Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 5

• Название: Падение царского режима. Том 5
• Автор: Павел Щёголев
• Издательство: Государственное издательство
• Жанр: История
• Год: 1926

Пятый том "Падения царского режима", изданный в 1926 году, содержит допросы: лейб-хирурга, академика, члена II Гос. Думы Г. Е. Рейна; последнего министра императорского двора, графа Фредерикса; товарища министра внутренних дел И. М. Золотарёва; товарища министра внутренних дел В. Ф. Джунковского; председателя совета министров и министра внутренних дел Б. В. Штюрмера; министра внутренних дел и шефа жандармов Н. А. Маклакова; вице-директора департамента полиции С. Е. Виссарионова; министра внутренних дел А. Д. Протопопова; товарища министра внутренних дел С. П. Белецкого; главнокомандующего армиями юго-западного фронта, генерала Н. И. Иванова; товарища министра внутренних дел, гос. секретаря С. Е. Крыжановского; министра юстиции, министра внутренних дел А. А. Хвостова; а также показания: члена II, III и IV Гос. Дум М. В. Челнокова; министра иностранных дел Н. Н. Покровского; члена II и III Гос. Думы Ф. А. Головина.

---

Золотарев. — Потому что было исполнено распоряжение иркутского губернатора. Иркутский губернатор сделал распоряжение об аресте лиц, привлеченных по предварительному следствию. Тут и представляется опасность. Лица, привлеченные по предварительному следствию, частью арестованы, частью остаются на свободе. Телеграмма эта не могла быть исполнена, потому что, препровождая Терещенкова в Бодайбо, губернатор Бантыш лишил его права производить какие-либо аресты и высылки в порядке охраны.

Председатель. — Так что арест, вы утверждаете, произошел не по вашему распоряжению?

Золотарев. — Распоряжение это было, но распоряжение охватывало арест изобличенного стачечного комитета. Я не говорю, что то, что проводится в жизнь, достигает цели. Положение людей, находящихся за тысячи верст, чрезвычайно серьезное и дело может кончиться катастрофически. Оно и кончилось катастрофически. Я позволю себе сослаться на рапорт, который сохранился и у меня имеется. Мне представлялось, что офицер русской армии, который доносит, как он действовал, не врет и своей подписью подтверждает положение вещей. Я не представлял себе картину, как могущую привести к необходимости применения крайней меры, чего надо было стремиться избегнуть путем обезвреживания в смысле направления движения от такого момента, когда только выстрелы могут остановить его. Если толпа дезорганизована, то до выстрелов дело не дойдет — она разойдется.

Председатель. — А если организована? По моему, вся наша практика судебных деятелей подсказывает обратное — если толпа дезорганизована, тут-то и может выйти столкновение, если же она организована, то тут все протекает благополучно.

Золотарев. — Я не в этом смысле говорю. Я немного устал. Организована в том смысле, что она имеет определенную цель, определенное намерение. Ведь положение рабочих было очень хорошее. Я не говорю, что администрация права (я не на этой точке зрения стою), но безусловно претензий не было. Так или иначе, но это была не забастовка, это было движение совершенно бурное.

Иванов. — На какой почве — на экономической или политической?

Золотарев. — Я не берусь судить, раз не было суда.

Иванов. — Какие требования они предъявляли? Ведь можно по требованиям судить.

Золотарев. — Это вопрос спорный.

Иванов. — А данные какие были?

Золотарев. — Данные могли быть следующие. Участие в стачечном комитете лиц, привлекавшихся по политическим делам и находящихся в ссылке.

Председатель. — Эти агитаторы рекомендовали продолжать мирную забастовку до удовлетворения требований. Пусть она политическая или нет, какая угодно, но она мирная.

Золотарев. — Данные так разнообразны.

Председатель. — Затем разве вам не было известно, что положение рабочих было ужасное, что они были целиком во власти Лензото, что это было государство в государстве, что золотопромышленная компания оплачивала работу судей и представителей местной власти и что там фактически была экстерриториальность? Разве это положение рабочих не остановило на себе ваше внимание?

Золотарев. — Но обстоятельство, которое министерство внутренних дел находило там, было таковым, что тысячная толпа ходила и распоряжалась на приисках по-своему. Позвольте по этому поводу доложить следующее. Производилось предварительное следствие, составлялся обвинительный акт и по обвинительному акту, как вам известно, дело рассматривалось на суде, и совершенно, может быть, добросовестно обвинитель обвиняет, а защита так же добросовестно защищает. Я с вами спорить не стану, не могу спорить, потому что у меня под руками ничего нет. Бывает так — один свидетель показал так, другой иначе. Правы 25 свидетелей или прав один свидетель, — я не знаю. Получается такое положение, что министр внутренних дел обращается с заявлением, что нужно, чтобы это все было разъяснено…

Председатель. — Позвольте вас прервать, потому что тут должно быть совершенно конкретное дело вам показано. Этих данных у меня под руками нет, так что мы будем в области общих рассуждений.

Золотарев. — Эта телеграмма, это распоряжение не было исполнено.

Председатель. — Мне хотелось бы перевести вас к другому периоду, предшествовавшему вашей работе в Петрограде, именно к периоду вашей новочеркасской службы и к этому ужасному делу, ужасному для судебного ведомства — Дашнакцутюн. Вы были прокурором новочеркасской палаты. Когда вы в первый раз узнали о неправильных действиях, которые допускал следователь Лыжин при производстве следствия?

Золотарев. — О неправильных действиях я должен сказать следующее. Я был в отпуску. Читаю в газетах, что возник вопрос по делу, производившемуся судебным следователем Лыжиным о новороссийской республике. Дело было закончено, когда меня не было в Новочеркасске. Оно рассматривалось до меня при Набокове. Установлены были подчистки и помарки и т. д. Это меня, конечно, заставило немного призадуматься. До этого никаких у меня не могло быть подозрений относительно судебного следователя по особо важным делам Лыжина.

Председатель. — Значит, он остановил на себе ваше внимание тогда, когда вам стало известно о том, что на него падает подозрение в том, что он совершил подлоги, как судебный следователь, по делу о новороссийской республике.

Золотарев. — Да, когда я вернулся, я не помню, когда это было.

Председатель. — Мы дату установим, а вы — события.

Золотарев. — Я сейчас же вызвал его и начал говорить. Я не имел основания говорить относительно дела Дашнакцутюн и говорил только относительно новороссийского дела, что там имеются помарки. До этого с ним беседовал по этому поводу товарищ прокурора Сергеев. Когда я вернулся, Сергеев говорит относительно Лыжина, что он убит, не знает, что ему делать, что его обвиняют в совершении подлогов по новороссийскому делу. Наблюдал за предварительным следствием товарищ прокурора Аксаков. Он был назначен наблюдать за предварительным следствием, в первый же год, при чем он был освобожден положительно от всяких занятий, от каких-либо обязанностей.

Председатель. — Было наблюдение по делу о новороссийской республике?

Золотарев. — Нет, по делу Дашнакцутюн. У меня было два товарища — Аксаков и Виппер. Товарищ прокурора Виппер и я остались вдвоем, а Аксаков с этого момента и до конца наблюдал за производством предварительного следствия. Затем это новороссийское дело было рассмотрено. Я сказал Лыжину: «Пожалуйста, чтобы никаких помарок, никаких подчисток не было. В делах часто бывают помарки — чтобы ничего подобного не было. Я настаиваю на этом и примите меры. Лучше пишите новый протокол. Если вы сделали перемену, то делайте отметку внизу, перед подписью свидетеля». Затем, когда это дело относительно новороссийской республики было рассмотрено, я успокоился, потому что было признано (оно рассматривалось в окружном суде и доходило до Сената), что злонамеренности не было. Раз все дело было пересмотрено, я чувствовал успокоение. Дело Дашнакцутюн было в несколько десятков томов. Я просмотрел, не было ли подчисток и помарок. И вот в одном томе я увидел — было написано, например, Ман, а его рукой Манус — это подчищено совершенно ясно. Я говорю: «Каким образом вы можете это допустить?». Значения это не представляло, потому что Ман, Манус, — это все равно, но для него это улика. В общем, в остальном я ничего не видел. Дело приходило совсем к концу. В это время я опять отлучился по делам службы в Петроград. Когда я вернулся, товарищ прокурора Аксаков со мной говорил. Я ему еще раньше сказал подготовить весь материал, чтобы, когда следствие будет закончено, этот обвинительный акт тоже был закончен.

Председатель. — Когда вы вернулись?

Золотарев. — В январе. Я был на рождественских праздниках в Петрограде.

Председатель. — Это, значит, был январь 1911 года, так что вы рождественские праздники 1910 года были в Петрограде?

Золотарев. — Да. Аксаков мне сказал, что он многим протоколам не доверяет, не то что не доверяет — я не помню как он выразился, и что есть помарки. Я его попросил, чтобы он мне показал. Он мне указал некоторые места, но какие, я не помню, где, действительно, были помарки, росчерки и вычеркнутые слова. Я вызвал Лыжина. Свидетельские показания никакого значения не имели. Потом Аксаков мне заявил относительно того, что при экспертизе было оказано давление на экспертов-армян.

Председатель. — Это по вашем возвращении?

Золотарев. — Это уже потом было, после моего возвращения. С армянской экспертизой не считались. Что же касается вопроса относительно зачеркнутых мест, которые имеются в протоколах допроса, то я заботился, чтобы все предварительное следствие было произведено самым подробным образом, чтобы все данные, которые имеются в деле, чтобы все протоколы обвиняемому представлялись, чтобы всякое заявление, которое делается обвиняемым, было занесено в протокол. Так и было поступлено. Предъявлялся акт предварительного следствия чрезвычайно тщательно и подробно. Тянулось это несколько месяцев. Там его предъявляли целому ряду лиц, группам. Я сам ходил и предъявлял. И были заявления со стороны некоторых лиц, которых я сейчас вспомнить не могу, относительно некоторых документов, что в этих документах имеется много подчисток и помарок. Все эти заявления занесены в протокол и были по этим заявлениям произведены экспертизы на месте. В предварительном следствии протоколы этих экспертиз имеются, с установлением вопроса, кем и когда эти изменения были произведены. Никаких указаний на Лыжина со стороны экспертов не было. Никаких жалоб со стороны обвиняемых, которые в судебную палату обращались с очень большим количеством жалоб, не было. Так что относительно того, что он сделал, не имелось жалобы. Я не имел никакого основания подозревать, что он совершал какие-либо подлоги, и теперь я не знаю, какие были эти подлоги. Я знаю, что производилось особое расследование. Я только этим хотел сказать, что вопрос относительно подчисток и помарок, которые были сделаны, меня взорвал. Я принял все меры и предъявлял все требования к тому, чтобы в тот момент, когда судебное следствие представлялось законченным, после того, как оно три года производилось, чтобы все было выяснено, чтобы все это имелось в документах предварительного следствия и могло бы быть на суде установлено то или другое отношение к той экспертизе, которая дана. Насколько я знаю, эти эксперты вызывались из Новочеркасска и здесь они сопоставлялись с экспертами, которые находились в судебном заседании. И вопрос оставался в этом отношении очень часто спорным. Много ли подлогов было, какие они были. В виду того, что после меня расследование производилось, я должен сказать, что я принял все меры к выяснению каждой помарки и по каждому вещественному доказательству.