Николай Ашукин - Брюсов

• Название: Брюсов
• Автор: Николай Ашукин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-235-02675-6

Автора книги Н.С.Ашукина можно по праву назвать первым брюсоведом, который еще в 1927 году подготовил к печати рукописи Брюсова "Из моей жизни" и "Дневники". На протяжении всей своей жизни он занимался изучением творчества этого поэта и писателя. Настоящая биография лидера русских символистов, писателя, переводчика, редактора и издателя Валерия Яковлевича Брюсова в своем роде уникальна. Она состоит только из документов и архивных материалов, среди которых письма и дневники писателя, воспоминания современников.

Р.Л.Щербаков, который считал себя учеником Н.С.Ашукина, продолжил работу над книгой своего учителя, дополнил ее новыми материалами. Хочется верить, что книга будет полезна и интересна как специалистам, так и широкому кругу читателей, интересующихся творчеством Валерия Брюсова.

---

Брюсов не был великим поэтом Октября. Он был крупным и по-своему прогрессивным в литературной эволюции поэтом другой эпохи. <…> Брюсов не стоял во главе нового строительства жизни. Но то, что этот большой поэт, культурнейший и талантливый человек, перешел от буржуазии в наши ряды работником скромным для его привычных масштабов, дает ему право на историческое значение на фоне не только времени его молодости, но и нашей эпохи. <…> У Брюсова хватило мудрости и мужества понять смысл истории, и это поставило его сразу же не только вне и над его родным классом, но и в ряды нашего класса (Горбачев Г. В. Я. Брюсов // Красный журнал для всех. 1924. № 11. С. 837).

Брюсов шел за пролетарской революцией через великие страдания. Он их тщательно скрывал от других, упорно и настойчиво стремясь идти в ногу со временем. Он игнорировал свои боли, переступал через них, понимая, что это раны прошлого, которые нельзя излечить быстро, и что они еще долго будут ныть (Полянский Валерьян. [П. И. Лебедев.] О В. Брюсове. Вопросы современной критике. М.; Л., 1927. С. 194).

ВАЛЕРИЙ БРЮСОВ. ДАЛИ. Стихи 1922 года. М.: Государственное издательство, 1929.

Стихам, собранным в этом сборнике, может быть сделан упрек, что в них слишком часто встречаются слова, не всем известные: термины из математики, астрономии, биология истории и других наук, а также намеки на разные научные теории и исторические события. Автор, конечно, должен признать этот факт, но не может согласиться, чтобы все это было запретным для поэзии. Ему думается, что поэт должен, по возможности, стоять на уровне современного научного знания и вправе мечтать о читателе с таким же миросозерцанием. Было бы несправедливо, если бы поэзия навеки должна была ограничиться, с одной стороны, мотивами «о любви и природе», с другой — «гражданскими темами». Все, что интересует и волнует современного человека, имеет право на отражение в поэзии.

Могут возразить, что поэт, идя по такому пути, придет к стихам, недоступным для широких кругов читателей. На это автор имеет два возражения.

Во-первых, общедоступность произведений поэзии (и вообще искусства) — фикция. В настоящее время читатели расслоены по образованию, по подготовке, в силу исторических условий, одним Пушкин «доступен», другим нет. Но читатели останутся расслоенными всегда, при любых, самых идеальных условиях, в силу индивидуальных склонностей, в силу того, что одни посвящают жизнь одному делу, другие – другому; в данный исторический момент всегда будут произведения, доступные более широким и менее широким кругам.

Во-вторых, поэзия вовсе не должна ограничиться и научными темами. От ученого мы требуем, чтобы он не замыкался в области своих специальных изысканий, чтобы часть работы, и значительную часть, он посвящал также распространению знаний и применению их к нуждам сегодняшней жизни. Так, от художника мы ждем, что он использует средства своего искусства и для целей ближайших (вплоть до пропаганды и агитации), даст и ряд произведений, доступных широко. Но как ученый должен отдавать силы исследованиям, назначенным для специалистов, так художник может работать над темами, обращенными к более узким кругам.

Вообще можно и должно проводить полную параллель между наукой и искусством. Цели и задачи у них одни и те же, различны лишь методы. В области науки мы различаем длинную градацию произведений от специальных трактатов, двигающих знание, до популярной брошюры. Такую же градацию мы должны установить для искусства. Из того, что «Начала» Эвклида теперь доступны школьникам, не следует, что они выше, значительней, чем «мемуары» Гаусса, поныне читаемые лишь математиками. Что «сказки» и «легенды» Льва Толстого понятны каждому грамотному, не значит, что они художественнее, чем «Война и мир».

Между развитием науки и искусства и их распространением есть тесная связь. Чтобы плодотворно работала народная школа, должны существовать университеты и исследовательские институты. Только там возможна успешная популяризация знаний, где наука идет вперед. Только там искусство проникает в народ, где оно живо, не стоит на месте, ищет новых путей… (Предисловие).

Как-то в один из визитов к Аделине Ефимовне Адалис, последнему увлечению поэта, зашел разговор о стихах, посвященных ей. Аделина Ефимовна заметила: «Почему вы, молодой человек, все время говорите о стихотворениях? Валерий Яковлевич посвятил мне целый сборник!» Я прекрасно знал, что такого сборника, посвященного Адалис, не существует, но счел неприличным возражать. Уже не все помнила точно поэтесса. <…> Уже прощаясь, я все-таки позволил себе спросить Аделину Ефимовну: «Валерий Яковлевич хотел посвятить вам сборник или действительно посвятил?» Адалис гневно посмотрела на меня и рявкнула: «Конечно посвятил! Такие вещи не забываются!» <…>

Уже много позже мне вдруг в голову пришла неожиданная мысль: вряд ли при живой жене Валерий Яковлевич решился бы посвятить книгу Адалис. Жанна Матвеевна не выносила соперницу. Но ведь посвящение можно было и зашифровать. Не стало ли название предпоследнего сборника «Дали» таким зашифрованным посвящением?

Я позвонил Евгении Филипповне Куниной, ученице Брюсова и близкой подруге молодой Адалис, и спросил: «Простите за нахальный вопрос. А как называл Брюсов Аделину Ефимовну в интимной обстановке, в кругу близких друзей?»

— Ну, как? Далью он ее называл!

Значит, ничего не придумала и ничего не забыла пожилая поэтесса. Надо было мне не стесняться и прямо спросить: «А какой сборник вам посвятили?» Теперь стало понятно стихотворение «Даль» из сборника «Миг»:

Ветки, листья, три сучка.
В глубь окна ползет акация.
Не сорвут нам дверь с крючка,
С Далью всласть могу ласкаться я.

(Собр. соч. Т. 3. С 115).

О своем маленьком открытии я рассказал редактору тома Елене Михайловне Малининой и хотел упомянуть о нем в предисловии к сборнику «Дали». Она посчитала это не очень удобным. Единственное, что мне удалось сделать, так это написать слово «Даль» с большой буквы, как имя, и сообщить, что стихотворение обращено к Адалис в сборнике «Миг» (Щербаков Р. Л. Текстологические победы и поражения // БЧ-1996. С. 74, 75).

Ни одно поэтическое наследие так не обветшало и не устарело за самый короткий срок, как символическое. Русский символизм правильнее назвать даже лжесимволизмом, чтобы оттенить его злоупотребления большими темами и отвлеченными понятиями, плохо запечатленными в слове. Все лже­символическое, то есть огромная часть написанного символистами, сохраняет лишь условный историко-литературный интерес. Объективно-ценное скрывается под кучей бутафорского, лжесимволического хлама. Тяжелую дань эпохе и культурной работе заплатило трудолюбивейшее и благороднейшее поколение русских поэтов. <…> В лучших (неурбанических) стихотворениях Брюсова никогда не устареет черта, делающая его самым последовательным и умелым из всех русских символистов. Это мужественный подход к теме, полная власть над темой, — умение извлечь из нее все, что она может и должна дать, исчерпать ее до конца, найти для нее правильный и емкий строфический сосуд. Лучшие его стихи — образец абсолютного овладения темой: «Орфей и Эвридика», «Тезей и Ариадна», «Демон самоубийства». Брюсов научил русских поэтов уважать тему, как таковую. Есть чему поучиться и в последних его книгах — «Далях» и «Последних мечтах». Здесь он дает образцы емкости стиха и удивительного расположения богатых смыслом разнообразных слов в скупо отмеренном пространстве (Мандельштам О. Буря и натиск // Русское искусство. 1923. № 1. С. 76).

Стихи данного сборника — плод нового увлечения автора научной поэзией. <…> В сущности говоря, этот сборник мало дает нового в собственно поэтическом отношении, он не больше, как одно из новых упражнений, набившего руку в стихотворчестве автора. И правда, что в этом отношении, как кто-то заметил, брюсовские «Дали» ничего не дали.

Ибо, действительно, мало вводить научные термины в поэтический лексикон, нужно еще научное мировосприятие, что как раз и отсутствует у автора, несмотря на всю его начитанность и эрудицию. Остается поэтому только ожидать, что принесет нового следующий сборник Брюсова (В. С. [Владимир Сушицкий.] Брюсов. Дали // Студенческая мысль. Саратов, 1923. № 3-4. 22 апр. С. 52).

Значительная часть книги <«Дали»> посвящена темам космического характера. Основываясь на последних научных данных, поэт пишет стихи о «вихрях электронов», о «налетах комет», о путях планет и прочее. С радостным спокойствием он созерцает величайшие мировые процессы. К таким грандиозным темам влечет поэта его вера в великую обновляющую миссию революции.

Характерно предисловие Брюсова к «Далям». Он с горячностью отводит упрек в большом количестве встречающихся у него непонятных слов и доказывает право поэта брать свои темы откуда угодно. Он присоединяет к книге специальный справочник, к которому и отсылает читателя. Это больно и смешно. Поэт сознавал свою неширокую доступность и трогательно заботился устранить ее путем справочника. В этом маленьком факте скрывается трагическое противоречие Брюсова нашего времени.