Иван Наумов - Обмен заложниками

• Название: Обмен заложниками
• Автор: Иван Наумов
• Издательство: Форум
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-91134-256-2

Сборник рассказов «Обмен заложниками» — дебютная книжка молодого писателя Ивана Наумова.

Автор — победитель многочисленных сетевых конкурсов, специализирующихся именно на короткой форме, участник межавторских сборников рассказов, выходивших в крупнейших издательствах России, его рассказы печатались в журналах «Если» и «Реальность фантастики». Однако эта книжка — первая.

В своих рассказах, жестких, но обладающих выраженным гуманитарным посылом, Наумов продолжает традиции отечественной научной фантастики, великолепно проявившей себя именно в форме короткой новеллы. Здесь вы не найдете драконов, гоблинов и других атрибутов фэнтези; герои Наумова живут, борются и пытаются разрешить неразрешимые проблемы в условиях техногенной цивилизации, далеко не всегда благосклонной к участи каждого отдельного человека или представителя иной цивилизации.

---

— Не перестаю удивляться, как разнообразно действуют на людей стрессовые ситуации, — сказал Рич на публику, чиркая блестящим колесиком и выпуская первое сизое облачко. — Вплоть до полной потери реальности!.. Джош, я жду ответа.

Мальчишка молча показал рукой на засыпанный осколками пол.

— Карта Аксинии.

— Приторговываешь левым товаром, Джош?

Неожиданно заговорила девчонка.

— Оставьте Джоша, мистер Рич. Этот ролик я украла у своего отца. Кусочек запретных знаний, только и всего.

Белее Белого посмотрел на нее, как на ненормальную.

— Потом договорим, Джош. В сухом остатке — непонятный человек с дыркой в плече и слегка просроченными фэбээровскими документами. Я его увожу и помогаю ему забыть дорогу в Совсем Цветную. А ты больше не используешь мое оборудование не по назначению, договорились?

— Рич… Ты…

— Хочешь спросить меня, собираюсь ли я стереть ему воспоминание об этом со всех точек зрения неудачном дне? Безусловно. Правда, он в отключке, а работая не в диалоге, я наверняка попорчу что-то еще. Но я не убийца, Джош. Лучше ходить с легкой амнезией, чем лежать под землей. У твоего друга уже сегодня начнется новая жизнь. Иногда полезнее забыть, чем помнить. Я беру на себя этот маленький грех, чтобы на тебе не повис больший. Вопросы есть?

Рич развернулся, и, не прощаясь, зашел в лифт. Стремительный и высокий. На фоне своей охраны — белее белого.

Аксиния

Они остались одни.

Осторожно ступая по осколкам, Джош дошел до лифта, заблокировал дверь и вернулся к Аксинии. Она кончиками пальцев дотронулась до его разбитой скулы.

— Цел?

Джош задумчиво посмотрел под ноги. Стекло стеклом. Наверное, только в микроскоп можно разглядеть, из чего же сделана брейн-карта.

— Что там хотя бы было?

Аксиния прислушалась к себе, улавливая чужое воспоминание. Чувствуя чужие мышцы. Окутываясь гулом трибун. Замирая в колодках.

Дождь, к счастью, закончился, и солнце стремительно сушит дорожку. Влажный воздух пахнет забегом. Терпкая адреналиновая волна чужого пота, пластмассовый душок покрытия, кислый дымок первого выстрела. Кубинец соскочил в фальшстарт. Теперь все будут бояться повтора.

Слева, плечом к плечу, покачивается Аткинс, нюхая воздух горбатым носом. Он бежит на золото. В него вкладываются деньги, его имидж уже пошел в раскрутку. Аткинс чувствует взгляд, скалит зубы.

«Время белых прошло, — слова тренера. — Ты с последнего парохода, Смит, — говорит прямо при всех, в раздевалке перед выходом на дорожку. — Никто не ждет подвигов, парень! Сделай корейца и кубинца. За остальных наших я спокоен — а вот тебе надо постараться».

— Ему было просто некому отдать это, — Аксиния старается, чтобы губы не задрожали, прижимает их к зубам. — Допинг — это как СПИД, только намекни, и ты один. Его бросили все, отвернулись и забыли вмиг. А папа поверил каждому его слову.

Сотка — это быстро только со стороны. На середине пути дорожка становится бесконечной.

Кислород полыхает в легких, разрывая их изнутри. С каждым шагом железные штыри втыкаются в пятки до колен. Взмахом руки можно оторвать себя от земли и улететь в космос.

Аткинс висит черным призраком на периферии зрения. И это хорошо, потому что они идут вровень.

«Надо подкрепиться, Джон, — врач команды подкарауливает в уголке и протягивает пилюлю. — Тебе уже не двадцать пять, а эта штука поддержит сердце, чуть снизит кислотность, и безо всякого следа — проверяли в той самой лаборатории. Давай, давай, ковбой!»

— Эту запись надо было вывозить в Канаду. Или в Китай, или в Мексику — куда-то, где вещи можно называть своими именами. Здесь же… Здесь же одно вранье!

Воздух — патока, воздух — лед, воздух — ртуть. Остается три шага, и нужно вдавить себя в невидимую стену, разорвать мироздание, сломить ход событий. Плевать на антропологические исследования, плевать на гнилые теории. Просто сделать предпоследний и последний шаг чуть быстрее и дальше, чем остальные.

Отбить руку дающую. Блестящая капсула летит к потолку. «Ах ты, тварь неблагодарная!» — врач кривится, а тренер смотрит оловянными глазами…

Остается просто долететь последние сантиметры. Рядом Аткинс падает грудью вперед на выдохе. Уже чувствует, что его обошли, обогнали, сделали. Остается позади и исчезает.

Ноги по инерции несут тело вперед. Не осталось воздуха, не осталось притяжения, пульс стучит в зубах, плечах, щиколотках, хочется перестать быть. И надо повернуться к табло и посмотреть результат.

Носорог стоит на четвереньках, уперевшись лбом в свою несчастливую дорожку. Какие-то люди бегут навстречу. Нереальные, запредельные цифры разгораются красным на самом большом экране.

«Сдохнешь на дорожке!» — хорошее пророчество перед забегом.

«Смииииииииит!!!» — кричит стадион единым тысячеэхим голосом.

Белый, знай свое место?! Не в этот раз, политкорректные ублюдки, не в этот раз!..

Джош гладит ее по плечам, по волосам, медленно прислоняет к себе. «Здесь жизни нет!» — утверждает размашистое граффити на заваленном заборе автопарка. Здесь нет будущего, а скоро совсем не станет прошлого. Замерли, прижавшись друг к другу, две смятенные фигурки, черная и белая.

Аксиния перебирает пальцами кудряшки на затылке Джоша, смотрит через его плечо на мертвенные воды Сент-Клера и никак не решится, плакать ей… или плакать.

* * *

Как вы понимаете, запись абсолютно нелегальна. Ни гарантий, ни претензий. Чисто по знакомству могу впаять. Оба брэйн-ролика всего по сорок секунд, одно объятие, но подоплека, чувственный ряд — башню сносит. Новое искусство, амиго!

Парень — восемь долларов, девчонка — пятнадцать. За пару — двадцатка, по рукам?

Улыбнулась

Окна…

Они открывались не так часто, и каждый раз вся станция ждала нового постояльца — с садистским любопытством и внутренним трепетом. Их здесь ютилось уже более трехсот, разношерстный интернационал, люди всех возрастов, профессий, пристрастий и вер, объединенные лишь одним — желанием смерти.

По-другому сюда не попадали. Нужно было встать точно в указанном месте, воздеть руки к небу и мысленно умереть. Если ты счастливчик — хотя бывают ли счастливчики среди самоубийц? — то через миг ты окажешься здесь. Если нет — то под хихиканье толпы, сквозь брезгливо соболезнующие взгляды зевак можешь плестись, откуда пришел, и выбирать для себя более тривиальное решение — пулю, бритву, яд, высокий мост…

Испано-вьетнамка Сьон попала сюда из Парижа, со ступеней Сакрекёра. Русский программист Петучкоу — или Петушкоф? — с круглого бронзового люка «нулевого километра» рядом с Красной площадью и московским Кремлем.

Восемнадцатилетний Клайв Соммерсон покинул Лос-Анжелес наиболее пафосно. В окружении фоторепортеров, под блеск вспышек, поздним вечером на Аллее звезд, поправ Джоан Вудворд, чье имя было первым впечатано в священную голливудскую землю, он театрально вскинул руки и в ту же секунду превратился в серебристую пыль.

На следующее утро, проглядывая прессу, он поморщился от нелепого пассажа «улетел со звезды на звезду» — отличился кто-то из «Чикаго Трибьюн». Только необразованному журналисту — а большинство из них таковы, Клайв в этом никогда не сомневался, — могло прийти в голову назвать Наблюдение звездой.

Окна…

Готические, стрельчатые, украшенные изумительными витражами. Типовые и унылые, наследие прошлого века, перемазанные неумелыми малярами, с трескающимися рамами и сломанными шпингалетами. Трехкамерные, с защитой от ультрафиолета и ударной волны, пылеотталкивающие с обеих сторон стеклопакеты. Слюдяные квадратики перекосившихся черных избушек.

Миллиарды окон смотрели на Клайва с ночной Земли. Косматое солнце спряталось на пару часов, и темная поверхность планеты едва заметно тлела своими фонарями и пожарами, рекламными щитами и газовыми факелами.

«Как ты покажешь мне свое настроение?..»

Слишком далеко, чтобы без оптики разглядеть что-нибудь подробно. Слишком далеко, чтобы чувствовать единение с висящим в пустоте шариком. Наблюдение застыло в геостационаре, как камень в праще. Двадцать две тысячи проклятых миль. Тридцать шесть тысяч гребаных европейских километров.

Клайв часто приходил сюда — в единственное место на Наблюдении, не считая спального отсека, где мог остаться один. Теперь можно было не спешить — раньше или позже Булыжник возьмет его насовсем. Боль и обида не ослабевали ни на йоту, и Клайв садился на широкий парапет перед иллюминатором, обхватывал колени и тихо качался из стороны в сторону, выедая себя изнутри.