Норман Мейлер - Олений заповедник

• Название: Олений заповедник
• Автор: Норман Мейлер
• Издательство: ACT, ЛЮКС
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-028569-8

«Олений заповедник». «Заповедник голливудских монстров». «Курорт, где разбиваются сердца» немолодых режиссеров и продюсеров. «Золотой мир», где начинают восхождение к славе хищные юные актрисы!..

Юмор, ирония, настоящий талант — самое скромное, что можно сказать о блистательном романе Нормана Мейлера!

---

— Ведь я же не знал ни шиша, когда снимал эти картины, — сказал он Илене, — и каким-то образом все же понимал больше. Интересно, где это во мне сидит.

Когда фильм закончился, Илена поцеловала его.

— Я люблю тебя, — сказала она. — Ты еще снимешь такой же замечательный, сильный фильм.

И Айтел с непередаваемым страхом понял, что каникулы кончились и он должен снова засесть за свой сценарий, этот скелет произведения, которое он до сей поры не сумел выстроить.

Глава 12

Я никогда не встречал такой женщины, как Лулу, и у меня никогда еще не было такого романа. В моей жизни были, конечно, девицы — в авиации можно кое-чему научиться по части женщин, — но я всегда был плохим сыщиком, и женщины опережали меня.

Однако Лулу, думается, могла удивить любого мужчину. Я никогда не мог сказать, влюблены ли мы друг в друга или находимся на грани разрыва, будем мы заниматься любовью или будем ссориться, чередовать одно с другим или не делать вообще ничего. Когда я впервые снова увидел Лулу, она была с друзьями, и мы ни минуты не оставались наедине, а на другой день она приехала ко мне и не только легко отдалась, но и сказала, что влюбилась. Я, естественно, сказал, что тоже влюбился в нее. Трудно было бы не сказать этого, да я и в самом деле влюбился, если любовь — это состояние, когда ничем другим не можешь заниматься. Перед ее уходом мы поссорились: все кончено, больше мы не встречаемся. А через полчаса она позвонила мне из «Яхт-клуба» и разразилась слезами. В общем-то мы любили друг друга.

Мы себя не контролировали — это было несомненно. Я познал такие чувства, о каких и не подозревал, и получал от всего этого не меньшее удовольствие, чем, должно быть, Лулу. Я считал, что навеки оставлю на ней свою мету. То, что, возможно, представлялось ей недолгим танцем, было для меня соревнованием по легкой атлетике, и я разрывал ленточку с пылающими легкими, стиснутыми спазмой мускулами и мыслью о том, что надо побить рекорд. Только так я мог владеть ею и на три минуты удерживать при себе. Точно рота усталых солдат, расквартированных на ночь в музее, я развлечения ради взрезал гобелены, протыкал пальцем голые фигуры на картинах и швырял на пол мраморные бюсты. Вот тогда я чувствовал, что покорил ее, слышал ее прерывистое дыхание и верил, что в эти минуты она не играет, она настоящая Лулу и ее плоть говорит правдивее слов, слетающих с уст. К гордости от сознания, что я обладаю такой красавицей, прибавлялась еще большая гордость от того, что я владею ею под грохот аплодисментов миллионов. Бедные миллионы с их аплодисментами! У них никогда не будет того, что имел сейчас я! Они могут дрожать от холода, стоя в очереди, могут, как святыню, держать ее фотографии на письменном столе или на полке в своем уныло-оливковом шкафчике для переодевания, могут смотреть на снимки Лулу Майерс в журналах. Я знал себе цену, так как был способен нести миллион мужчин на плечах.

Но я владел ею только в постели и нигде больше. Бывали дни, когда Лулу требовала оставить ее в покое, бывали другие дни, когда она не отпускала меня ни на минуту, — в общем, я должен был выполнять любую ее прихоть. Я мог по телефонному звонку явиться в полдень к ней в номер в «Яхт-клубе»: она, видите ли, решила покататься верхом по пустыне. А войдя, я обнаруживал ее в постели. Ей еще не подавали завтрака — я не выпью с ней кофе? Как только официант ставил поднос с завтраком и выходил, Лулу заявляла, что хочет «Жгучий» коктейль.

— Я не умею его готовить, — говорил я.

— Что ты, лапочка, все знают, как готовить «Жгучий». Берут коньяк, потом мятный ликер. Чем ты занимался в авиации — доил корову?

— Лулу, мы едем кататься или нет?

— Да, едем. — Она брала зеркало, внимательно, словно косметичка, изучала свое лицо и высовывала язык своему изображению. — Я прилично выгляжу без макияжа? — спрашивала она как профессионал, не терпящий глупостей.

— Ты выглядишь отлично.

— Губы у меня чуточку тонковаты.

— Прошлой ночью они такими мне не казались, — говорил я.

— Тоже мне ценитель. Да тебя даже труп устроил бы. — И тем не менее она крепко меня обнимала. — Я люблю тебя, дорогой, — говорила она.

— Поехали кататься.

— Знаешь, Серджиус, ты невропат.

— Да, невропат. Мне невыносимо терять зря день.

— Ну а мне неохота садиться на лошадь, — решала вдруг Лулу.

— Я так и знал. Мне тоже неохота.

— Тогда зачем ты надел штаны для верховой езды?

— Потому что если бы я их не надел, тебе захотелось бы кататься.

— Ничего подобного — я не такая. — Продолжая сидеть в постели, она обхватывала себя руками, запрокидывала прелестное лицо на длинной шее. — Честное слово, не такая.

Звонил телефон. Звонок был из Нью-Йорка.

— Нет, я не выхожу замуж за Тедди Поупа, — говорила она журналистке. — Конечно, мерзавец. Да, скажите, что мы добрые друзья, и только. До свидания, дорогуша. — Она опускала трубку на рычаг, вздыхала. — До чего же у меня тупой пресс-агент. Если ты не в состоянии справиться с журналистом-сплетником, что же ты за пресс-агент?

— Почему ты не дашь ему подзаработать?

— Он не голодает.

Так оно и шло. Доведя меня до крайнего раздражения, она начинала одеваться. Кофе холодный, заявляла она мне и звонила, чтобы ей принесли другой. Моему терпению приходил конец. Я говорил, что уезжаю и это окончательно. Она бежала за мной и настигала у двери. Она знала, что я хочу, чтобы меня остановили.

— Я сука, говорю тебе: сука. Я хотела, чтобы ты взорвался.

— Тебе никогда этого не добиться.

— Дело кончится тем, что ты возненавидишь меня. Возненавидишь. Никто меня не любит из тех, кто по-настоящему знает. Да я сама себя не люблю.

— Ты себя любишь.

Она прелестно улыбнулась.

— Это разные вещи. Поехали кататься, Серджиус.

Наконец мы выезжали. Она всегда либо еле плелась, либо мчалась галопом. Однажды мы объезжали заброшенную деревянную загородку, и Лулу велела мне прыгнуть через нее. Я сказал, что не стану этого делать, так как плохо прыгаю. Это было честное признание. Я ведь всего месяц ездил верхом.

— Самый паршивый каскадер готов был бы за пятьдесят штук хлопнуться на задницу, — сказала она, — а ты даже и попробовать не хочешь.

На самом деле мне хотелось прыгнуть. Я представлял себе, как свалюсь с лошади и Лулу будет выхаживать меня. Такого в нашем романе еще не было. А когда я все-таки прыгнул и, считая, что неплохо это проделал, обернулся, чтобы принять аплодисменты, она скакала в обратном направлении. Как я понял, она даже не видела моего прыжка. Когда я нагнал ее, она набросилась на меня.

— Какой ты ребенок. Только полный тупица мог совершить такую глупость.

Назад мы вернулись, не обменявшись ни словом. Мы доехали до «Яхт-клуба», она прошла в свое бунгало, вышла оттуда в купальном костюме и принялась болтать — со всеми, только не со мной. Единственный раз, когда наши взгляды встретились, она приподняла стакан, как в тот вечер, когда был прием, и сказала:

— Лапочка, принеси мне маленький мартини.

Когда начался наш роман, ее осторожность была просто каторгой. Лулу приходила ко мне пешком или впускала меня к себе, только когда стемнеет.

— Они распнут меня, если обнаружат, — жалобно произносила она, — посмотри, что они делают с Айтелом. — Тем самым она ставила меня на одну доску с Иленой. Роман Айтела приводил ее в ярость. — Айтел никогда не отличался хорошим вкусом, — добавляла она. — Любая шлюшка, которая скажет, какой он потрясающий, всегда может продать ему билет на свой благотворительный вечер.

А однажды, когда мы встретили Айтела с Иленой на улице, Лулу не пощадила ее.

— Уверена, она ходит в грязном белье, — сказала Лулу. — И вот увидишь: она станет толстой как корова.

Я возразил, что Илена мне нравится, и Лулу надулась.

— Ну еще бы, она же несчастненькая, — отрезала Лулу. Однако часа через два сказала: — Знаешь, лапочка, возможно, было бы лучше, если б мне пришлось пробиваться в жизни. Может, у меня был бы лучше характер. — И приложив палец к подбородку, спросила: — Я действительно нудота?

— Только когда ты находишься в вертикальном положении… говорит во мне ирландец.

— Ты мне за это заплатишь. — И она принялась гоняться за мной с подушкой. Отхлестав меня как следует, она позволила мне лечь рядом. — Я ужас какая скверная, но, Насильник О'Шонесси, я хочу стать хорошей. Жизнь с Айтелом была сплошным кошмаром. Он смеялся надо мной, а его высокоинтеллектуальные друзья держались свысока. — Она хихикнула. — Когда я жила с Айтелом, я даже училась, чтоб стать интеллектуалкой.

Хотя Лулу решила держать наш роман в тайне, в один прекрасный день она переменила мнение и села ко мне на колени у бассейна в «Яхт-клубе».

— Непременно попробуйте пошалить как-нибудь с лапочкой, — сказала она своим приятельницам, — он совсем не плох.