Алексей Павлюков - Ежов. Биография

• Название: Ежов. Биография
• Автор: Алексей Павлюков
• Издательство: Захаров
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-8159-0686-0

Имя Николая Ивановича Ежова известно почти любому человеку в нашей стране и многим за ее пределами. В данной книге на основе никогда ранее не публиковавшихся архивных документов, в том числе и материалов его 12-томного следственного дела, рассказывается об основных этапах жизни Н. И. Ежова, при этом первоочередное внимание уделяется его деятельности на посту наркома внутренних дел СССР в период массовых репрессий конца 30-х гг. прошлого века.

Другим главным действующим лицом книги является И. В. Сталин, который, говоря словами известного советского писателя А. А. Фадеева, «выращивал Ежова, как садовник выращивает облюбованное им дерево».

Взаимоотношения этих двух людей, начиная с момента расследования обстоятельств убийства С. М. Кирова в декабре 1934 г. и вплоть до финальной точки, поставленной в феврале 1940 г., являются важной сюжетной канвой данного исторического исследования.

---

Поскольку чекистам, видимо, хотелось использовать и приезд к Дрейцеру в октябре 1934 г. его сестры из Польши, пришлось придумывать еще одну директиву Троцкого на ту же тему, полученную несколько месяцев спустя после первой. В изложении Дрейцера это выглядело так. Перед отъездом сестры из Варшавы к ней приехал связник от Льва Седова и попросил отвезти брату в СССР немецкий журнал. Дрейцер, знавший, что таким способом может быть передано секретное послание, написанное симпатическими чернилами, тщательно журнал обработал и на последней странице якобы обнаружил написанное хорошо знакомым ему почерком послание Троцкого за подписью «Старик». Текст гласил:

«Дорогой друг! Передайте, что на сегодняшний день перед нами стоят следующие основные задачи: 1) убрать Сталина и Ворошилова, 2) развернуть работу по организации ячеек в армии, 3) в случае войны использовать всякие неудачи и замешательства для захвата руководства»{183}.

Письмо будто бы заканчивалось указанием информировать его автора о ходе работ по выполнению этих установок.

Конечно, скептики могли бы сказать, что никакой войны в 1934 г. не предвиделось, ячейки в армии троцкисты могли создавать и не дожидаясь каких-то специальных указаний, а распоряжение о подготовке убийства Сталина и Ворошилова Троцкий, как следовало из предшествующих показаний Дрейцера, направил в СССР еще несколько месяцев назад, и всех, кого нужно, давно уже должны были оповестить. Но рассчитано было не на скептиков, а на Сталина, а у него никаких претензий не возникло, так что теперь в распоряжении следователей почти что был документ, написанный рукой Троцкого, призывающий к убийству руководителей СССР и к пораженчеству в военное время. Вернее не сам документ, а воспоминание о нем, поскольку С. В. Мрачковский, к которому письмо Троцкого было будто бы переправлено, как опытный конспиратор, его уничтожил. Но и несмотря на это, на фоне всех других чисто голословных признаний и обвинений, имевшихся в распоряжении следствия, письмо Троцкого, пусть даже не сохранившееся, выглядело как вполне солидное и почти объективное свидетельство его преступных замыслов. К тому же те, кто, по версии Дрейцера, читал и переправлял данное послание, в ходе последующих допросов всю эту историю, конечно же, подтвердили.

Выполняя дважды полученную им директиву Троцкого о необходимости убийства Сталина и Ворошилова, Дрейцер, по его словам, договорился с несколькими знакомыми ему троцкистами о создании боевых террористических групп. Покушение, поучал Дрейцер своих «сообщников», целесообразно совершить за городом во время поездок Сталина на дачу или при его проезде в Сочи и другие курортные места, для чего необходимо завербовать людей, близких к ЦК и Кремлю, которые могли бы установить время и маршруты поездок.

Не ограничиваясь контактами с московскими троцкистами, Дрейцер в мае 1935 г., находясь в служебной командировке в Киеве, встретился со своим хорошим знакомым Д. А. Шмидтом, командиром 8-й мотомеханизированной бригады Киевского военного округа, и якобы получил от него принципиальное согласие на участие в деятельности заговорщицкой организации.

Дрейцер также сообщил следователям, что, для руководства всей контрреволюционной работой в Москве, был создан московский центр троцкистско-зиновьевского блока в составе его, Дрейцера (правда, в Москве он бывал лишь наездами, во время командировок), и двух видных зиновьевцев — Р. В. Пикеля и И. И. Рейнгольда (руководитель центра).

Показания Дрейцера впервые давали выход на Троцкого (до этого все инструкции из-за границы обвиняемые будто бы получали от его сына Льва Седова), перспективными были также идея «московского центра» троцкистско-зиновьевского блока, которому можно было инкриминировать теперь какие-нибудь конкретные планы подготовки убийства Сталина, и контакты с Д. А. Шмидтом — выявление заговорщиков в военной среде во все времена рассматривалось как серьезный успех следствия.

Воодушевленный полученным результатом, Агранов не стал останавливаться на достигнутом и в тот же день, по горячим следам, допросил находящегося в распоряжении московских чекистов «сообщника» Дрейцера по «московскому центру» Р. В. Пикеля. Тот показания Дрейцера подтвердил. Ссылаясь на информацию, будто бы переданную ему руководителем «московского центра» И. И. Рейнгольдом, он сообщил, что в 1933 г. «объединенный всесоюзный центр троцкистско-зиновьевского блока решил нанести ВКП(б) сокрушительный удар путем ряда террористических актов, задачей которых было обезглавить руководство и захватить власть в стране»{184}.

Решение об этом было якобы принято Зиновьевым, Каменевым и Смирновым, и среди намеченных жертв, помимо Сталина, значились также Киров, Каганович и Ворошилов. Особое внимание уделялось подготовке убийства Кирова.

«Его расценивали как молодого, талантливого, растущего руководителя, близкого человека к Сталину, организатора разгрома зиновьевцев в Ленинграде… Зиновьев и Каменев, — продолжал фантазировать Р. В. Пикель, — считали недостаточным организовать покушение против Сталина. Их дословное выражение: «Мало вырвать дуб, надо уничтожить все то молодое, что около этого дуба растет»{185}.

* * *

После того как были получены изобличающие показания на основных фигурантов предстоящего процесса — Троцкого (заочный участник), Зиновьева, Каменева и других, — дальнейшие усилия чекистов и контролирующего их Ежова были направлены на получение аналогичных по содержанию показаний от возможно большего числа арестованных. Полной уверенности, что удастся сломить Зиновьева, Каменева и Смирнова и заставить их оговорить себя, не было, и массированные обвинения в их адрес со стороны бывших единомышленников и «сообщников» должны были убедить их в бессмысленности сопротивления (раз уж следствию и так «все известно») и, кроме того, стать той доказательной базой, которой будет достаточно для суда, в том числе и открытого.

В свое время была даже изобретена специальная теория, призванная придать голословным обвинениям, звучащим на всех проводимых в СССР политических процессах, статус полноценного доказательства. Ее сформулировал на Шахтинском процессе в 1928 г. будущий нарком юстиции СССР Н. В. Крыленко, представлявший тогда в суде сторону государственного обвинения. Крыленко заявил:

«Здесь прошли перед нами в довольно большом количестве те факты, часто встречающиеся в судебной практике, которые именуются «оговорами» и которые имеют весьма условное доказательное значение… Сам по себе оговор, конечно, мало что значит, но если этот оговор будет повторяться неоднократно разными лицами, если эти оговоры будут совпадать в тех или иных своих мелочах или деталях, если эти оговоры будут даны различными лицами в различных местах или если оговаривающие были допрошены разными лицами и в различном разрезе следовательского предварительного расследования, — такие оговоры приобретают полное доказательное значение»{186}.

Так что теперь нужно было всего лишь получить от «разных лиц, в различных местах и в различном разрезе следовательского предварительного расследования» побольше заявлений о преступных замыслах лидеров «троцкистско-зиновьевского блока» и их укрывшегося за границей сообщника Троцкого, а дальше пускай суровый, но справедливый советский суд определит, как следует поступать с этой, говоря словами Сталина, «безыдейной и беспринципной бандой вредителей, диверсантов, шпионов и убийц».

Еще раз допросили Е. А. Дрейцера. Он «вспомнил» конкретных лиц, намеченных, в соответствии с указаниями Троцкого, для подготовки теракта против Сталина. Его убийство якобы планировалось осуществить либо в р-не Можайского шоссе и Дорогомиловской улицы, по пути следования машины с вождем в Кремль или обратно, либо во время демонстрации на Красной площади, либо при посещении одного из московских театров. Дрейцер также уточнил, что командира 8-й мотомеханизированной бригады Д. А. Шмидта он не просто вовлек в организацию, но и обсудил с ним различные варианты покушения на наркома обороны Ворошилова и что, кроме Шмидта, он еще завербовал с теми же целями своего давнего знакомого, начальника штаба 18-й авиабригады майора Б. И. Кузьмичева.

Дошла очередь и до уже неоднократно упоминавшегося в следственных протоколах близкого друга И. Н. Смирнова и тоже видного троцкиста С. В. Мрачковского. К этому времени 53-летний Мрачковский был уже сломлен как физически, так и морально. Сказывались и ранения, полученные в годы Гражданской войны, и та тяжелая психологическая обстановка, в которой он находился с момента ареста в начале 1935 года. В мае 1936-го его жена, добившаяся разрешения на свидание с ним, писала секретарю ЦК ВКП(б) А. А. Андрееву, прося изменить режим содержания мужа в тюрьме: «Мрачковский — форменный инвалид, совершеннейший старик, едва передвигающий [больную] ногу». («Послать ее к черту», — наложил Ежов резолюцию на попавшую к нему просьбу{187}).