Уильям Гэсс - Картезианская соната

• Название: Картезианская соната
• Автор: Уильям Гэсс
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-015029-6

Вы полагаете, что «святая троица» современного постмодернизма — Павич, Фаулз и Кундера — стала такой, какой стала, САМА ПО СЕБЕ? Вовсе нет!

Раньше — и гораздо раньше — существовала другая «святая троица», СДЕЛАВШАЯ современный постмодернизм таким, каков он есть теперь. Двух авторов — Барта и Пинчона — российский читатель уже знает. Перед вами — третий. Уильям Гэсс. Абсолютный классик стиля. Абсолютный мастер Слова. Единственный писатель, способный создать нечто, подобное «Картезианской сонате» — концептуально связанным сюрреалистическим новеллам-притчам, изящно и тонко иллюстрирующим постулаты декартовской философии…

---

«Афоризмы не делают матерей счастливее, — сказала мама, — а это наверняка книга афоризмов».

Такая книга есть, мама. Где-то есть. В конторе — то ли заброшенной, то ли сгоревшей, то ли рухнувшей конторе Эльфа?

«Руки чистые — рукопожатие честное».

Афоризмы делали его мать счастливее, но это должны были быть ее собственные афоризмы.

Принять бы душ, подумал он. День выдался трудный. Тот тип занимался исключительно яблочным уксусом. Сотни фруктовых деревьев над рекой где-то неподалеку. Яблочный уксус. Но до чего он ухитрился запутаться в займах, до чего довел инвентарную книгу! Чокнуться можно. Пришлось прикинуться, что его ограбили. Мистер Отписка — это я. Извлечь прибыли из убытков, больше неоткуда. Об этом, само собой, вслух никогда не говорилось. Под душем Рифф не пел — он видел слишком много фильмов об убийствах. Зато он пел, восседая на унитазе. Пел неаполитанские песни, которые сочинял по ходу дела: «О соле мио… О коровка моя, как тебя я люблю… Как забыть мне тебя, мой теленок…» Может, попробовать что-то иное? «Идет вперед и вперед, и каждой поре — своя слава… сменяет другую, сцепляясь…»

Господи боже всемогущий, мама, не прислоняйся к розетке, тебя же ударит током! «Ладно, сынок, тогда посади меня куда-нибудь еще», — парировала она, невозмутимая, как тряпичная кукла. Кэтрин Картер. Памела Хэнсфорд Джонсон. Ну и лакомый кусочек. Которая из них — автор?

Кэтрин Картер звучит как-то консервированно консервативно. А вот еще «Международная политика». Ого! Второе издание. Фу, как это читается? Ганс Моргентау. Веско, как прокомпостированный билет. Автор серьезен, как и положено германцу. Каждому Гансу положено быть таким. Только кому это нужно? «Экономика. Принципы и применение». Тоже знакомое дело. Издано в Цинциннати? Оказывается, в Цинциннати что-то издают! А ведь и я мог бы написать книгу, изложить свои методы. Но название нельзя будет сказать ни маме, ни Элинор. Рифф уже видел свою книгу, как наяву. Название будет «Как пекут книги». Или «Поваренная книга для любителей печь книги». Круто! Может, даже слишком круто. Можно было бы спросить мнение мисс Бизз — потому что мисс Бизз знала его как облупленного; но не мог же он обратиться к ее туфлям, что бы он им сказал, таким блестящим, черным, с большими пряжками? Или пояску, стягивающему ее животик? Или родинке над бровью? Хотя она была просто превосходна и пригодна для поцелуя не менее, чем ухо. Нет. Лучше отпустить ее, как рыбу, слишком большую для крючка.

«Слава мужеству». Вот это номер! Уильям Тэйлор Армс. Расфуфыренный, как отель-люкс. Внутри надпись: Уильям Тэйлор Армс, причем напечатано на машинке. Рифф еще не видел таких книг. Аннотация гласила, что это исторический роман. Напечатано «журнальной типографией», Оранж, Массачусетс, в 1966 году. Да как же им удалось напечатать книгу на машинке? Наверно, это редкое издание. Что оно тут делает рядом со всеми прочими? Как миллиардер в метро. Еще одна книга о деньгах, роман… ой-ой, как его, мама… Виземана. И все разных лет: один томик из 20-х, другой — 60-х, книжка из 30-х, потом обратно в 50-е, и пошло по кругу. Как это получилось? Этот сбор заранее не планировали. Все эти книги никак не связаны друг с другом; они не сидели за одной партой, не служили в одном полку, не ходили в один клуб. И все старше, чем этот мотель.

Сними с нее туфли — пряжка только для виду, стяни с нее поясок, поцелуй родинку над бровью, что сначала, что потом?

«Мужчины», — пробормотала Элинор. Ты все еще здесь? «Девушки тоже ходят на встречи, не только парни». И я однажды ходил, объяснил ей Рифф. Он погрузился в воспоминания, держа в руке «Египтянина Синуха». Паренек из городишка в нижнем Иллинойсе, поблизости от Каира, — такой свеженький, что даже яички были гладенькими, как яички… Риффатер учился в университете штата в Карбондейле, изучал экономику, менеджмент, немножко право, прежде чем окончательно нырнул в бухгалтерию; видно, такова была прихоть судьбы, чтобы шарик по имени Риффатер шлепнулся в эту лунку настольного биллиарда под названием Жизнь. Были у него тогда амбиции, мечты, может, даже идеалы. Но получив диплом, он вновь погрузился в трясину обывательской жизни и утратил любовь к учению, интерес ко всему новому и незнакомому, ко всему возвышенному. Сократил свое имя, оставил родные края, оборвал все связи с французами и залег на дно. Постепенно, как это обычно и происходит, он стал своего рода наладчиком, слесарем-спасителем, к которому может обратиться хозяин лавочки на углу, неспешным, как плесень, и методичным, как ржавчина. Он привык носить в портфеле всвозможные пустые бланки и складывать суммы расходов, эти лживые цифры, в подобие правдивой истории. Он не просто перетряхивал цифры, он восстанавливал равновесие жизней, сотворял убытки и катастрофы, изобретал разводы, порождал дополнительных детей. Уолт… То же самое, что Валтари. Тот самый Мика Валтари, что сочинил этого Синуха. Рифф хмыкнул, подумав, что его до сих пор могли бы звать Валтари Риффатер, если б он не додумался сократить имя. Хорошенькое дельце!

Однажды он явился на сбор своего класса. Смешно. Тебя никто не узнаёт, ты сам никого не узнаёшь. Выражаясь в стиле мисс Бизз, весь вечер вышел смятым, как сомбреро всмятку под чьей-то задницей. Столы, накрытые бумагой, бумажные салфетки, бумажные ярлычки с именами, значки со смеющимися рожицами, бумажные шляпы. Оказалось, ему наплевать, кто из однокашников разбогател, а кто просто разжирел. Но по пути домой (там было рукой подать, только потому он и решил съездить) он вдруг сообразил, как сдал позиции, как опошлились его вкусы. А когда-то он был остроглаз и остроумен, легко бросал реплики и с готовностью смеялся, без подозрений, без оглядки, лихая была личность, не такая средне-джинсовая и твердозадая, не замыкалась, как этот шкаф, из которого он вынимал книги, вдыхая запах пыли, вот как от этой «Анны Ли и другие рассказы». Какого черта? Что за название? Что именно Анны Ли? Элизабет Боу… — корешок потерт, буквы смазаны, — Боуэн. Спорим, это не был любовник Анны Ли? Ну посмотрите — вот он я, ни дать ни взять глупый и грубый захолустный увалень, с отвисшей губой, только бычок подвесить.

Стеклянные дверцы поблескивали, отражая часть света, льющегося снаружи. Косые лучи отражались и от вазы со злополучной розой — поставленной, чтобы изобразить в безликой наемной комнате хотя бы видимость дружеского расположения. Возможно, здесь расчет на то, что постояльцы захотят побыть еще? Но ведь мы с самого начала оговариваем, что съедем завтра или сегодня. И тогда придется Розе, несмотря на усталость и боль в ногах, заново заметать занесенную нами с улицы пыль, смывать с зеркала отражения наших озабоченных лиц, стирать следы наших беспокойных тел с постели, складывать разбросанные бумаги, заменять умерший бутон другим, умирающим, пылесосить ковер, протирать раковину и привычно наводить всякие прочие красоты, чтобы мы снова могли отдыхать в своей комнате, в своей постели, беседовать с матерью, как будто она не скрылась уже давно с глаз долой под землей. Роза, будьте добры, сотрите пыль и с этих книжек, ладно?

Рифф всегда испытывал глубокое недоверие к утонченности. Он ухватил самый пыльный том из всех, настолько пыльный, что даже дунуть на него было страшно. А уж открывать тем более. На обложке значилось: «Адамово племя». Автор — Рэдклиф Холл. Но все-таки Рифф решился и раскрыл страницу, повинуясь внезапно подступившей тоске. Эта пыль копилась с двадцать шестого года. Вот чем ему никогда не хотелось стать, это одним из Риффатеров, пареньком в кружевных манжетах по имени Рэдклиф. Он печально засунул книгу на место, тщательно прикрыл дверцы шкафчика. Сыт по горло. Рифф пошел мыться, держа руки на весу, словно хирург, ждущий стерильных перчаток. Ладно, мама. Ладно. Сиди, где сидела.

«Сидеть на таком месте, где вот-вот ударит током в шею? Ладно, все равно мне идти некуда. Эта комната не похожа на те, где ты обычно живешь, что это за гаубица подпирает стенку? Она не на продажу выставлена? И книги тоже не продаются? Может, в каждой внутри указана цена? Ты не посмотрел? Да еще этот цветок. Чудеса!»

Приходно-расходные книги, которые он изучал, ломились от цифр, но они еще и истории рассказывали; Рифф был уверен, что они говорят об успехах и неудачах, о триумфах и трагедиях, о заурядных жизненных перипетиях, наподобие «Тигренка» Энтони Хоупа, да и сам Рифф, доктор-цифротерапевт, ухитрялся выписывать их своими тонкими длинными пальцами, воплощая в фантастические столбики и плюсы-минусы. Хорошее имя для автора: Энтони Хоуп. Так и хочется почитать с надеждой, что все кончится хорошо.

«Надеюсь, ты сможешь сохранить руки чистыми, сынок. Надеюсь, ты усвоишь уроки жизни. Надеюсь, ты смотришь на светофор, когда переходишь улицу». Да, мамочка. Я сохранил. Я усвою. Я смотрю.

Сегодня вечером он хотел бы вообразить, что его поцелуй прожег дырочку в ночнушке Элинор прямо против соска. Она мило, негромко хихикнула. Мужчины… Рифф был ей верен. Совсем не как прочие. Ее стоны под ним будут расти, словно весенние ростки растений, которых он никогда не сажал. Но это только если мама улетучилась. И прихватила свои упитанные телеса и подбородок с легким белым пушком. Конечно, он много думал о мисс Бизз, такой крепенькой, с голыми коленками, как у шотландца. Однако мисс Бизз цепко держалась за реальность. Это было неправильно, это разочаровывало, и он отпустил ее, как воздушного змея, когда тот сам рвется из рук, и вы замечаете, что он зацепился за дерево, нитка зацепилась за ветку, а потом за другую, но не идете ему на выручку, а только глядите издали, а глядеть легко, потому что листья еще не распустились, и змей хорошо виден, и его хвост, связанный из отслуживших свое галстуков, вьется среди ветвей, бьется на привязи, барахтается беспомощно.