С Павлюченков - Россия нэповская

• Название: Россия нэповская
• Автор: С Павлюченков
• Издательство: Новый хронограф
• Жанр: Политика
• Год: 2002
• ISBN: 5-94881-003-8

Исследование посвящено новой экономической политике большевиков, к которой они вынуждены были перейти весной 1921 г. под влиянием массового недовольства политикой военного коммунизма. На основе новых архивных материалов анализируются события и кризисные явления 1920-х гг., их политические, экономические и социальные предпосылки, завершившиеся свертыванием нэпа.

Книга не только расширяет и углубляет историческую картину того времени, но позволяет лучше понять и современную ситуацию.

---

Наряду с Куйбышевым в состав «четверки» вошли сторонники Троцкого — Радек и Пятаков, удаленные из Москвы как раз в момент начала внутрипартийной дискуссии. Симпатизировал Троцкому и Крестинский, последний член «четверки», занимавший пост полномочного представителя СССР в Германии. Когда на карту была поставлена судьба мировой революции, о дипломатическом этикете предпочитали не вспоминать.

Куйбышев в Германию так и не попал, его заменил нарком труда В. Шмидт, специалист по профсоюзным вопросам. Остальные члены «четверки» могли с полным правом рассматривать свою командировку как почетную ссылку. Тонко чувствуя ситуацию, за день до отъезда Радек обратился в Политбюро с письмом, потребовав запрета общепартийной дискуссии и примирения с Троцким. Понимая, какого накала достигла взаимная неприязнь оппонентов, он пытался использовать последний аргумент — брошенные на произвол судьбы компартии Запада: «Русский ЦК отказывается от своей руководящей роли в Коминтерне, если он теперь не в состоянии собственной внутрипартийной дисциплиной, политикой необходимых уступок избегнуть рокового конфликта. А если дело так обстоит, то наши братские западноевропейские партии имеют право и обязанность вмешаться, как вмешивалась русская партия в их дела. Я убежден, что ни один из членов ЦК не откажет мне в праве это сделать, ибо это было бы отрицанием Интернационала»[840].

В этих словах звучал не только политический расчет, но и искреннее обращение к традициям международной солидарности, на которых держалось социалистическое движение Европы с середины прошлого века. Заложенная в уставе Коминтерна идея «всемирной партии пролетариата» с правом вмешиваться во внутренние дела любой из своих национальных секций, казалось, развивала эти традиции. Однако на практике она была реализована лишь наполовину, превратившись в улицу с односторонним движением, по которой из России на Запад и Восток продвигались идеи «мирового большевизма».

«Германский Октябрь» потерпел поражение, фактически так и не начавшись. Деятельность московской «четверки», поставки оружия и хлеба из СССР, финансирование военно-технического аппарата КПГ не могли компенсировать нежелания немецких рабочих идти в «последний и решительный бой». Лишь в Гамбурге коммунисты под руководством Эрнста Тельмана на несколько дней захватили контроль над рабочими кварталами города. В Германии давно уже был дан отбой, а в Москве еще продолжали надеяться на новый всплеск революции. 3 ноября Политбюро постановило «признать, что возможность отсрочки событий в Германии ни в коем случае не должна повести к ослаблению нашей военно-промышленной и военной подготовки»[841].

Неудавшееся революционное выступление, на которое КПГ решилась под воздействием решений российского Политбюро, поставило в повестку дня вопрос о его виновниках. «Тройка» использовала его для нанесения удара по Троцкому и его сторонникам, вернувшимся из Берлина. Попутно Сталин и Зиновьев взяли курс на смену руководства германской компартии, которому в конечном счете пришлось расплачиваться за «правые ошибки». В свою очередь, Радек не забыл о своем октябрьском ультиматуме — пленум ЦК польской компартии 23 декабря выступил против попыток использовать германское поражение для дискредитации политики единого фронта и устранения Троцкого из руководства РКП(б).

События «германского Октября» стали серьезной вехой в истории не только Коминтерна, но и российской компартии. Конфликт личных амбиций среди узкой группы потенциальных преемников Ленина лишил партию той способности концентрировать силы на решающем участке борьбы, которая помогла ей одержать победу в гражданской войне. Попытка перенести этот опыт на европейскую арену, в Германию, была обречена на провал уже потому, что там отсутствовали объективные предпосылки революции. Но «оказание помощи» в том объеме, который предусматривался октябрьскими постановлениями Политбюро, вполне могло привести не только к обострению советско-германских отношений, но и к новой европейской войне.

Парадоксально, но именно тот факт, что руководство партии большевиков в этот момент оказалось парализованным внутренним конфликтом, уберег СССР от принесения новых колоссальных жертв на алтарь мировой революции. Вряд ли можно говорить о сознательном саботаже, однако объективно кремлевские лидеры действовали наперекор той концепции решающего штурма, которая принесла им победу осенью семнадцатого года.

«Перерождение» большевистского руководства, о котором вскоре заговорил Троцкий, диктовалось не только и не столько нараставшим государственническим подходом к международной политике. Опыт поражений, подобных германскому, подталкивал лидеров РКП(б) к пониманию их причин как чисто внутренних, порожденных тем или иным «уклоном». Тезис о том, что «враг среди нас», стал не последней движущей силой на пути, ведущем к сталинской диктатуре.

Если Германия являлась страной, с точки зрения марксистских канонов оптимально подходившей для роли полигона мировой революции, то в других регионах Европы аналитикам Коминтерна приходилось брать во внимание факторы, выходящие за рамки классических схем. Традиционной сферой влияния России являлись балканские государства, и смена идеологических парадигм не погасила интереса Москвы к этому региону. Естественно, призывы помочь славянским братьям были заменены на лозунги освобождения от диктата Антанты. Балканы являлись составной частью «санитарного кордона», так беспокоившего советское руководство, и поддержка ориентированных на СССР сил в нем имела внешнеполитический подтекст. Помимо компартий ставка делалась на радикально националистические силы, прежде всего в Македонии, так и не получившей государственный суверенитет[842].

Призывы Коминтерна опрокинуть Версальскую систему находили особый отклик в Болгарии, выступавшей в годы первой мировой войны на стороне Тройственного союза. В ночь на 9 июня 1923 года в стране произошел военный переворот, по отношению к которому болгарские коммунисты заняли нейтральную позицию. Сказывалось некритическое восприятие российской схемы развития революции, в рамках которой политическую ситуацию следовало первоначально «раскачать». Отказ БКП от противодействия «белогвардейскому перевороту» был подвергнут критике на Третьем пленуме ИККИ (12–23 июня 1923 года) Однако партия продолжала настаивать на том, что большей ошибкой было бы таскать каштаны из огня для классового противника. В Москве это было воспринято как «явное своеволие и непослушание, не отвечавшее требованиям стратегии мировой революции»[843]. Лишь к августу эмиссары ИККИ смогли переориентировать ЦК БКП на подготовку вооруженного восстания против режима Цанкова. Запоздалая попытка взять реванш не удалась — начавшиеся спонтанно выступления были жестоко подавлены правительственными войсками. 27 сентября 1923 года последние отряды коммунистических повстанцев ушли в Югославию.

События в Болгарии оказались в тени «германского Октября», на подготовку которого были брошены неизмеримо большие силы и средства. Несмотря на то, что БКП была разгромлена и ушла в подполье, Президиум ИККИ в своем решении от 14 февраля 1924 года продолжал настаивать на развязывании в стране гражданской войны. Поддерживая эту установку, руководство РКП(б) признало, что «СССР вооруженной силой (или даже военной демонстрацией) болгарской революции в ближайшее время помочь не мог бы»[844].

19 июня 1924 года Политбюро еще раз подтвердило, что «считает весьма вероятным революционное обострение кризиса в Болгарии», но в силу соотношения сил на международной арене не сможет оказать решающей помощи болгарским коммунистам[845]. Техническая подготовка вооруженного восстания через Коминтерн и ОГПУ продолжалась в течение всего 1924 года, оптимальным сроком его начала считалась весна 1925 года.[846]

Поражения в Германии и Болгарии не получили критической оценки в ходе работы Пятого конгресса Коминтерна, проходившего с 17 июня по 8 июля 1924 года. Они не были увязаны ни с очевидной стабилизацией политической жизни в большинстве европейских стран, ни с вмешательством московского центра в оперативную работу компартий. Напротив, последние были обвинены в недостаточной зрелости, а руководство КПГ — в прямой капитуляции и несостоятельности[847]. Уводя вопрос об ответственности за несостоявшийся «германский Октябрь» от Политбюро и ИККИ, Зиновьев видел перед собой прежде всего задачу нейтрализации Троцкого и его сторонников. С этой же целью во главе германской компартии были поставлены лидеры ее левого крыла во главе с Рут Фишер.

Важным шагом к русификации («большевизации») международного коммунистического движения стало решение Пятого конгресса о перестройке партий на основе производственных ячеек. Такая структура являлась эффективной прежде всего в условиях подпольной работы, и ее искусственное насаждение во всех партиях без исключения не учитывало национальных традиций политической борьбы. В резолюции конгресса по русскому вопросу отмечалось, что «успех Российской коммунистической партии, равно как и ее неудачи, а тем более образование в ее составе особых фракций или группировок, не могут не иметь самого серьезного значения для революционного движения в остальных странах мира»[848]. Таким образом оппозиционность, а фактически наличие мнения, отличного от указанного сверху, заносилось в разряд самых страшных преступлений коммуниста.