Джеймс Джонс - Только позови

• Название: Только позови
• Автор: Джеймс Джонс
• Издательство: «Радуга»
• Жанр: О войне
• Год: 1983

Изданный посмертно роман выдающегося американского прозаика Джеймса Джонса (1921–1977) завершает цикл его антивоенных романов. С исключительной силой изобразил он трагедию тех, кто вернулся с войны. Родина оказалась для своих сыновей самодовольной, равнодушной и чужой страной. Роману присущ ярко выраженный антивоенный пафос, он звучит резким обличением американской военщины.

---

Превор знал, чего это стоит, и благодаря ему узнала вся рота. Он принес в канцелярию бутылку шампанского, и офицеры с писарями распили ее за здоровье Лэндерса. Тот шел под дождем в казарму, еще не зная, что в глазах 3516-й стал героем. В столовке солдаты встретили его дружными криками. У каждого в бумажнике было месячное жалованье, и каждому хотелось пожать ему руку или похлопать по спине. Через месяц ему дали сержанта, и ни одна живая душа не возражала.

Только Лэндерс не испытывал ни радости, ни гордости. Расскажи он Уинчу о своем настроении, тот бы фыркнул и выругался. А если бы рассказать Стрейнджу, тот сразу поставил бы диагноз: совсем рехнулся парень.

Сам Лэндерс знал причину подавленности. Он нутром чувствовал, что что-то надвигается. У Мариона Лэндерса иначе не бывает. И он знал, что еврей Превор не удержится на роте. А когда Превора уберут, одному господу известно, что будет с 3516-й.

Интересно, Уинч в командном корпусе Второй, откуда им возвращали суточные ведомости, — знает он о его успехах, спрашивал себя Лэндерс.

Глава двадцать пятая

Уинч знал об успехах Лэндерса — так же, как знал все и об остальных ребятах. Работы у него было не выше головы, и это позволяло ему заниматься посторонними вещами.

За то время, что он пробыл в Кэмп О'Брайере, Уинч успел установить прочные связи. С помощью Джека Александера у него образовался широкий круг знакомств, который, в сущности, представлял собой разветвленную сеть стукачей, охватывающую и аппарат начальства военного городка, и места расположения находившихся в нем частей, и Общевойсковой госпиталь Килрейни, и штаб Второй армии в Люксоре.

Уинч не любил их так называть — с т у к а ч и, лучше говорить — приятели, дружки. Но его люди не были ему ни приятелями, ни дружками, они были именно стукачами. Отношения с ними строились так, что они только с виду были приятелями и дружками, чтобы не уколоть ничье самолюбие. Кому охота слыть за стукача? Рядовые, сержанты, уорент-офицеры — кто из хозяйственной части, кто из подразделения связи, кто еще откуда, — все они время от времени поодиночке наведывались в пивной зал при гарнизонном доме торговли, чтобы доложить Уинчу новости, но выглядело это честь честью — заскочили пивка с ним выпить.

Уинч усаживался за большой стол в углу, отгороженный от остального зала низенькой перегородкой из алюминиевых реек, — здесь начиналось просторное помещение для сержантского состава. Ему резервировали этот стол каждый божий день, едва наступал вечер — тот час, который в офицерских клубах называют «коктейльным». Здесь Уинч и вел, так сказать, прием.

Неизменной темой разговоров были местные слухи. Под видом слухов стукачи со всего городка передавали Уинчу свою информацию. Не знаю, можно ли этому верить, но говорят, что… Такой-то совсем, видать, спятил: утверждает, будто… Там-то и там-то слышали, как…

Уинч держался по-свойски: откалывал шуточки, хохотал, угощал пивом и одновременно раскладывал по дальним и ближним полочкам памяти все, что могло пригодиться. А пригодиться могло многое. Первое время перед ним стояла налитая до половины кружка с пивом, к которой он, однако, не притрагивался. Потом с нетронутого пива он перешел на сухое белое вино, выпивал иногда стаканчик — другой. Вино он приносил бармену сам.

Уинч ненавидел алюминиевую перегородку и ненавидел два огромных, сверкающих никелем и разноцветными огнями автоматических проигрывателя системы «Вурлитцер», которые не переставая гремели на полную мощность, пожирая при этом по никелю и по четвертаку огромные суммы. Если уж понадобилась перегородка, почему не поставили деревянную, как полагается в пивном зале? И ему осточертели модные песенки — чувствительные, слезливые или боевые, патриотические, все эти «Сентиментальные путешествия» Дины Шор, «Мы еще увидимся с тобой» Веры Лини, «Я мимо проеду» Дика Хаймза, «Все или ничего» Фрэнка Синатры, «Я слышал эту песенку давно» Хелен Форрест. Пластинки шептали, грохотали, стонали, и в зале, мешаясь с табачным дымом, стояла густая звуковая завеса, под прикрытием которой стукачи передавали Уинчу свои донесения.

Поэтому Уинч был наслышан о Гарри Л. Преворе и 3516-й роте задолго до того, как туда попал Лэндерс. Ему доносили, как Лэндерс выручает Превора и как особенно выручил с раздаточной ведомостью благодаря блестящим канцелярским навыкам. Еще бы! Сколько титьку у матушки Уинча сосал. Он, конечно, сразу же узнал о том, что Лэндерсу дали сержанта, а через месяц повысили до штаб-сержанта.

Повышения повышениями, а малый еще хлебнет горя, думал Уинч. Он был убежден, что Лэндерс выручает Превора и роту по моральным соображениям. Если так, ему несдобровать. Уинч держал лейтенанта Превора в поле зрения с самого начала, как только тот появился в Кэмп О'Брайере, через неделю после него самого. И он знал, что Превор и два других офицера — еврея, прибывших с той же группой, постоянно подвергаются всяческой дискриминации.

Вообще-то Уинча и его отдела это никак не касалось, но ему было любопытно наблюдать, как развиваются события. Среди офицеров Второй армии были и другие евреи, и немало, а иные занимали даже высокие посты. Все они прижились здесь, обзавелись знакомыми и связями. Но ни один из этих принятых за своих, прочно сидевших евреев палец о палец не ударил, чтобы прямо или косвенно помочь Превору и двум другим. По словам сержантов — стукачей, они были настроены против них даже больше, чем остальные офицеры — чистокровные янки. За кресла держатся — таково было общее мнение.

Уинч считал это нормальным. Он не имел ничего против евреев и вообще против кого бы то ни было. Лэндерсу же до всего есть дело. Только из его благородного негодования один пшик выйдет, потому что защищать Превора — пропащее дело. С самого начала, как он принял командование 3516-й, стало ясно как день, что слетит, бедолага, не удержится на роте.

При существующих во Второй армии порядках Уинч предвидел два возможных поворота событий. Первый — если Превору удастся привести в чувство доставшийся ему сброд и превратить роту в более или менее нормальное подразделение. Тогда командование поставит над ним какого-нибудь оставшегося без назначения любимчика капитана, и тот будет снимать пенки, сбитые из пота и крови бедного лейтенанта. Другой, более вероятный, — если Превор не сумеет сделать роту по-настоящему дееспособной. Тогда его освободят, опять заставят формировать какое-нибудь новое подразделение, за ним потянется хвост не справившегося с обязанностями, а роту перебросят в Европу с каким-нибудь другим, таким же незадачливым и зеленым, командиром.

Не исключен и третий, самый худший вариант: Превор попросту махнет рукой на роту, и тогда, чтобы избавиться от него, беднягу вместе с озлобленной, распоясавшейся шарагой полукалек и штрафников кинут на передовую на самый гиблый участок. Как ни крути, Превору не поздоровится. И Лэндерсу не поздоровится, если он вздумает выкладываться, чтобы выручить своего ротного. Уинч пока не очень представлял, как поведет себя Лэндерс, когда столкнется с одним из этих трех неминуемых вариантов.

Между тем у Марта Уинча тоже были свои проблемы. Его личная жизнь складывалась из Кэрол и его ночных кошмаров. Кошмары теснили Кэрол и все остальное.

Сразу же по возвращении в Штаты у Уинча бывали периоды, когда он испытывал неудержимую потребность засыпать со штыком или пистолетом под подушкой. Дурь, что и говорить, но он чувствовал себя в безопасности, как ребенок, с головой укрывшийся одеялом. Пистолет был 45-го калибра, он присвоил его, списывая в роте потерянное и украденное оружие, а обзавестись на фронте штыком — не проблема. Несколько раз он так и спал в госпитале — засунув пистолет или штык под подушку, потом перестал, но оружие припрятал в вещах. Сейчас это странное желание снова навалилось на Уинча, и только присутствие Кэрол останавливало его. Зато, когда он ночевал у себя, в городке, он непременно брал в постель штык или пистолет. Засыпая, он ощущал нагретый металл под рукой, и это успокаивало.

Уинч считал, что его ночные кошмары вроде бы никак не связаны с желанием иметь при себе оружие. И тем не менее они снова начали преследовать его. Теперь ему попеременно снились три разных сна. И не только ночью. Стоило ему прилечь или задремать в кресле, как тут же выплывали страшные видения. А совсем недавно случилось то, чего он так боялся: мучивший его кошмар вырвался наружу. Он выдал свою тайну.

Ему опять приснилось, будто они попали под минометный огонь, и он начал бредить во сне. Кэрол разбудила его среди ночи и сказала, что он выкрикивал что-то непонятное. Она разобрала только одну фразу, он ее несколько раз повторил: «Выводи их отсюда! Выводи!» Наверное, нехороший сон? Что-нибудь про войну?

— Да нет, — ответил он, — Война тут ни при чем.