Эльза Вернер - Архистратиг Михаил

• Название: Архистратиг Михаил
• Автор: Эльза Вернер
• Издательство: Издательский дом «BBN»
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-900116-13-1Х

Читателям, уже знакомым с произведениями Э. Вернер («Фея Альп», «Развеянные чары», «Эгоист» и др.), и тем, кому ее имя еще не известно, будет одинаково интересно прочесть предлагаемые два романа, которые без преувеличения можно назвать лучшими романами талантливой немецкой писательницы. В соответствии с законами жанра «дамского романа», их положительные герои — яркие личности, волевые люди, мужчины отважны и благородны, а женщинам сильный характер не мешает быть нежными и очаровательно-женственными. Отрицательные герои наделены не менее пылкими страстями, и жизнь приводит тех и других к яростному единоборству.

Романы, написанные, как все произведения Э. Вернер, очень увлекательны, насыщены событиями, и хотя главное их содержание — любовь и связанные с ней переживания героев, в первом из них — «Архистратиг Михаил» — есть детективная линия и даже действуют шпионы, а во втором — «Проклят и прощен» — плетет интриги жестокий и коварный священник. Но судьба покровительствует влюбленным и, вопреки всевозможным препятствиям, приводит их к счастью.

OCR — ОксанаЛьвова

Spellcheck — Вера

E. WERNER (Elisabeth Burstenbinder) // Sankt Michael (1887)

Эльза Вернер, «Архистратиг Михаил. Проклят и прощен»

Пер. с немецкого. — Харьков: Издательский дом «BBN», 1994, 576 с.

---

— Ты ошибаешься, мама! — сказал Рауль. — Меня заставляет подчиняться вовсе не власть дедушки, а его личность. Что-то есть в его взоре, в его голосе, чему я не могу пойти наперекор. Я готов вызвать на бой весь мир, но против деда я бессилен.

— Да, он на славу вышколил тебя! Все это — плоды воспитания, целиком рассчитанного на то, чтобы лишить меня какого-либо влияния и привязать тебя исключительно к нему одному. Тебе импонируют его повелительный тон, его властный взгляд, а я уже давно разглядела под всем этим одно только самодурство, с которым мне приходилось мириться с первых дней брака. Только не вечно же это продлится..

Гортензия тяжело перевела дух при последних словах. Рауль ничего не ответил; он опустил голову на руки и уткнулся взглядом в пол.

— Я уже писала тебе, что Герта с матерью гостит здесь, — снова начала графиня. — Я была поражена видом Герты: в течение года, который мы не видели ее, она стала безупречной красавицей. Разве ты не находишь этого?

— Да, она очень красива... и очень избалована, капризна! Мне уже вчера пришлось столкнуться с ее капризами!

Гортензия слегка повела плечами.

— Она держит себя, как богатая наследница и единственная дочь бесконечно слабовольной матери, никогда не осмеливавшейся воспротивиться ее воле. Но ты, Рауль, сам обладаешь сильной волей и сумеешь заставить свою будущую жену уважать ее. В этом я не сомневаюсь, и это — как раз тот исключительный случай, когда я совершенно согласна с твоим дедом, желающим впоследствии сосредоточить в одних руках все фамильные владения. Доходы с майората очень умеренны, дедушке завещан только этот охотничий замок, а Герта — единственная наследница всего аллода, и богатая вдовья часть ее матери тоже со временем отойдет к ней. Кроме того, вы оба являетесь последними отпрысками рода Штейнрюков, так что союз между вами понятен сам собой.

— Ну да, если принимать во внимание лишь одни семейные соображения, тогда конечно! Ведь уже поторопились предрешить этот союз, когда мы были еще детьми! — сказал Рауль с горечью, не ускользнувшей от матери.

Она удивленно взглянула на него и промолвила:

— Но мне казалось, что ты имеешь все основания быть довольным таким решением. Даже я довольна, а уж я-то предъявляю к своей будущей невестке наивысшие требования. И до сих пор ты был вполне согласен, что же означает твоя угрюмость теперь? Неужели тебя так расстроили капризы Герты? Я признаю, что вчера она встретила тебя не особенно любезно, но это еще не дает оснований отказываться от руки красавицы и ее состояния!

— Нет, но мне противно уже теперь жертвовать своей свободой.

— Свободой! — горько рассмеялась Гортензия. — Неужели ты и в самом деле решаешься произнести это слово в этом доме? Разве тебе не надоело, что с тобой в двадцать пять лет обращаются как с мальчиком, что тебе задают трепку, если твое поведение не нравится, что об исполнении самого пустячного желания надо сначала покорно просить и смиренно подчиняться, если из высоких сфер последует категорический отказ? Неужели ты можешь хоть на мгновение оттянуть момент наступления полной самостоятельности, которая предоставляется тебе путем этого брака? Уже в будущем году, на основании завещания, опека твоего деда над Гертой кончается, и тогда она, а вместе с нею и ее муж вступают в полные права. Освободись, Рауль, освободи и себя, и меня!

— Мама! — воскликнул молодой граф, боязливо кивая в сторону двери.

Но взволнованная женщина не обратила внимания на его предупреждение и продолжала с прежней страстностью:

— Да, освободи и меня тоже! Что за жизнь веду я здесь? Вечная борьба и вечное поражение! До сих пор у тебя не было достаточной власти, чтобы защитить меня от вечных оскорблений, но теперь ты будешь обладать ею, стоит тебе только захотеть. Я сбегу к тебе, как только ты станешь на твердую почву!

Рауль резко встал. Страстная, убедительная речь матери не осталась без влияния, было видно, что нарисованная ею картина свободы и самостоятельности произвела глубокое впечатление на молодого человека, только что испытавшего на себе всю тяжесть дедушкиной власти. И все-таки в его колебании ясно отражалась внутренняя борьба.

— Ты права, мама, — проговорил он наконец, — совершенно права, я и не противлюсь... Но если дело должно быть ускорено теперь, как на то похоже, то...

— То ты имеешь все основания радоваться этому! Я не понимаю тебя, Рауль! Уж не связал ли ты себя...

— Нет, нет! — горячо перебил молодой граф, — об этом не может быть никакой речи!

Однако похоже, что его уверения мало успокоили мать. Она хотела продолжить расспросы в этом направлении. Но дверь вдруг резко, хотя и бесшумно, распахнулась, и камеристка графини вбежала, объявив вполголоса:

— Его высокопревосходительство, генерал!

Она не успела отойти от двери, как появился сам Штейнрюк. Он на мгновение остановился на пороге и быстрым, пытливым взглядом окинул мать и сына.

— С каких это пор в нашей семье заведен такой строгий этикет? — спросил он. — Тебе докладывают обо мне, Гортензия?

— Я не понимаю, почему вздумалось Марион... Ведь она знает, что доклад излишен...

— Если только ей не были даны соответствующие инструкции, то, разумеется, излишен! Хотя ее доклад звучал скорее предупреждением!

С этими словами Штейнрюк уселся около Гортензии, ответив на поклон внука лишь небрежным кивком головы. До сих пор мать и сын говорили по-французски, но при появлении генерала перешли на немецкий язык, на котором граф обратился к ним при входе и теперь продолжал:

— Я хотел спросить тебя кое о чем, Гортензия. Мне только что сообщили, что по твоему приказанию приготовляются две комнаты для гостей. Я думал, что мы ограничимся родными и останемся исключительно в семейном кругу. Кого ты пригласила?

— Дело идет об очень кратком визите, папа, — сказала графиня. — Это знакомые, которые в данный момент находятся в Вильдбаде и на обратном пути хотят провести у нас два-три дня. Я получила известие об их прибытии только сегодня утром и сама сообщила бы тебе о гостях.

— Да, но я хотел бы знать, кого именно ты ждешь!

— Анри де Клермона и его сестру...

Ответ был дан не без замешательства, и лицо генерала омрачилось.

— В таком случае я очень сожалею, что ты не предупредила меня заранее об их визите, я не допустил бы его!

— Но приглашение было дано по желанию Рауля, по его особой просьбе!

— Пусть, я все-таки не желаю видеть Клермонов в нашем обществе.

Рауль подскочил при этом твердо выраженном заявлении, и его лицо залила густая краска.

— Прости, дедушка, но Анри и его сестра уже не раз бывали у нас прошлой зимой!

— У твоей матери! Я не вмешиваюсь в выбор тех гостей, которых она принимает лично у себя, но принять их в Штейнрюке, где мы находимся в тесном семейном кругу, значило бы допустить с ними интимность, которой я категорически не желаю.

— Но это невозможно! — возразила Гортензия, нервно комкая носовой платок. — Раз я пригласила гостей, не могу же я взять приглашение обратно!

— Почему нет? Ты просто напишешь, что заболела и не можешь исполнить в полной мере обязанности хозяйки!

— Но ведь это поставит нас в смешное положение! — воскликнул Рауль. — Никто не поверит такому предлогу, это будет оскорблением!

— Я тоже так думаю! — поддержала его Гортензия.

— Ну а я держусь другого мнения, чем вы оба! — с ударением на «я» сказал генерал. — А здесь важнее всего именно мое мнение. Ваше дело, как вы уладите вопрос с отказом, но это должно быть сделано во что бы то ни стало, так как я не приму Клермонов в своем замке!

Это было сказано тем самым повелительным тоном, который более всего возмущал страстную Гортензию. Она в бешенстве вскочила с места:

— Значит, я должна оскорбить друзей своего сына? Конечно, они — мои соотечественники, и это закрывает им доступ в замок! Ведь любовь к родине вечно была поводом для упреков по моему адресу, а симпатия Рауля к моим соотечественникам уже рассматривается как преступление! Со времени смерти отца он не смеет и ногой ступить во Францию, весь круг его знакомств определяется тобой, словно Рауль — маленький мальчик, и ему с трудом разрешают бывать у моих родственников. Но я устала от этого вечного рабства, я хочу наконец...

— Рауль, оставь нас! — перебил Штейнрюк.

Он продолжал спокойно сидеть на месте, и его лицо казалось невозмутимым, только на лбу вырисовалась грозная складка.

— Ты останешься здесь, Рауль! — крикнула Гортензия. — Ты останешься около своей матери!

Молодой граф был, по-видимому, склонен принять сторону матери, он стал рядом с нею и собирался явно воспротивиться деду. Но теперь последний встал с месте, и его взор сверкнул гневом.

— Ты слышал, что я приказал? — сказал он внуку. — Вон!

Тон его голоса был таким властным, что вся готовность Рауля оказать сопротивление сразу исчезла, он не мог противиться этому тону и взгляду; одно краткое время он еще колебался, потом повернулся и вышел из комнаты.