, но уже трудно было понять, по-прежнему ли он сам с собой толкует или же к нам обращается. Мне сдается — помаленьку и то и дру­гое. На одном долгом подъеме он с лощади упал, но быстро вскочил и опять сел верхом.

— Это ничего, ничего, — бормотал он. — Бо ос­тупился, вот и все. Устал. Это ж вообще не склон. Я чугунные печки затаскивал на подъемы покру­че — и свинину тоже. Как-то потерял четырнадцать бочек свинины на уступе не сильно круче вот этого склона, а старый Кук даже глазом не моргнул. Я ничего себе погонщик был и с мулами всегда мог договориться, вот с волами — другое дело. С рогатым скотом так не сыграешь, как с мулами. Соображают туго, неповоротливые да никак их не остановишь. Я этому не сразу выучился. А свинина тогда уходи­ла влет и по хорошим ценам, но старина Кук честно торговал, он с меня оптовую взял. Да, сэр, и платил щедро. Сам зарабатывал и не возражал, когда у него работники деньгу зашибают. Я вам скажу, сколько он наваривал. Был год, когда он заработал пятьдесят тысяч долларов на этих фургонах, вот только здо­ровье подкачало. Вечно какие-то немочи. Весь скрюченный, шея не гнется — оттого, что «ямайскую им­бирную»[83] пил. Смотрел на тебя все время исподлобья, вот так — волосы на глаза падали, — если не лежал при этом, а слегал этот висельник часто, я ж говорю, и волосы при этом густые, темные, ни во­лоска не выпало, пока в ящик не сыграл. А умер он, само собой, совсем молоденьким. Только на вид ста­рый. У него при себе, помимо своего дела и тягот его, всю жизнь ленточный червь был, двадцати одного фута длиной, вот это его и состарило преж­девременно. И прикончило в конце. А ведь про чер­вя никто даже не знал, пока он не умер, хоть и лопал он, как батрак, пять-шесть добрых обедов в день съедал. Будь он сегодня жив, так я, наверно, до сих пор бы с ним ездил. Да, точно, ездил, и деньги в банке у меня были бы. Но как только у него всем жена стала заправлятъ, мне пришлось пускаться на­утек. Она говорит: «Ты ведь не можешь меня так бросить, Кочет. От меня все погонщики ушли». Я ей так говорю: «Не могу? А вот погляди, как я не мо­гу». Нет, сэр, никакой мне возможности не было на нее работать, и я ей так и сказал. В женщинах ни грана щедрости. Только себе все загребают, а ничего не отдают. И не верят никому. Боже праведный, как же не любят они с тобой расплачиваться! Ты на них один, как два мужика, пашешь, а они, дай им волю, еще и кнутом тебя будут подгонять. Нет, сэр, не для меня это. Никогда. Не станет мужчина на женщину работать, если только у него мозги, а не просто­кваша,

— В Форт-Смите я тебе то же самое говорил, — сказал Лабёф.

Не знаю, намеренно ли техасец так против меня выступил или нет, но если да, то с меня его заме­чание — «как с гуся вода». У пьяного же что на уме, то и на языке, но даже так я понимала, что Кочет не про меня говорил, когда по пьяной лавочке ополчился на женщин, — с теми-то деньгами, что я ему плачу. Я б его на месте осадила, сказав, к примеру: «A как же я? Что с теми двадцатью пятью долларами, что я вам дала?» Но ни сил, ни склонности с ним препираться у меня не было. Что с пьяного возьмешь, что дурака на место ставить?

Я думала, мы уже никогда не остановимся,— уж чуть до Монтгомери в Алабаме не доехали. Мы с Лабёфом время от времени перебивали Кочета и спрашивали, сколько нам еще ехать, а он отвечал:

— Уже недалеко, — и начинал новую главу свое­го долгого и полного приключений жизнеописания. В этих скитаниях ему много драк и тягот выпало.

Когда же мы наконец остановились. Кочет толь­ко и сказал:

— Сдается мне, хватит.

Времени уж было далеко за полночь. Мы вы­ехали на более-менее ровное место где-то в сосно­вом лесу, росшем по склону, — только это я и су­мела различить в потемках. Я так устала и занеме­ла вся, что двух мыслей связать не могла.

Кочет сказал, что, по его расчетам, мы проехали пятьдесят миль — пятьдесят! — от лавки Мака­лестера и теперь от нас до бандитского убежища Счастливчика Неда Пеппера мили четыре. После чего завернулся в свою бизонью накидку и без це­ремоний захрапел, а Лабёф остался пристраивать лошадей.

Техасец их напоил из фляг, накормил и стрено­жил. Седла оставил — для тепла, — а узду распус­тил. Бедные лошадки совсем притомились.

Огонь мы не разжигали. Я на скорую руку по­ужинала галетами с беконам. Галеты уже совсем засохли. Под клочками снега лежала подстилка из хвои, и я руками нагребла себе побольше, чтобы на земле получился лесной матрас. Хвоя была гряз­ная, ломкая и сыроватая, но все равно постель у меня вышла лучшая за все путешествие. Я завер­нулась в одеяла и дождевик и поудобнее устрои­лась в этой хвое. Зимняя ночь стояла ясная, и я разобрала на небе сквозь ветки Большую Медве­дицу и Полярную звезду. А луна уже закатилась. У меня болела спина, ноги все распухли, и я так вымоталась, что руки дрожали. Потом дрожь уня­лась, и я вскоре унеслась в «сонное царство».

Наутро Кочет зашевелит­ся, еще солнце не успело выйти на востоке из-за тех гор, что повыше. Казалось, ему все нипочем, хоть мы вчера и ехали без передышки, хоть и пил он чрезмерно, а потом почти не спал. Теперь Кочет захотел кофе и развел костерок из дубовых веток, вскипятить себе воды. Дьпиа от костра было чуть — белые космы его быстро рассеялись, но Лабёф все равно сказал, что это глупое барство, раз мы так близко подошли к добыче.

А я будто едва глаза сомкнула. Воды во флягах оставалось на дне, и умыться мне не дали. Я взяла парусиновое ведерко, положила в него револьвер и отправилась вниз по склону искать ключ или ручеек.

Поначалу склон был пологий, а потом довольно круто обрывался. Кусты здесь стали гуще, и я за них цеплялась, чтоб не скатиться. Спускалась все ниже и ниже. Почти достигнув дна и с ужасом ду­мая, как придется карабкаться обратно, я услыхала плеск и какое-то фырканье. Первая моя мысль бы­ла: «Это еще что такое?» А потом я вышла на бе­режок. И на другой стороне ручья человек поил ло­шадей.