Владимир Кошута - «Обезглавить». Адольф Гитлер

• Название: «Обезглавить». Адольф Гитлер
• Автор: Владимир Кошута
• Издательство: ТЕРРА - Книжный клуб
• Жанр: О войне
• Год: 2005
• ISBN: 5-275-01269-1

Документальная повесть Владимира Кошуты рассказывает о трагической судьбе русской эмигрантки в Бельгии Марины Шафровой-Марутаевой. Во время оккупации Бельгии фашистскими войсками она вступила в движение Сопротивления. В декабре 1941 года 33-летняя Марина на одной из центральных улиц Брюсселя совершила покушение на офицера немецкой комендатуры, заколов его кухонным ножом. По личному приказу Гитлера, несмотря на заступничество королевы Бельгии Елизаветы, Марина Шафрова-Марутаева была обезглавлена.

---

Постояв с Шафровым, Марина вскоре поняла, что не всех русских людей, собравшихся на церковном дворе, в одинаковой мере беспокоила судьба России. Старцев, Новосельцев и окружавшие их бывшие офицеры такого чувства не испытывали. Напротив, они выглядели торжественно. Их приподнятое настроение нарушил разве только Никитин, да и то не надолго.

— Господа, наши молитвы дошли до Бога, — торжествовал Старцев, — Соблаговолим же сегодня отслужить молебен в честь фюрера великой Германии господина Адольфа Гитлера, который принесет избавление от большевиков нашей многострадальной стране, — Обвел стоявших на паперти взглядом провидца, сказал доверительно, — Можно, господа, собираться домой с дорогим нашим наследником престола российского. Пожили в чужих краях, помыкали горе, а теперь с Богом восвояси.

На паперти одобрительно зашумели.

— Что не говори, а Гитлер гениален, — не отстал от Старцева Новосельцев, — Он наведет и в России порядок. Побаловались большевички, и баста! Стопори машину, спускай пары.

— Верно, правильно, — раздалось несколько одобрительных голосов, — В Россию! На Родину!

— Воспользуемся помощью господина Гитлера, а там и сами за руль России-матушки, — пророчествовал Старцев.

— О теперь, господа, этот руль из наших рук чернь не вышибет, — пригрозил Новосельцев. — Учеными стали!

Размышляя над услышанным, Шафров думал, что рассуждение Старцева и Новосельцева новизной не отличались. Они попросту повторяли давно превратившуюся в старые рваные лохмотья теорию монархистов о повороте истории России вспять. Сколько было этих теорий? Какую дремучую узость ума демонстрировали их создатели, так и не поняв элементарной истины — русского мужика, познавшего свободную жизнь, не загнать вновь в подчинение барина. Своими рассуждениями о судьбе России и Гитлере Старцев и Новосельцев как бы сгущали удушливый мрак над Шафровым и, вырываясь из этого мрака, он спросил сухо:

— Не рано ли, господа, шкуру неубитого медведя делим?

Голос его прозвучал негромко, невоинственно, а буднично, примиренно, но те, кому он был адресован, почувствовали в нем предупреждающую силу. Старцев сделал вид, будто только сейчас заметил Шафрова, многозначительно ответил:

— Ваш образ мышления и действий, любезный Александр Александрович, для нас хорошо известен.

Шафров понял намек, предупредительно положил горячую ладонь на руку Марины, попытавшуюся остановить его, ответил:

— Война только началась, господа. И судить о ее конце рано.

— Рано? — злорадно пробасил Новосельцев. — Войска фюрера разбили большевиков на границе и вышли на оперативный простор. Вся Европа против России пошла! Такая военная машина запущена! Нет, не рано. В самый раз.

— Позволю себе напомнить, господа, — не обратил Шафров внимания на Новосельцева. — История России свидетельствует о том, что на иностранное нашествие она отвечала отечественной войной. И тогда противник едва уносил ноги. Вспомните Наполеона.

Кое-кто из присутствующих опасливо оглянулся по сторонам. Нашлись и такие, кто, молча, ушел с паперти.

— То было когда-то, — поморщился недовольно Старцев.

— Смею уверить, дорогой Сергей Семенович, что и сейчас так может быть, — стоял на своем Шафров, — А что касается руля государства российского… — протянул, делая небольшую паузу, словно подбирая нужные слова, — то, полагаю, Гитлер не для нас с вами, русских эмигрантов, хочет этот руль вырвать из рук большевиков. На капитанский мостик России он сам взойти мечтает, а у руля своего рулевого поставить. Вот в чем дело, господа.

По толпе пронеслась весть о выходе к верующим отца Виталия, и люди повалили в переполненную церковь, поближе к раскрытым дверям, чтобы услышать проповедь священника. Со вздохом облегчения отошли офицеры от Старцева и Шафрова, не желая быть свидетелями их спора, чтобы, не дай Бог, давать показания Войцеховскому в гестапо.

— История нас рассудит, Александр Александрович, — примирительно сказал Старцев, направляясь в церковь.

— Не сомневаюсь в ее объективности, — в тон ему ответил Шафров.

* * *

В приоткрытое окно алтаря с церковного двора вливался нарастающий взволнованный людской гомон. В глубоком кресле в полном облачении, с серебряным крестом в руке, устало свисавшей с подлокотника, сидел владыко русской православной церкви в Бельгии отец Виталий. Солнечный луч воскресного летнего дня, раздробленный частыми фигурными переплетами окна, раскрашенный и приглушенный разноцветьем стекол, проникал в алтарь, падал на неподвижную, словно окаменелую, фигуру владыки, его седовласую, массивную голову, скорбное лицо с резко обозначившимися чертами. Невидящий взгляд отца Виталия уставлен на распятие Иисуса Христа, стоявшее против него в углу алтаря. Время от времени этот взгляд оживлялся, отражая борьбу внутренних переживаний, но тут же вновь угасал, под тяжелыми веками, сведенными к переносице густыми бровями.

Известие о войне Гитлера с Советским Союзом застигло отца Виталия здесь же, в алтаре, за подготовкой к воскресной литургии, и он понял, что его проповедь, призывавшая верующих к смирению, покорности судьбе эмигранта в чужой оккупированной стране, к молитве за здоровье и благополучие короля Леопольда, оказалась не нужной, неожиданно перечеркнутой и отброшенной историей в небытие. Перед изумленным человечеством, в том числе перед русскими людьми, живущими за рубежом, история начала разматывать месяцы, а то и годы испытаний русского народа и ему теперь нужны были иные мысли, иные слова. Чтобы найти их, он обращался к России, надеясь в ее грядущем, которое теперь казалось отсюда, из-за рубежа, непонятным, найти хотя бы какую-то маленькую надежду на победу, чтобы укрепить дух верующих, ожидавших его в церкви и на церковном дворе. Ему надо было высказать народу не только свое, личное, отношение к войне, к Советскому Союзу, но и отношение православной церкви. А каково оно? Память относила его к историческому прошлому русской церкви и он находил в ней примеры верности своему народу и отечеству.

Яркий пример служения России видел отец Виталий в деятельности игумена Сергея Радонежского, пробудившего духовные силы народа, заставившего русских людей поверить в себя. «И престало время у татар и наступило время русских», — проповедовал он, благословляя великого князя Димитрия на битву с татарами на Куликовом поле в сентябре 1380 года.

Святой патриарх Гермоген, вошедший в историю, как «муж непоколебимой твердости и правоты» в период польской интервенции 1610 года был пленен поляками, но из заточения до мученической кончины рассылал по всем городам грамоты, призывая людей к всенародному восстанию. Его мучения не были напрасными: народное ополчение Козьмы Минина под водительством князя Димитрия Пожарского принесло освобождение Отечеству, водворило мир в пределах России.

Эти и другие примеры свидетельствовали о том, что в тяжелые годы испытания русская православная церковь была с народом, благословляла и поднимала его на борьбу с врагом за веру, царя и отечество. Так было ранее. А как должна она поступить сейчас? Чью сторону должна занять в войне Гитлера с советской Россией? Что скажет об этом патриарх православной церкви митрополит Московский и всея Руси Сергий? К чему призовет верующих?

Отец Виталий не знал, что в первый же день войны, 22 июня 1941 года, митрополит Сергей обратился к пастырям и верующим русской православной церкви с воззванием встать на защиту Советского Союза: «Православная наша церковь всегда разделяла судьбу народа, — заявил он, — Не оставит она его и теперь.

Благословляет небесным благословением предстоящий народный подвиг, благословляет всех православных на защиту священных границ нашей Родины. В начавшейся схватке с фашизмом церковь на стороне Советского государства».

Мысли о позиции православной церкви в войне Германии с Советским Союзом то затухали, то вновь воспламенялись в голове отца Виталия, настойчиво вопрошали его совесть и он не мог отмахнуться от них, должен был дать ответ своей пастве! Но какой ответ и кому? Ведь его появление на амвоне и проповедь с одинаковым нетерпением ждут как те, что не раз исповедовались в ностальгии по Родине, так и те, кто патологически ненавидели ее и сейчас пребывали в неистовом восторге по случаю войны.

Размышляя над войной, явственно представляя, как пылают в ее пламени деревни и села, превращаются в руины города России, как льется невинная кровь русских людей, отец Виталий все больше склонялся к тому, чтобы призвать верующих молиться за спасение Родины, пусть она будет даже советской. Он надеялся, что опасность, нависшая над Россией, сблизит всех русских людей на чужбине, независимо от того, как они к ней относились до сих пор. История богата примерами, когда нападение врага гасило распри между людьми, объединяло и двигало их на борьбу за отечество. Ему хотелось верить, что так будет и сейчас.