Василий Бетаки - Снова Казанова (Меее…! МУУУ…! А? РРРЫ!!!)

• Название: Снова Казанова (Меее…! МУУУ…! А? РРРЫ!!!)
• Автор: Василий Бетаки
• Жанр: Биографии и Мемуары

Введите сюда краткую аннотацию

---

На наивное самовлюбленное хвастовство можно не обратить внимания, не она одна, в конце концов. Ну, пишет человек «Слава моя быстро распространилась в переводческом мире и ко мне потекли заказы и приглашения на семинары, где моё творчество обсуждали…»

Прочитал, посмеялся и забыл.

Конечно, читатель может подумать, что он по чистой досадной случайности и непростительной неграмотности не знает одного из крупнейших переводчиков шестидесятых годов, и кинется в Интернет в надежде найти переводы. Тут его поджидает некоторое разочарование — переводы есть, но их весьма немного.

Два стихотворения Эдгара По — «Ворон» и «Улалюм». Я, кстати, не знаю, печатались ли они в России в те годы — во всяком случае, в конкурсе на лучший перевод трех «главных» стихотворений Эдгара По ее переводы то ли не участвовали, то ли уж совсем не были замечены. Впрочем немудрено: если заглянуть в статью самого Э. По «Философия композиции» то увидим, что единая опорная рифма, проходящая сквозь все сто строк «Ворона», представляется автору важнейшим элементом поэмы. А у Воронель каждая строфа (в первой половине стихотворения по краййней мере) имеет свою рифму. Ясно, что весь стих рассыпается, из-за того, что переводчица облегчила максимально свою задачу… (Вот тут и придётся вспомнить стихотворение «Воронья история!)

Есть еще у неё более-мене сносная «Баллада Рэдингской тюрьмы» Оскара Уайльда, «Танцы твердых тел» Апдайка, подборка детских стихов Милна, ну и еще несколько разрозненных стихотворений разных африканских поэтов. И это всё.

Еще одна увлекающая Н. Воронель тема — это ее женская неотразимость. Из книги следует, что практически все встреченные ею люди мужского пола ее вожделели, а она им, естественно, отказывала. При этом она не забывает с большой нежностью описывать все свои платьица и костюмчики…

Забавно, что все эти вожделеющие мужики выглядят в описании Воронель удивительно ничтожными.

Впрочем, кажется, Н. Воронель и не задумывается, в каком свете подобные описания выставляют ее.

Вообще говоря, способ взгляда на мир Н. Воронель давно описан — достаточно вспомнить Кая, которому попал в глаз осколок волшебного зеркальца Снежной Королевы.

Разные вещи заставляют человека браться за перо. Н. Воронель заставила взяться за перо всепоглощающая ЗАВИСТЬ.

В некотором смысле это зависть к целому кругу людей, к кругу, куда она с такой страстью прорывалась. Московская антисоветская интеллигенция. Диссиденты. Писатели. А попав в него, вероятно, с первого дня подглядывала, копила зависть, готовилась к тому, чтобы с пылом первой ученицы, ябеды-отличницы, наконец про все слабости, про всё-всё всем-всем рассказать.

Зависти у Воронель хватает на всех, но есть человек, без которого ее книга вообще не была бы написана, человек, зависть к которому, вероятно, вообще является для нее некой основой жизни. Этот человек — Марья Синявская.

Честно говоря, в жизни не стал бы я про Воронель вообще писать, если б не клевета на Синявских. А тут уж получается, что промолчать нельзя.

Половина книги посвящена Синявским — и опять смесь разного. Набившая оскомину тупая клевета о службе Синявских в КГБ сочетается с обычным злословным враньем, никакого отношения к политике не имеющим.

И ведь до чего зависть доводит — даже попыток правдоподобия нет. У Марьи уйма недостатков, но есть некоторые недостатки, которые к ней отношения совсем не имеют. Например, скупость.

Ну, честное слово, глупо приводить множество примеров, показывающих исключительную щедрость Марьи, ее неумение считать деньги, ее любовь угощать.

Когда через год после смерти Синявского, я помогал Марье разбирать архив, я пару раз наталкивался на неоткрытые конверты с чеками.

Я очень хорошо знаю людей, иногда вполне далеких, детей неблизких знакомых, которые подолгу живут в Марьином доме, приехав в Париж поработать. И Марья всех кормит. Я уж не говорю о том, как легко она открывает свой дом для людей, приезжающих в Париж погулять. И это нередко совсем незнакомые ей люди.

А Воронель тратит немало страниц на то, чтобы рассказать, что Марья жадная скупердяйка, которая гостей не кормит.

Когда-то в Москве Марья была замечательным художником-ювелиром. Воронель тратит целые страницы, чтобы рассказать про то, что Марья ничего не умела и «заставляла» людей покупать свои работы, да и работы не ее, а ее помощника.

А ведь живы люди, которые знали Марью тогда и которые могут рассказать, как она работала, рассказать про то, что не так-то просто было купить у Марьи украшение, приходилось ждать, заказчиков было много.

Кстати, и Антокольский когда-то заказал Марье серебряный браслет с бирюзой и сердоликом для одной из своих последних любимых женщин. Этот браслет я тогда держал в руках, и напоминал он старинные украшения из курганов, специально был так сделан.

Очень мне противно все это писать, чувстую я себя ассенизатором. Ну, какого черта вообщее отвечать на гнусные бессмысленные инсинуации.

Что до клеветы о работе в КГБ, так на такое и вовсе отвечать не хочется. Возникает только сожаление о том, что вряд ли можно Воронель привлечь к суду за диффамацию. Все, что она пишет о работе в КГБ, предусмотрительно названо в ее книге «версиями».

Обращение с фактами у Н. Воронель всегда одинаковое. Так прекрасно зная, что её когдатошняя знакомая, Емельянова (вдова поэта В. Козового) преподаёт в Сорбонне, Воронель пишет что она «работает в каком-то колледже».

Она с удовольствием рассказывает про то, как Максимов не терпел Синявских и считал их агентами, но ничего не пишет про то, что за пару лет до смерти Максимов пришел к Синявским с извинениями и просьбой о мире и сотрудничестве. А пришел он после того, как люди из «Мемориала» откопали в архиве КГБ бумагу об одном важном гэбэшном проекте. Проект был посвящен дискредитации Синявских в глазах эмиграции. А бумага была отчетом об успешном выполнении.

29. ЭПИЛОГ «ПОСЛЕ НАШЕЙ ЭРЫ». (1988–2001)

Это уже не мемуары… Дальше начинается настоящее:

Рухнула Стена!!! Москва, Наташа и «Мармион». Окуджава. Лена и щениха Нюша. В Питере. «Пень — клуб». Развесёлая «Правда». «Уходят, уходят, уходят друзья»… Вот и Синявского нет… Вознесенский, «видеомы» и «Триумф». Под флагом В.Скотта. «Коты, Зелёный рыцарь и Сильвия Плат». В Лондоне у Жоры.

…Чем ближе к сегодняшнему то время, о котором я рассказываю, тем больше деталей вылетает куда-то, тем короче рассказ. «Люди, годы…» — тоже вылетают «в мясорубочную трубу» А жизнь?..

… В 1988 году в гости к дочке приехала в Париж из Питера Вика Кассель (когда-то — Уманская), душа нашей компании пятидесятого года. Она разыскала меня в Париже через 17 лет после моего отъезда…. Я заново познакомился с её старшей дочкой Леной.

…В начале 1988 года мы разошлись с Ветой. Она осталась в огромном деревенском доме с Динкой и её семейством. А я — в городской Медонской квартире рядом с лесом, с моим лесом.

…Рухнула Берлинская стена. Вездесущий Ростропович уже к вечеру там, играет под разбираемой стеной! Телекамеры всей Европы показывали крупным планом его сверкающую лаком виолончель…

…Закрылось парижское бюро радио «Свобода». Несколько человек, в том числе и я, были отправлены на преждевременную пенсию, а на Мюнхенской, «главной станции», пошли большие сокращения. Через несколько лет примерно одна десятая часть бывших мюнхенских сотрудников радиостанции переехала в новую штаб-квартиру — в Прагу.

Прорвало плотину, хлынул радостный поток гостей из «СССР, переходящего в Россию».

…В том же 1988 году в университете «Париж 10»(Нантер) состоялась Ахматовская Конференция.

Приехал из США Л. Лосев, а из СССР (пока ещё не России!) С. Лурье, Я. Гордин, К. Азадовский, … Семнадцать лет я их не видел. После заседания все, кроме мрачного Кости, поехали ко мне.

…Полгода спустя я — в Москве.

Поклонной горы нет. Серебряного переулка нет. И Антокольского нет давно уже. А вот «вставная челюсть Москвы», как он называл «Новый Арбат», есть. Куда ж она денется…

…Наталья Вишневская, индолог, когда-то моя однокурсница по питерскому востфаку, а теперь старший научный сотрудник Института Мировой Литературы, подала мне идею предложить в «Литпамятники» мой, сделаный за 25 лет до того, но так и не опубликованный в СССР, перевод вальтер-скоттовского «Мармиона». Я удивился, не надеялся, но решил попробовать. Написали с ней заявку. К моему удивлению «Мармион» был принят к изданию.