С Павлюченков - Россия нэповская

• Название: Россия нэповская
• Автор: С Павлюченков
• Издательство: Новый хронограф
• Жанр: Политика
• Год: 2002
• ISBN: 5-94881-003-8

Исследование посвящено новой экономической политике большевиков, к которой они вынуждены были перейти весной 1921 г. под влиянием массового недовольства политикой военного коммунизма. На основе новых архивных материалов анализируются события и кризисные явления 1920-х гг., их политические, экономические и социальные предпосылки, завершившиеся свертыванием нэпа.

Книга не только расширяет и углубляет историческую картину того времени, но позволяет лучше понять и современную ситуацию.

---

Важным шагом к русификации («большевизации») международного коммунистического движения стало решение Пятого конгресса о перестройке партий на основе производственных ячеек. Такая структура являлась эффективной прежде всего в условиях подпольной работы, и ее искусственное насаждение во всех партиях без исключения не учитывало национальных традиций политической борьбы. В резолюции конгресса по русскому вопросу отмечалось, что «успех Российской коммунистической партии, равно как и ее неудачи, а тем более образование в ее составе особых фракций или группировок, не могут не иметь самого серьезного значения для революционного движения в остальных странах мира»[848]. Таким образом оппозиционность, а фактически наличие мнения, отличного от указанного сверху, заносилось в разряд самых страшных преступлений коммуниста.

Последним революционным экспериментом зиновьевского Коминтерна стало вооруженное восстание эстонских коммунистов в декабре 1924 года, проведение которого также было предрешено в Политбюро ЦК РКП(б)[849]. Восставшим удалось захватить склады с оружием и военные казармы, но после нескольких дней упорного сопротивления они отступили. Выступления 1923–1924 годов в Германии, Болгарии, Эстонии и ряде других стран, проведенные местными компартиями под давлением Исполкома Коминтерна, привели к серьезным дипломатическим осложнениям для Советского Союза. Нормализация отношений СССР с соседями заставила его отказаться от прямой поддержки партизанских отрядов и диверсионных групп в этих странах. Соответствующее решение было принято Политбюро в начале 1925 года: «Вся боевая и повстанческая работа, отряды и группы (что определяется в чисто партийном порядке) должны быть переданы в полное подчинение коммунистической партии данной страны и руководиться исключительно интересами революционной работы данной страны, решительно отказавшись от разведывательной и иной работы в пользу Военведа СССР»[850].

В наиболее удаленных уголках планеты представители Коминтерна нередко выступали в роли посланцев Советской России, как это было в ряде стран Латинской Америки в начале 1920-х годов. Тот факт, что информация об этом регионе поступала в Москву через компартии, вел к известной переоценке зрелости капитализма и навязывал этим партиям общие шаблоны, вроде тактики «класс против класса»[851].

Значительную роль в коминтерновском «освоении» Латинской Америки сыграло Южноамериканское бюро ИККИ в Буэнос-Айресе, начавшее свою деятельность в 1924 году. Так же, как и на Балканах, коммунистическим группам в Центральной Америке в силу ее этнической и расовой пестроты предлагалось объединение в федерацию с тем, чтобы после захвата власти сделать ее государственной формой[852]. Подобные идеи перекликались с настроениями левого крыла национальной буржуазии, недовольной гегемонией США в регионе, и объективно открывали для латиноамериканских компартий возможность влиться в широкий антиимпериалистический фронт.

Окончание внешнеполитической блокады СССР

Революционный выход России из сложившейся системы политических и экономических отношений Европы оказывал негативное воздействие на послевоенное восстановление хозяйства на континенте. Предпринимательские круги с интересом восприняли поворот к нэпу, рассчитывая прежде всего на российский рынок для импорта сырья и выгодных капиталовложений. В день завершения работы X съезда РКП(б) 16 марта 1921 года в Лондоне было подписано торговое соглашение между двумя странами, означавшее признание Советской России де-факто. Затем аналогичные соглашения были подписаны и с другими странами — Германией, Италией. Торговля выступала в качестве предпосылки для нормализации политических отношений, хотя здесь главным тормозом оставался вопрос о царских долгах. Советские дипломаты рассматривали признание де-факто как временную уступку, стремясь не допустить превращения этого прецедента в правило отношений с внешним миром[853].

Известно, какое пристальное внимание уделяли Ленин и его соратники вопросу о концессиях для западных предпринимателей. Страх, что «иностранцы скупят и вывезут все ценное», сопровождался расчетами на то, что советские органы смогут «научиться ловить за кражу, а не облегчать ее богатым иностранцам»[854]. В условиях жесткого государственного контроля потенциальным инвесторам даже не разрешали ознакомиться с возможными объектами капиталовложений на местах, по предложению Литвинова в Лондоне для этого была создана специальная комиссия.

Признавая хозяйственную хватку концессионеров, Политбюро ЦК РКП(б) отдавало себе отчет в том, что система концессий позволяла советским людям самостоятельно сопоставлять две системы, и выигрыш совсем не обязательно оказывался на стороне государственного сектора экономики[855]. Поэтому успех того или иного концессионного предприятия во многом зависел от общего климата отношений с той или иной страной, российских потребностей (военные заводы германских фирм) и даже личности самого концессионера — достаточно вспомнить полулегендарного Арманда Хаммера. Как справедливо отмечалось в советской историографии, «поскольку для СССР путь расширения экономических связей с капиталистическими странами за счет принципиальных уступок политического и экономического характера был абсолютно неприемлем, а его западные партнеры еще питали надежды, что им удастся добиться таких уступок, возможности взаимного сотрудничества оказались ограниченными строго определенными рамками»[856].

Столь же острые дискуссии в руководстве большевистской партии, как и вопрос о концессиях, вызывала проблема монополии внешней торговли. Ленин в конечном счете поддержал точку зрения Л. Красина, выступавшего за ее сохранение. Нарком внешней торговли справедливо указывал, что для иностранных инвесторов гораздо важнее правовые гарантии хозяйственной деятельности на территории России, и им даже проще будет иметь дело с государственным органом[857]. Это было только частью истины — в советском государственном аппарате процветала коррупция, справиться с которой не могли никакие чрезвычайные меры. Кроме того, Наркомвнешторг ревниво относился к выходу Центросоюза на иностранные рынки, что могло привести к реальной конкуренции государственного и кооперативного укладов в этом секторе экономики.

1 января 1924 года Красин заявил, что главный итог работы его ведомства состоит в том, что буржуазные правительства были вынуждены примириться с ненавистной им системой монополии внешней торговли. «В этом пункте мы продиктовали свою волю буржуазии»[858]. Сохранение монополии позволяло поддерживать позитивный торговый баланс и накапливать средства для индустриализации страны. При этом потребности населения, заинтересованного в импорте качественных потребительских товаров, в расчет не принимались. За 1923/24 хозяйственный год превышение экспорта над импортом составило 8,7 % к обороту внешней торговли, хотя Россия и оставалась для Запада источником сырья — подавляющую долю в ее вывозе занимали зерно- и нефтепродукты.

После подписания договора в Рапалло проблемой номер один стало установление полномасштабных дипломатических отношений с Великобританией — на тот момент не только политическим лидером западного мира, но и наиболее мощным потенциальным инвестором. Кроме того, в английских банках были заморожены активы царского и Временного правительств, к которым лидеры новой России стремились получить доступ.

Для обеспечения своих целей они делали ставку на те политические силы, которые Ленин накануне Генуи назвал представителями пацифистского крыла буржуазии. Накануне выборов в английский парламент в январе 1924 года Политбюро выделило немалые средства (до 10 тыс. фунтов стерлингов) лейбористской партии[859]. Одним из первых мероприятий правительства лейбориста Макдональда стало дипломатическое признание СССР. Сразу же были возобновлены переговоры о новом торговом соглашении.

Английская сторона предъявила претензии в размере около 10 млрд золотых рублей, на что советские представители выдвинули требование о возмещении ущерба, нанесенного английской интервенцией на севере России. Политбюро дало свое согласие на частичное признание царских долгов британским гражданам при условии, что будут немедленно разморожены счета царской России в английских банках. Подписанный 8 августа 1924 года торговый договор между двумя странами обходил вопрос о царских долгах, но отработанная в ходе переговоров схема: признание долгов в обмен на новые займы, применялась впоследствии на переговорах с другими государствами.

Договор 8 августа так и не был ратифицирован — под давлением консерваторов правительство Макдональда 9 октября ушло в отставку и были назначены новые выборы. Рассчитывая на сохранение позиций лейбористов, Политбюро приняло секретное решение о поездке в Великобританию Карла Радека, а 11 октября выделило английским коммунистам дополнительно сумму в 50 000 рублей золотом[860]. Активизация внимания Коминтерна к Великобритании не прошла мимо внимания правых сил, в своей избирательной кампании даже проводившей параллели между платформой лейбористов и большевизмом. В этих условиях Макдональд попытался сыграть на опережение, 24 октября 1924 года предъявив советскому правительству ноту по поводу так называемого «письма Зиновьева». В этом послании английским коммунистам от имени Коминтерна предлагалось активизировать подрывную работу в армии и на флоте, готовить собственные кадры для грядущей гражданской войны. Хотя сам документ был сфальсифицирован[861], под каждым его призывом Председатель ИККИ мог бы расписаться с чистой совестью. Разыгрывание антикоминтерновской карты не помогло лейбористам, проигравшим выборы 29 октября 1924 года.