Филип Рот - Другая жизнь

• Название: Другая жизнь
• Автор: Филип Рот
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 5-367-01185-2

Воспользовавшись своим художественным даром, известный писатель Натан Цукерман меняется судьбой с младшим братом Генри, искажая реальность и стирая связи между жизнью настоящей и вымышленной.

---

— А какая из ее книг у вас самая любимая? — спросил я.

— Ну, думаю, та, которую я читаю в настоящее время. Я перечитываю ее романы каждый год. Но, если подумать, пожалуй, самая любимая из ее книг — это «Гордость и предубеждение». Мистер Дарси — очень привлекательный молодой человек. И еще я люблю Лидию. Мне кажется, она такая глупенькая, такая наивная. Великолепно выведенный персонаж. Видите ли, я знаю многих людей, похожих на нее. И конечно же, я весьма симпатизирую мистеру и миссис Беннет, поскольку у меня самой много дочерей, которых нужно выдать замуж.

Я не знал, как рассматривать последнюю фразу: был ли это выпад против меня или же обычное добродушное замечание.

— Мне очень жаль, что я не знакома с вашими произведениями, — сказала она. — Я редко читаю американскую литературу. Мне трудно понимать американцев. Боюсь, мне они не кажутся ни симпатичными, ни привлекательными. В американской литературе так много насилия! Ну конечно, только не у Генри Джеймса, которого я очень люблю. Хотя его вряд ли можно считать американцем. Он отличный наблюдатель, и ему хорошо удаются сцены из английской жизни. Теперь я предпочитаю смотреть фильмы по его произведениям, которые показывают по телевизору. У него очень тягучий стиль изложения. Когда смотришь фильм, гораздо быстрее добираешься до сути. Недавно показывали «Трофеи Пойнтона»[122], и конечно, мне было очень интересно смотреть эту постановку, особенно потому, что я интересуюсь мебелью. Мне кажется, сделано все было просто замечательно. Еще они поставили «Золотую чашу»[123]. Я посмотрела ее с большим удовольствием. А сама книга невероятно длинная. Вы тоже публикуете здесь ваши книги?

— Да.

— Ну тогда я не понимаю, почему Мария не прислала их мне.

— Я думала, они тебе не понравятся, мама, — сказала Мария.

По этому поводу все должны были прийти к единодушному мнению, но тут взрослым пришлось обратить внимание на Фебу, которая, с моей точки зрения, вела себя как образцово-показательная девочка: предаваясь невинным забавам, она тихо играла с овощами, положенными ей на тарелку.

— Мария, у нее слюни текут, — проговорила миссис Фрешфилд, — сделай что-нибудь, пожалуйста, — и до конца обеда все произнесенные фразы касались только ребенка.

Пока мы пили кофе в гостиной, я спросил у хозяйки, можно ли мне взглянуть на остальные комнаты. Она отозвалась о своем доме с таким же презрением, как о мебели, когда я похвалил обстановку в столовой.

— Да там нет ничего особенного, — отмахнулась она. — Видите ли, в этом доме когда-то жил судебный пристав. Хотя в былые времена они были лучше обеспечены, чем мы сейчас. — Из ее слов я понял, что она сама когда-то видела лучшие времена, и потому не сказал больше ни слова на эту тему. Однако, когда кофе был выпит, меня пригласили на осмотр дома; миссис Фрешфилд встала с места, и мы последовали за ней. Для меня это был добрый знак: наконец-то я сделал верный шаг, подняв новую тему, которая могла оказаться уместной при данных обстоятельствах.

— Мария говорила мне, что ваша семья давно живет в этих местах.

Она выстрелила в меня ответом, как пулей. Мне показалось, что ее слова могли бы пробить грудную клетку насквозь и выйти в районе лопаток.

— Триста лет.

— А чем они занимались?

— Разводили овец, — прозвучал второй выстрел. — Тогда все разводили овец.

Она распахнула настежь двери в большую спальню, окна которой выходили на луг, где паслись коровы.

— Здесь была детская. В этой комнате жила Мария и ее сестры. Сара была старшая, и ей первой пришлось выделить отдельную спальню. А Мария продолжала спать в одной комнате с Джорджиной. Это, конечно, было причиной больших обид. То же самое относилось к донашиванию платьев, из которых вырастала Сара. Марию заставляли носить Сарины обноски, а когда Мария вырастала из них, то уже нечего было передавать Джорджине. Итак, самой старшей и самой младшей покупали новую одежду, а Марии, средней, никогда ничего не доставалось. И это была еще одна причина горьких обид. Вы, наверно, знаете, что наша семья была ужасно стеснена в средствах. Но, думаю, Мария этого никогда не понимала.

— Ну конечно же понимала, — возразила Мария.

— Но тебя многое возмущало. И это было совершенно естественно, вполне естественно. Мы не могли позволить себе держать пони, а твои подруги — могли, а ты тогда наверняка считала, что это моя вина. Но на самом деле я не была виновата в этом.

Вспоминая о негодовании дочери, уж не намекала ли миссис Фрешфилд на то, что Мария, выйдя за меня замуж, таким образом выразила свой протест? Я не мог этого определить по ее тону. Может быть, это была всего лишь семейная перепалка, даже если мне послышалось нечто иное? Может, это было всего лишь повествование о прошлом — сухой отчет об исторических фактах, без намеков и задних мыслей? Может, именно так привыкли разговаривать между собой эти женщины?

Выйдя в коридор, я решил предпринять последнюю попытку. Указав на бюро, стоявшее у подножия лестницы, я обронил, как бы ни к кому не обращаясь:

— Прелестная вещица.

— Это досталось мне в наследство от родителей моего мужа. Бюро когда-то купила моя свекровь. Нашла его где-то в Вустере. Да, очень милая вещь. И ручки очень подходят к стилю.

Успех! Здесь пора остановиться.

Фебу уложили отдыхать, и пока девочка спала, мы с Марией прогулялись по дороге до церкви, куда она ходила в детстве.

— Ну что? — спросила она, когда мы вышли из дома. — По-моему, все прошло неплохо. А ты как думаешь?

— Понятия не имею. Хорошо ли, плохо ли…

— Она расстаралась вовсю. Она печет фруктовые пироги с патокой только по особым случаям. И вино было подано к столу только потому, что ты — мужчина. Она явно думала, что ты приехал как минимум на неделю.

— Честно говоря, я этого не понял.

— Она сходила к мистеру Тимсу, в мясную лавку, и попросила его взвесить кусок самого лучшего мяса. Мистер Тимс постарался и выбрал для нее самое лучшее из того, что было. Вся деревня старалась изо всех сил.

— Правда? Что ж, и я старался изо всех сил. Мне казалось, что я иду по минному полю. Кстати, с мебелью меня постигла неудача.

— Да, восхищаясь столиками, ты несколько перегнул палку, — рассмеялась Мария. — Я должна была подсказать тебе: здесь не принято расхваливать вещи перед их хозяином. К тому же не забывай, ты имеешь дело с моей матерью! Стоит тебе похвалить что-то принадлежащее моей матушке, она непременно отзовется об этом пренебрежительно. Зато ты произвел фурор со стилтоном. Она чуть не выла от восторга, когда мы остались с ней одни на кухне.

— Не могу представить себе, как твоя матушка воет от восторга.

— Из-за стилтона? О да.

Рядом с крошечной церквушкой — симпатичной древней постройкой, — вблизи от кладбища с надгробиями, выстроилась темная аллея старых тисов.

— Ты должен знать, как называется это дерево, — сказала мне Мария.

— Да, — ответил я. — Знаю. Из Томаса Грея[124].

— Ты получил очень хорошее образование в Ньюарке.

— Я был вынужден — чтобы подтянуться до твоего уровня.

Мария открыла дверь в церковь, первые камни которой были заложены еще норманнами.

— Какой ужасный запах! — воскликнула она, когда мы зашли внутрь, и в ее голосе прозвучали нотки удивления, как всегда бывает у людей, к которым прошлое возвращается через обоняние. — В таких местах всегда пахнет сыростью.

Мы бродили по церкви, разглядывая портреты благородных предков и деревянную резьбу на спинках скамей, пока хватило сил выдерживать промозглую атмосферу внутри.

— Зимой, по воскресеньям, во время вечерни здесь раньше пел хор из шести человек. Здесь всегда была страшная сырость, и до сих пор у меня даже коленки дрожат от холода. Пойдем отсюда, я покажу тебе укромные местечки, где я скрывалась в одиночестве.

Мы снова поднялись вверх по холму и прошли сквозь всю деревушку, — по дороге Мария объясняла мне, кто в каком доме живет, — а потом сели в машину и отправились навестить те «укромные уголки» ее детства, куда она заглядывала после школы, — убедиться, что они все еще существуют. Сначала мы заехали в буковый лесок, где Мария гуляла в отрочестве.

— Эта роща всегда навевала на меня ужас, — заметила она.

Затем мы отправились в другое место, которое располагалось за деревней, в глубине долины: там стояла развалившаяся старая мельница, рядом с которой тек ручеек, такой узенький, что его вполне можно было перепрыгнуть, не замочив ноги. Она хотела бы приезжать сюда на лошади, но так как матушка решила, что ей и так тяжело тащить на себе всю семью, оплачивая счета за обучение, ни о каких пони, которых надо было бы кормить и ухаживать за ними, не было и речи, поэтому Мария была согласна даже на велосипед.

— Именно здесь я почувствовала призрачность и иллюзорность мира. Точь-в-точь то, что описывает Вордсворт[125]: реальная мистика природы, моменты чрезвычайного духовного подъема. Знаешь, я смотрела на закат солнца и внезапно меня озаряла мысль, что устройство Вселенной имеет глубокий смысл. Для девочки-подростка нет лучшего места, чем развалившаяся мельница у пересохшего ручья, чтобы сделать подобное открытие.