Валентин Костылев - Иван Грозный (Книга 2, Море)

• Название: Иван Грозный (Книга 2, Море)
• Автор: Валентин Костылев
• Жанр: История

---

Придя домой, Малюта усердно полоскался в воде, смывал копоть, кровь с лица, с рук, молился богу, потом садился за стол. Ел молча, хмурый, задумчивый, теребил со злом куски вареного мяса своими крепкими зубами. Еще бы, нелегко возвращаться к царю, не добившись признания у преступника и выдачи сообщников. Царь не любит, когда пытаемый "зря умирает".

Другое дело, если тот, кого жгут огнем или за ребра цепляют, чистосердечно раскаивается во всем и открывает сообщников, - тогда он, Малюта, спокоен. Такой преступник заслуживает христианского погребения, и царю будет о чем доложить, не зря его "отделал". Совесть его, Малюты, спокойна. Служишь царю - угождаешь богу!

Иван Васильевич после ухода Малюты сказал царице с грустью:

- Ищу я мира, дум святых, грудь моя открыта добру, но... э-эх, царица! - тяжело вздохнул он. - Не для покоя, не для дум святых, не для добра дана царям власть!.. Грешнее царей никого нет.

И он рассказал про Антошку Ситникова и Семена Головню.

- Можно ли их простить? Отвечай, царица!

Глаза Марии Темрюковны еще более почернели:

- Я бы сама убила их! - сказала она сердито. - Зачем холопу обманывать тебя, государь? Кинжалом колоть их надобно.

- Приключились распри и тревоги в моем народе, и в какие дни? Война! Коли так будет, можно ли победить королей-нападателей? Забыли войну! А я помню. Долгая она, злая, и крови много, и глады лютые будут, и мор... Готовьтесь. Ко всему готовьтесь!

- Уедем из Москвы... Мне страшно! - тихо проговорила царица, взяв его большую холодную руку, прижав к губам.

- Неужто не смогу я справиться с заразою измены и воровства? Бог велит мне произвести бурные перемены в моем царстве. Думается, сил немало во мне. Смертный меч крепко держу в руке. Бог поможет нам одолеть неправду холопов.

- Ты сильный... Знаю, - прошептала Мария, прижавшись плечом к Ивану Васильевичу.

- Мои корабли в море плывут. Стрельцы и пушкари московские стрелять учнут в Западном море из наших пушек. Русские пушки на море! Мои люди будут корабли воровские зацеплять. Мария! Семь наших кораблей... И наши мореходы есть. Свои! То-то шум поднимется в чужих странах. Завоют, ровно волки. К аглицкой королеве гонца послал я... успокоить ее.

И вдруг Иван Васильевич опустился на колени перед иконой, прошептав:

- Охрани их, господи, от племен нападающих, от бурь и гроз, от ветров студеных, от всякого зла!.. Не погуби, господи, людей моих, веру христову исповедующих! Царица, молись и ты.

Мария Темрюковна стала рядом с царем на колени, скрыв пышными ресницами улыбку удивления, мелькнувшую в ее глазах.

Малюта Скуратов был очень доволен пыткой, учиненной над Ситниковым и Семеном Головней: и тот и другой раскрыли своих сообщников по мздоимству и хищениям. Нить воровства восходила снизу до самого верха.

- Пошто нас одних мучают и на казнь обрекли? - при первом же прикосновении каленого железа к его телу вскричал Головня и назвал кладовщиков, старших приказчиков, подьячих и дьяков и самого боярина Фуникова.

- Все воруют и один другого покрывают.

Ситников выдал многих дьяков Судного приказа и назвал, с дрожью во всем теле, с глазами, выражавшими крайний испуг и отчаянье, имя боярина Челяднина.

После этого Малюта приказал кату прекратить пытку. Его самого охватила дрожь: "Может ли то быть?" Боярин Челяднин - один из богатейших вельмож, конюший, из древнего боярского рода. И царь его уважает больше всех бояр. Страшно даже довести этот донос до государя. Не верит многому Иван Васильевич и гневается зело, когда на высоких вельмож слово несешь! Да и не солгал ли со страха Ситников?

Малюта никогда не забудет того, как однажды разгневался на него государь за донос на Курбского.

На днях царь сказал Малюте и Басманову:

- Ложных обвинений страшитесь. Не соблазняйтесь. Пресеките разлитие худой молвы о боярах, - не бояр казню я, а изменников. Были и вы тому свидетелями, когда подлинные враги наши, чтоб жизнь себе сберечь, клеветали на воевод достойнейших!..

Малюта с недоумением вслушивался в слова Ивана Васильевича, в которых звучало презрение и недоверие к доносчикам.

"Богдан Бельский!"

"Нет, уж помолчать надо до поры до времени, и без того много наговорили эти воры. Бог с ним! Пускай успокоится".

Страшно стало докладывать о хищениях и измене. Ничто так не сердит царя, как раскрытие боярского самовольства. Он уже многое и сам знает, но... видимо, сделать ничего не может либо не хочет. Царь сам рассказывал Малюте, что англичане открыли ему тайну, почему голландцы овладели в Новгороде торговлей и пользуются всякими послаблениями там. В этом повинны Бельский и даже Андрей Щелкалов. Прочие вельможи тоже не без греха. Голландцы задарили Бельского и Щелкалова, дают им обоим большие деньги в долг, зачастую и без отдачи.

Он, Малюта, приказал бы колесовать таких, а царь Иван Васильевич знает их воровство и не казнит их, терпеливо сносит злое надругательство над его царскою совестью.

"До поры до времени надо и о Бельском помолчать. Ладно. Малюта свое возьмет".

Скрытое торжество овладело Малютою: в недрах пыточных подвалов он хозяин, он - царь и бог, он - суд божий, и никто не в силах помешать ему, даже сам государь.

III

- Так мир, друзья мои, устроен, - рассуждал, ковыряя в носу, дьяк Посольского приказа Колымет. - Кто опасен, того уважаем, шапки скидаем, тому угождаем. Кто беден и учинить беды нам не силен, на того и смотреть лень. А чего на него смотреть, коли на дворе у него петух да курица, а в доме грош да пуговица? И силы никакой в чину его нет.

- Видать, уж самим богом так установлено, - оживился толмач Алехин, низенького роста человек, у которого было несоразмерно с туловищем большое лицо и притом почти безбородое. - Обычай таков: сила закон преступает. Возьми Василия Грязного... штоб ему!

- Бывало, Макар гряды копал, а ныне в воеводы попал... Зазнается, бес! Што делать! Я бы в конюхи его не взял. А ныне шапку перед ним ломай.

- А я и на двор бы его к себе не пустил. Уйду я с племяшей к Курбскому. Висковатый не препятствует. Не хочу в Москве быть!

- А Кусков, а Малюта?..

- Григорий Лукьяныч хоша думный человек, да башковит и хозяин благочестивый, при своей невиданной лютости, а те ведь - сущая тля!.. Григорий Лукьяныч - неча греха на душу брать - домовит, рассудителен...

- Сволочь! Душегуб! Чего уж тут хвалить? Кровопивец.

- А Басманов Федька?

- Сукин сын! Содомлянин.

- А его родитель, Алексей?

- Лицемер. Продажная душа.

- А Щелкалов Андрей?

- Бес! Настоящий бес. Всех обманывает: и нашего царя, и чужих королей... Совести нет ни на грош.

- А его брат, Василий?

- Гад ползучий... Прихвостень!

- А князь Афанасий Вяземский?

- Дурак дураком, а важничает. Молодец среди овец.

- А Годунов Борис?

- Не пойму его. Будто лучше их. Молод, зелен - не разберешь. Апосля увидим. Не похож он на них.

Подьячий Васильев, сидевший до того молча, сказал:

- Полно вам, голуби. Кого осуждаете? Из таких же они, как и мы. Подними нас в звании, и мы нос задерем. На бояр зол я, на вотчинников вот что! Погорелец я. Скитаюсь, бедный, с женишкою и детишками по чужим дворам мыкаюсь. Сам-шест, а есть нечего, пить нечего, и платьишком ободрались, и ребятишки мои от скудости бродят по миру и кормятся именем христовым, а князья да бояре великим яством объедаются, в богачестве отолстевают, и денег у них множество, и землю у иного ни обойти, ни объездить... Роптать на новых царевых слуг непристойно нам, таковым же...

Разговорились дьяки по душам, без опаски; в этой горнице Посольской избы сидело только трое дьяков, подьячий и старый татарин - сторож, дремавший в углу, около печки, с секирою в руках. Молодежь на войне старики в ходу стали. Татарин! И по-русски-то говорить не умеет, чего он поймет. Колымет и за человека-то его не считает, как вообще не считает за людей тех, кто ниже его по службе. Больше того, самый русский народ он поднимает на смех и любит исподтишка посудачить о неустройствах в Московском государстве с приезжими иноземцами, - благо знает чужеземные языки.

В этом не сходился он с Алехиным, - наоборот, презиравшим иностранцев, говорившим о них, что-де они своекорыстны, особенно те, что лезут на службу к царю. Алехин ненавидел немца Штадена, избегая его. Колымет свел самую тесную дружбу со Штаденом и его друзьями. Одно только его смущало - подозрительная близость Штадена к братьям Грязным. "Впрочем, леший с ним! Все одно, скоро еду в Юрьев, к Курбскому".

С большой осторожностью, полушепотом, заговорили дьяки о подготовке кораблей для Керстена Роде. Иван Васильевич ссылается на английскую королеву, - она-де не чуждается принимать на службу корсаров. Френсиса Дрейка, закоренелого пирата, она жалует, держит в почете... "Разве гишпанские, голанские, польские, немецкие и иные пираты не пользуются поддержкою своих правительств?" Морской разбой стал политическим делом в Европе. Корсары не только грабят встречные суда чужестранцев, но и захватывают чужие земли в теплых странах и приносят их в дар своим государям... Именитый лорд Томас Кобган со всеми своими сыновьями занимается разбоем, даже королеву не слушает...