Валентин Костылев - Иван Грозный (Книга 2, Море)

• Название: Иван Грозный (Книга 2, Море)
• Автор: Валентин Костылев
• Жанр: История

---

Охима с любопытством следила за маленькими, шустрыми нарядными птичками.

"Иглик-иглик, пюи, пюи".

Веселое щебетание птичек; небо чистое; Москва золотисто-бревенчатая, вся в теремах, в островерхих колокольнях; легкий, пахнущий накиданным близ сарая сеном воздух. Птичьи голоса будто говорят: "Скоро, скоро весна. Прощай, зимушка-зима!"

И в душе вера в жизнь счастливую, вечную, не знающую ни страха, ни горя...

О, если бы это и впрямь были цветы! Она сорвала бы один из них и подарила бы Андрею. Боярин с Пушечного двора не хочет отпускать его в Нарву... Глупый Андрей! Чего он злится на этого боярина? Опять он задумал идти с челобитьем к царю.

"Не пущу я его. Не пущу к царю! Пускай остается в Москве. Неспокойный он... Пошто ему море? Спасибо доброму боярину, спасибо, что отменил царев приказ".

Словно пестрые бабочки, порхают щеглы с ветки на ветку около Охимы. Крылья желтоватые с черными и белыми крапинками, лицо ярко-красное, щечки белые, затылочек черный; грудка и брюшко белое... Вот бы поймать и расцеловать!

Сегодня праздник на Печатном дворе.

Вчера была служба в приходе св. Николая. Иван Федоров и Мстиславец усердно благодарили бога за то, что умудрил он их закончить благополучную работу над книгой "Деяния и послания апостолов".

Молились все в Печатной палате. И она, Охима, тоже.

Первая своя, русская, печатная книга!

Сказал Иван Федоров, когда закончил печатание последней страницы:

- Слава тебе, господи! Да воссияет свет разума!

После обеда, вчера же, государь принимал у себя в палатах Ивана Федорова и Петра Тимофеева Мстиславца. Милостливо допустил обоих к своей царской руке, наградил их царской благодарностью и вручил им по иконе святого князя Александра Невского в золотой оправе, да грамоты получили они через дьяка от великого князя и царя всея Руси.

Об одном грустили друкари: покойный батюшка митрополит Макарий не дожил до "Апостола". Немало приложил он труда к сему делу. Если бы не он, враги помешали бы.

Иван Федоров после приема у царя вчера сказал:

- Отныне врагов у меня станет еще больше. Много видел я озлобления и до сего, но не от самого государя, а от начальников, священнослужителей, вельмож и злых людей. Многие зависти, многие ереси они умышляли, хотяще благое дело во зло обратить и божие дело вконец погубить.

Раздумывая об этом, Охима вдруг увидела, что ворота распахнулись и двор наполнился толпою стрельцов. Одетые в красные, долгополые теплые кафтаны, перетянутые кушаками, стройные бородачи с секирами и саблями наголо вытянулись в два ряда от ворот до подъезда Печатной палаты.

Во двор с шумом въехал царский возок, белый, обшитый златоткаными узорами. Его окружали всадники, среди которых выделялся начальник государевой стражи, одетый в отличие ото всех остальных в черный, с одним рядом золотых пуговиц на груди, охабень, - Малюта Скуратов.

Охима в страхе бросилась к себе в избу. За ней помчался один из стрельцов. Он схватил ее: "Чья?"

Узнав, что она холопка Печатного двора, стрелец выпустил ее из рук, строго сказав: "Батюшка государь! На колени!"

Охима опустилась на колени.

Она видела, как из возка, поддерживаемый каким-то боярином, вышел царь Иван Васильевич в светло-голубой бархатной с соболем шубе. Молодое, обрамленное небольшою бородкою, лицо его было приветливым. Царь с ласковой улыбкой осмотрел выбежавших ему навстречу и ставших на колени печатников.

Потом Охима видела, как царь указал посохом на Ивана Федорова, и тот быстро поднялся, стал слушать царя, который ему что-то сказал.

Иван Федоров, поклонившись, пошел, сопровождая царя, впереди всех внутрь Печатной палаты.

На звоннице Николая Гастунского бойко затрезвонили колокола.

В глухой, обложенной камнем башне государевой Постельной казны чернец Никифор целую ночь метался в страхе: как и что скажет он завтра царю о книге "Азя-ибу-имах-лукат"*. Уже с месяц, как государь "тое книгу в казнах своих искати велел", но "доискатися ее нигде не могли". Уже и толмача, знающего арабский язык, привели на государев двор, а книги так он, Никифор, и не добыл. О морях будто в той книге много писано. Государь загорелся весь от радости, когда услыхал о том.

_______________

* "Чудеса природы".

На днях только Иван Васильевич похвалил его, Никифора, что-де с его легкой, никифоровской, руки получена рукописная книга словенского перевода "Синтагмы Матвея Властаря". Сам епископ романский Макарий переписал ее по поручению своего молдавашского господаря Александра, пославшего царю Ивану дружескую приветственную грамоту.

В последние дни царская книгохранильница пополнилась библией, беседами святого Иоанна Златоуста на евангелие Матфея, переведенными иноком Селиваном под рукою Максима Грека, житием преподобного Антония Печерского, греческим переводом деяний Флорентийского собора в бархатных досках* и многими "сербскими книгами"...

_______________

* Переплетах.

Несколько сот рукописей на словенском, греческом, латинском и древнееврейском языках бережно хранились в дубовых шкафах и окованных железом сундуках.

Но "Азя-ибу-имах-лукат" не сумел он, Никифор, достать. Полжизни бы отдал он за эту книгу, лишь бы нашлась. Сколько приехало в последнее время греков с православного Востока! Не далее как вчера пришли десять старцев со Святой горы, из монастыря святого Пантелеймона, принесли царю в дар Толковый Псалтырь на греческом языке. Но и у них нужной царю арабской книги не оказалось. Жаловались они на "великие скудости книжные" в их землях. И он, Никифор, удивил этих старцев, показав собрание греческих книг в хранилище московского государя.

Чернец - царский книгохранитель - с гордостью вспомнил о том, что еще Максим Грек при великом князе Василии, отце царя Ивана, "во многоразмышленном удивлении бысть о толиком множестве бесчисленного трудолюбного собрания и с клятвою изрече пред благочестивым государем, ибо и в Грецех толикое множество книг не сподобихся видети...".

Царь Иван Васильевич гневом страшным потрясен был, когда ему десять старцев рассказали, что по взятии Константинополя турками греки увезли свои книги в Рим, а там латыняне перевели их на свой язык, а самые книги, по словам старцев, "все огнем сожгома".

Нередко во дворец к царю ходил проживавший в Москве лютеранский пастор Илия. Он и поведал царю о той злосчастной, нигде не находимой книге "Азя-ибу-имах-лукат". И за что его Иван Васильевич таким почетом окружил?! Болтун, супостат, лютеранский поп-проходимец. Легко ему было говорить о той книге, - лучше бы он нашел ее да царю принес. А Ивану Васильевичу только скажи! Теперь он замучает всех, а его, Никифора, гляди, и батогами велит бить "за нерадивость"! Хитрый немец, как лиса, залез в доверие к государю. Так и вьется, словно рыба-вьюн. Да правда ли, что в той эфиопской книге о морях много писано и о мореходах? Может, и врет немец, а царь требует. В последнее время он любит читать книги о мореплавании. Недавно другого пастора этот лютеранин привел... какого-то Шеффера... Тот ему тоже наговорил разные "чюдесы" про заморские страны, про райских птиц, про корабли... Охаживают государя в угоду его слабостям...

"Как ни стараются печатник Висковатый и казначей, боярин Фуников, огородить царя от иноземцев, - нет тебе! Лезут, словно бесы. Один пастор взялся переводить "Ливиевы гистории" и "Цицеронову книгу", другой "Светониевы гистории о царях". Особенно угодил царю один католический поп, переведя на русский язык "Тацитовы гистории", "Книгу римских законов" и "Кодекс конституции императора Феодосия".

Иван Васильевич любил слушать чтение комедий Аристофана и "Энеиду" Вергилия.

Все эти рукописи писаны были на тонком пергаменте в золоченых досках. А присланы по просьбе царя германским императором.

"Господи! Господи! - чернец Никифор перекрестился. - Обо всем передумаешь, всё вспомнишь, когда тебе не спится, а все же: где найти эту проклятую эфиопскую книгу? Гнать надо в шею всех этих непрошеных советчиков. И без них бы книги перевели. Что, у Москвы своих толмачей нет? Есть! Да еще какие!

Вон дьяк Гусев не хуже немцев перевел "Пиндаровы стихи" и "Гелиотропы". Царь, когда читает эту книгу, отплевывается. Уж очень она бесстыдная, греховная. Однако он берет ее в свои покои часто. И царице не раз, говорят, читал. И смеялся над царицыным смущением".

"Буде тебе, инок Никифор, кости людям перемывать! Подумай-ка лучше: что ты теперь скажешь царю об эфиопской книге?" Вот уже утро брезжит, заря занимается; уже через узенькие башенные окна осветило золотые корешки книг; мыши угомонились в подполье; загудели колокола.

Чернец опустился на колени. Принялся долбить лбом деревянный пол. "Господи, отврати гнев батюшки государя от смиренного инока Никифора!"

В ту минуту, когда чернец, совершенно раскиснув, в неподвижности уткнулся лбом в шершавый пол и читал про себя молитву, в книгохранильницу вошел кто-то. Никифор сердито рванулся с места, вскочил, оглянулся: "Боже мой! Батюшка Иван Васильевич!"