Владимир Митыпов - Геологическая поэма

• Название: Геологическая поэма
• Автор: Владимир Митыпов
• Издательство: Издательство «Современник»
• Жанр: Современная проза
• Год: 1985

Владимир Митыпов — известный бурятский прозаик, пишет на русском языке. Его творчество знакомо читателям по повестям «Ступени совершенства», «Зеленое безумие земли», романам «Долина бессмертников», вышедшим в 1975 году в «Современнике», и «Инспектор Золотой тайги».

Герой романа В. Митыпова, молодой геолог Валентин Мирсанов, убежден, что для открытия новых крупных месторождений в Восточной Сибири и Забайкалье необходимо по-новому взглянуть на жизнь земных недр. Отстаивая свои взгляды, он проявляет лучшие черты людей своего поколения: увлеченность делом, дерзость ума, человеческую и профессиональную честность.

В романе отражена преемственность поколений в нашем обществе: все лучшее, благороднейшее, что достигнуто отцами, бережно передается сыновьям.

---

Закон не закон, но правило такое было, что золото — неважно, каким там путем добытое, — но если только оно успело лечь на весы приемщика, то уже становилось узаконенным, добровольно принесенным и сданным государству. На это и упирал стоявший передо мной симпатичный старичок — только теперь я как следует рассмотрел его. По молодости лет мне вдруг захотелось проявить власть. К тому ж и старичок, этот натерпевшийся страху бедолага, без подобострастия, но с такой надеждой взирал на меня. Фын отмалчивался, всем своим видом показывая, что его дело сторона. Молчал и свирепо насупленный Игнатов.

— Надо принять! — со всей возможной твердостью заявил я. — Пусть приносят, пусть сдают — государству это выгодно!

Едва я произнес, Фын тотчас засуетился, пошел колдовать и черкать ключами по диабазу, чтобы установить пробу принесенного золота. Старичок обрадованно потер ладошки, а Игнатов, не глянув на меня, пошел прочь и лишь напоследок бросил:

— Гнида ты, Иннокентий!..

Вечером, уже остыв, Игнатов втолковывал мне:

— Худому ты человеку помог, Данилыч. Не случись тебя — я бы его вместе с его золотишком во как! — И ногтем изобразил казнь известного насекомого. — Он ведь к Сашке шел — ему нес те самородки, а тот еще третьего дня разболтал про это. Ну, я и поджидал его…

— Откуда он взялся, этот Иннокентий! Раньше я его не видел. Старатель?

— Старадатель! — Игнатов нехорошо хохотнул. — Божий странник… Ладно. А что он с Сашкой дружить затеял — это мне не нравится. Вовсе даже не нравится…

И вот Сашка… Человек, отравленный золотом, так бы я его назвал. Перед самой революцией он по какому-то непостижимому выбрыку судьбы завел было себе некий прииск, и даже не прииск, конечно, а так себе — ямку, в которой через пень колоду копошились в грязи пять-шесть рабочих из самых горьких неудачников. Но это оказалось достаточно, чтобы на всю последующую жизнь в Сашкину голову втемяшилось понятие о себе как об одном из пострадавших от государственного переворота матерых золотопромышленников. И он затаил обиду на революцию, которая-де подрезала ему крылья в самом начале орлиного взлета.

Бедный глупый Сашка и иже с ним, эти магнаты грязных ямок! Они и не подозревали, что даже не нагрянь революция — все равно их участь была с математической точностью предрешена вплоть до десятого знака после запятой. Настоящими хозяевами тайги, ворочавшими десятками и сотнями миллионов, был со всей тщательностью, со всеми инженерными выкладками подготовлен план, по грандиозности своей сравнимый разве что с постройкой Транссиба. Предполагалось обширные территории здешней тайги вырубить начисто, так сказать, под бритву. Затем всю землю с оголившихся водоразделов и склонов смыть в долины и там пропустить ее через самые усовершенствованные золотодобывающие механизмы. С американской практичностью. Учредителям тайной компании, товарищества, или черт его знает, как они там называли себя, мерещилась прибыль астрономическая. Необратимая катастрофа, которая разразилась бы над северной частью Азиатского континента, тоже оказалась бы астрономической — образовавшийся после этой операции огромный уродливый лишай на физиономии планеты можно было бы свободно наблюдать хоть с Марса… Исполнение каннибальского плана таежных Ротшильдов было задержано начавшейся мировой войной, а потом окончательно похоронено Октябрьской революцией. Скальпирование Сибири не состоялось.

Первая наша встреча с Сашкой вышла на редкость дурацкой и бестолковой. Поскольку речь шла о закрытии прииска, я решил быть предельно тщательным в своей работе и коль уж похерить его будущее, то уверенной рукой. Собственно, здешний прииск не являлся каким-то одним, строго ограниченным, как пашня, местом, — под этим названием объединялась разбросанная группа больших и малых площадей, добычные работы на которых велись в разные десятилетия и с разным успехом, начиная с восьмидесятых годов прошлого века. Я решил положить на это хоть месяц, но обследовать их все и, если покажется нужным, задать кое-где линии проверочных шурфов. Имелась и еще мыслишка. Не бывает так, чтобы добытчики выбрали все до последней золотинки. Обладая некоторой сноровкой, старательским лотком и запасом времени, дотошный человек может на старых приисках намыть толику золота. Я ужасно хотел приобрести себе сапоги, именно как у Игнатова и которые выдавались только в обмен за сданные крупинки золота. По тем временам такие сапоги производили впечатление даже на улицах Иркутска и казались мне, вчерашнему студенту, почти недоступной роскошью. И вот представилась реальная возможность добыть себе обновку, поскольку орудовать лотком я умел, а из старых приисковых отвалов уж на пару-то сапог намыть золота как-нибудь можно.

Итак, на заброшенном прииске в низовьях ключа Не-приведи-бог я терпеливо промывал уже не первую порцию песка из высящихся неподалеку отвалов. Дело было под вечер. Мне повезло. Плавно замедляя кругообразные движения лотком, я разглядел среди темно-серой кашицы шлиха пару-тройку вожделенных крупинок. Зачерпнул ладонью воды и, держа лоток наклонно, полил на шлих. Вода унесла очередные песчинки тяжелых минералов, и корявые, ноздреватые кусочки золота предстали во всей очевидности. В этот миг чудесную вечернюю тишину прорезал истошный вопль:

— Не трожь! Мое!..

Я вскочил. Шагах в десяти от меня стояло некое невообразимое существо. Дрожащее лицо клочковато-мохнатое, бурое, глаза — белые, одичалые, одежда — черт знает из чего, на голове — облысевший зимний треух, на ногах — кожаные ичиги, отвратительно сырые, настолько пропитанные водой, что слово «всмятку» подходило здесь как нельзя более кстати. А в прыгающих руках — ружье, безобразный дробовик, годный только на свалку. У меня мелькнула мысль, что курок у этой рухляди наверняка сбрасывает, и в таком случае трясущееся таежное чудо может, само того не желая, очень просто всадить мне в живот заряд дроби.

— Брось лоток! — взвизгнуло чудо.

Решение пришло мгновенно. Я с силой метнул в него лоток, а сам кинулся в сторону, упал на песок и тотчас вскочил. Мой противник лежал навзничь — тяжелый лоток угодил ему в грудь.

— Убили-и! — дико орал он, мотая головой. — Караул! Убили!..

Я приблизился к нему. Тот продолжал надсаживаться, рыдая и захлебываясь. Кричал он пронзительно и непрерывно — откуда только силы брались. Будто подсвинок, которого несут в мешке на базар.

— Уби-и-ли!..

У меня звенело в ушах. Злость вся прошла. Явились смущение и раскаяние. Не зная, что сказать, я наклонился к нему, тронул за плечо. В ту же секунду он с звериной ловкостью вцепился зубами в мою руку, ударил по ногам, и я оказался на земле. Он навалился сверху, сырой, вонючий, визжащий от злости. Блеснул нож. До сих пор изумляюсь, как я умудрился поймать его за запястье. Жилист он оказался неимоверно. Бросив свое «убили», он выкрикивал уже иное — «убью!». В молодости я был достаточно крепок, но тут мне пришлось буквально из последних сил удерживать его руку с ножом.

— Мои прииска… — хрипел он. — Убью! Не трожь!.. Золото… мое!..

Брызжа слюнями, он лез мордой к моему горлу, нацеленный укусить, вцепиться, разодрать. Я защищался второй рукой, хватаясь пальцами за его щеку, зубы и чуть ли не за язык.

Что там говорить, схватка получилась животная, откровенно безобразная… Наконец мне удалось пустить в ход ноги и сильным ударом отшвырнуть его прочь. Он подхватился и с удивительной быстротой умчался в засиневшие сумерки, в заросли подлеска, снова вопя надрывно и жутковато:

— Уби-и-ли-и…

Возвратившись в Орколикан, я порасспросил людей, в какой-то мере уяснил себе личность этого человека и махнул рукой на происшедшее. Не сказать, чтоб я был таким уж христосиком, но у меня хватило ума сообразить, что грех держать зло на обиженного богом. К тому ж через несколько дней Сашка сам приплелся ко мне и слезно молил простить: он-де принял меня за варнака, пожелавшего ограбить и убить его…

— Сашка, он без царя в голове, — попивая чаек, авторитетно объяснял мне старик Иннокентий. — А все оттого, что бабы при ём нету, вот дурна кровь-та внутрях и застаиватца. Да еще на золотишке свихнулси. Золото! — Он фыркнул весело и презрительно. — Истинно золото в жизни — баба есть… Ты вот не ходок по бабьему делу — я таких враз угадаю, — потому я с тобой без утайки. А так-та я молодых мужиков шибко не люблю. Кобеля, чисто кобеля. Ничё путем делать не умеют. Борони бог, скоко я из-за их намаялси — спортють бабу, дак она опосля того ни в каку к себе не подпушат… Не насластит, мол, а напакостит, — во как про их знающие-та бабы говорят. Девка, та не понимат, потому ей молодого давай. А баба, котора понимат, она завсегда меня выберет. Ты не гляди на меня — дескать, в годах, — я, паря, хоть счас любу бабу разорву… А женитца, паря, у меня ни в жись не выходило, потому как состоять при одной бабе никак не могу. Мне кажну хотца. Известно дело: даже мышь в одну дырку не лазит — отнорок себе делат…