Борис Альтшулер - Он между нами жил... Воспомнинания о Сахарове (сборник под ред. Б.Л.Альтшуллера)

• Название: Он между нами жил... Воспомнинания о Сахарове (сборник под ред. Б.Л.Альтшуллера)
• Автор: Борис Альтшулер
• Издательство: Практика
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1996
• ISBN: 5-88001-020-1

От издателя: Книга включает статьи 72 авторов — в основном ученых, работавших с А. Д. Сахаровым, знавших его в разные периода жизни. Здесь и сотрудники по работе над ядерным оружием, коллеги из Физического института, однокурсники по учебе в МГУ, физики из США, Израиля, других стран. Книга включает уникальные материалы о крупнейшем в истории испытании сверхмощной водородной бомбы, горькой ссылке и трагических месяцах голодовок А. Д. Сахарова.

---

В письме А.П.Александрову имеется место, где А.Д. упоминает о телеграмме, полученной им от Е.П.Велихова 14 октября 1980 г., и расценивает ее как "уловку КГБ". В этой связи в моем письме говорится:

"12 октября, сразу же по возвращении из командировки, я узнал от Е.Л.Фейнберга, что Е.П.Велихов Вам не ответил и это Вас беспокоит ит.п. 13-го я был у Е.П.Велихова и он мне сказал, что не отвечает Вам, ибо сам еще не получил ответа на какой-то запрос. На это я сказал, что сам принадлежу к числу людей, отвечающих на письма и беспокоящихся, когда мне не отвечают. Поэтому я понимаю, как неприятно не иметь ответа и посоветовал Е.П. ответить Вам немедленно, что он и сделал. А Вы вот пишете, что "эта телеграмма не более как уловка КГБ с целью оттяжки времени". Правда, в этом случае Вы начинаете фразу со слов "У меня создалось впечатление, что…". К сожалению, когда речь идет о Ваших коллегах по ФИАНу, некоторых из которых Вы знаете десятки лет, Вы не делаете оговорок.

Впрочем, я не собираюсь заниматься ни демагогией, ни становиться в позу оскорбленной невинности. Я не верю, сейчас по крайней мере, что Вы действительно подозреваете меня, Е.Л. или кого-то еще из нас в неблаговидном сотрудничестве. Да и жизнь сложна, Вы в известной мере изолированы, и можно понять появление различных подозрений. Но Вы же, ничего не проверив, сообщаете о своих подозрениях миллионам людей, да еще как нечто известное и несомненное.

Я придаю огромное значение правам человека, отстаиванию этих прав. Достаточно я на своем веку насмотрелся на их нарушение (напомню Вам хотя бы, что моя жена в том же Горьком находилась в фактической ссылке целых 8 лет). Но одно из основных прав человека- это презумпция невиновности. Вы же, не имея на это ни малейших оснований, только на основе логической возможности, пишете: "органы КГБ разрешили моим сослуживцам (даже порекомендовали)" и т. п. Даже если Вы сами не считаете, что мы имели какие-то поручения от «органов» (я все же на это надеюсь), то как же не подумать о читателях, особенно за границей. Они же поймут это буквально. Между тем, совершенно очевидна огромная и принципиальная разница (по крайней мере, когда речь идет о моральной стороне дела) между действиями с разрешения КГБ (к тому же в данном случае, косвенного разрешения, ибо мы имели дело только с Президиумом и ФИАНом) и действиями по рекомендации или указанию КГБ. Напрашивается такая аналогия. Родственники или друзья передают заключенному передачу вполне законным путем, т. е. с разрешения тюремных властей. И совсем другое дело, когда сами власти направляют к Вам провокатора (наседку) с какой-то передачей ит.п.".

Письмо заканчивается так:

"Добиваясь разрешения ездить к Вам и, вообще, помочь Вам вести научную работу, мы не стремились заработать какой-то капитал. Напротив, мы не ожидали и не ожидаем для себя в этой связи ничего кроме неприятностей. Но вот чего я действительно не ожидал, так это того, что эти неприятности могут исходить лично от Вас. Мне трудно поверить в то, что Вы сознательно пишете столь двусмысленно. Я верю, что это просто неосторожность, могущая, к сожалению, дорого обойтись людям. Собственно поэтому я и решил написать, хотя и не знаю, пригодятся ли когда-либо Вам мои пояснения".

Письмо это не было отправлено, меня отговорили, и я рад этому — А.Д. и так было плохо, не следовало его дополнительно огорчать, но обида еще долго жила в моем сердце. Да и сейчас мне неприятно было увидеть письмо А.П.Александрову в «Огоньке», причем, без всяких комментариев.

Не буду здесь приводить дальнейшую переписку. Отмечу лишь, что следующее письмо А.Д. датировано 29 марта 1982 г., после отъезда Е.Алексеевой, и начинается так:

"Дорогие Виталий Лазаревич и Евгений Львович! В связи с тем, что отпала главная причина, заставившая меня отказаться от приездов в Горький сотрудников ФИАНа, прошу о возобновлении таких поездок в ближайшее время…".

Разумеется, поездки возобновились и продолжались (с перерывами) до 1986 г. включительно. Всего у Сахарова побывало, причем совершенно добровольно, 17 сотрудников Отдела, некоторые из них ездили по многу раз [186].

4. Теперь перейду к самому неприятному, связанному с голодовкой Сахарова в 1985 г. Как я уже упоминал, мне казалось и кажется неуместным сейчас обсуждать этот вопрос, но приходится после опубликования статьи Е.Г.Боннэр [4].

Процитировав часть письма А.Д. ко мне от 10 ноября 1984 г., помещенного в «Знамени» (ссылка 5 и выше), Елена Георгиевна пишет [4]: "Публикация Виталия Лазаревича Гинзбурга потрясла меня своей открытостью. Хотя, признаюсь, мне не хватает в ней сегодняшней оценки его тогдашнего молчания. Но все равно! Ведь только он и академик Вонсовский честно признали свою неправоту в тот период". Как же это понимать? Что касается потрясающей «открытости», то она сводится лишь к тому, что я не утаил или не исказил писем Сахарова ко мне. Не вижу, разумеется, в этом ничего удивительного, даже мысль делать купюры в тексте писем А.Д. не приходила мне в голову. Далее, С.В.Вонсовский подписал как "письмо 40 академиков", так и "письмо 71", и в апреле 1989 г. на собрании по выборам народных депутатов СССР от Академии наук СССР публично извинился за это перед А.Д.Сахаровым. Правильно поступил. Позволю себе выразить твердую уверенность в том, что я поступил бы так же, если бы подписал эти или какие-то другие аналогичные письма. Но я ведь ничего не подписывал. Наконец, каким же образом "я честно признал свою неправоту" и в чем состоит эта «неправота»? Вчитавшись в текст, и с помощью близкого к А.Д. и Е.Г. человека — Б.Л.Альтшулера, я понял, в чем же меня обвиняет Е.Г.Боннэр: "третьей голодовки Андрея Дмитриевича (1985) могло бы не быть, если б его коллеги нашли в себе силы выполнить его прямую просьбу… Но и в Москве, и „в заграницах" коллеги молчали, как партизаны" [4].

В письмах ко мне от 10 ноября 1984 г. и от 16 января 1985 г. (см. выше) Сахаров призывал пошире рассказывать о его голодовке и муках, описанных в письме к А.П.Александрову от 15 октября 1984 г. Он писал также: "мне кажется, что очень полезными были бы активные коллективные действия группы академиков и членов-корреспондентов в поддержку моей просьбы о поездке жены. Это могло бы быть совместное обращение к Президенту" (письмо ко мне от 16 января 1985 г.).

Вот уж поистине абеpрация, свойственная, очевидно, и великим людям. Да я не могу назвать ни одного члена Академии, который стал бы публично или в письме просить удовлетворить просьбу А.Д.Сахарова о поездке его жены в США. Конечно, я не проводил широкого опроса, но слышал всегда только и исключительно одно: Сахаров уже голодал в связи с требованием об отъезде Лизы Алексеевой — невесты сына Е.Г.Боннэр. Тогда ему уступили. Теперь он тоже голодает по чисто личным мотивам и добиться удовлетворения его просьбы невозможно. Говорили вещи и похуже.

Голодовка в связи с требованием выпустить Е.Алексееву в свое время также не вызвала широкого сочувствия. Книги Е.Г.Боннэр, упомянутой в сноске на с.213, у меня нет, поэтому опишу ситуацию по статье Б.Л.Альтшулера :[187]

"Алексей Семенов, младший сын Елены Георгиевны, при всех отличных оценках был исключен с пятого курса института (якобы, за несдачу экзамена по военному делу) и подлежал призыву в армию. Иметь такого заложника Сахаров не мог — таким образом ему пытались заткнуть рот. Единственный оставленный выход — эмиграция. Но у Алексея — девушка, без которой он никуда ехать не хочет. И в этой критической ситуации Андрей Дмитриевич дал им слово, что Лиза к Алеше приедет. Это было в 1978 г.". И далее: "Но данное слово Андрей Дмитриевич никогда не нарушал. И допустить гибели Лизы он тоже не мог. Так что с нравственной точки зрения все было абсолютно оправдано — первый из сформулированных выше принципов выполнен [188]. Здесь даже слово «принцип» звучит нелепо; настолько по-человечески все было самоочевидно. И, страшно сказать, как этого почти никто не понимал".

Последнее я могу подтвердить. Сам я много думал о голодовках, их оправданности или неоправданности в тех или иных условиях, но к вполне четким выводам так и не пришел. Не буду здесь распространяться на эту тему. Замечу лишь, что я, разумеется, всегда безоговорочно был за право каждого человека ездить, куда он хочет. Поэтому не могло быть и речи с моей стороны о каком-то отрицании права Е.Алексеевой или Е.Г.Боннэр уехать или поехать в США. Трудно усомниться и в праве каждого человека на голодовку, как и на самоубийство (впрочем, некоторые религии отрицают такое право). Но вот каковы при этом обязанности окружающих? Как они должны реагировать? В этом корень вопроса. В своей заметке в «Огоньке» Е.Г.Боннэр цитирует, с явным осуждением и без указания имени автора, часть письма А.Д.Сахарову от Е.Л.Фейнберга (письмо от 9апреля 1985 г.). Жаль, что это письмо не приведено полностью. Надеюсь, что Е.Л.Фейнберг сделает это и приведет также полностью его письмо Сахарову от 20 февраля 1985 г. От себя считаю необходимым сказать, что никто из известных мне лиц так не любил А.Д.Сахарова и не заботился о нем, как Е.Л.Фейнберг. То положительное, что приписывается часто мне, фактически, в значительной мере было сделано Е.Л.Фейнбергом или, точнее, по его инициативе. Мы оба были убеждены, и я остался в этом убежден и сейчас, что А.Д. не следовало голодать. Причина, конечно, только одна — беспокойство за его здоровье, сострадание к его мукам. Ни о каких других мотивах не было и речи. Как могли, мы отговаривали А.Д. от голодовок. В частности, когда я приезжал в Горький 22 декабря 1983 г., А.Д. сказал, что будет голодать, а я его отговаривал (Е.Г.Боннэр при этом присутствовала, а я не только говорил на словах, но и писал на бумаге, поскольку опасался подслушивания). Особенно мне запомнился эпизод, когда я уже стоял в прихожей и прощался, а А.Д. громко говорил, что будет голодать и «они» все равно уступят и выпустят Е.Г. Я пытался, не помню уж, словами или жестами, побудить его не говорить этого громко — подслушивают же, а это невыгодно даже с точки зрения его целей. Но А.Д. был весел и возбужден — был уверен, что «они» все равно уступят. Я же, как и Е.Л.Фейнберг, был уверен в обратном. «Они» выпустили Е.Алексееву, и уже тогда, я от кого-то слышал, начальство, возражавшее против этого, аргументировало так: выпустили Алексееву — будет голодовка по другому поводу. Поэтому, как я думаю, «они» твердо решили не уступать. Поскольку даже потрясающее письмо А.Д.Сахарова, переданное мной А.П.Александрову и, не сомневаюсь в этом, переданное им на "самый верх", не подействовало, то просто смешно, как мне кажется, предполагать, что могли подействовать какие-то письма советских коллег Сахарова. Е.Г.Боннэр и делает (см. заметку в «Огоньке» [4]) ставку в основном на иностранцев. Да, им было несравненно легче протестовать и эти протесты немало дали. Но тогда, в 1985 г., уже наступило известное насыщение, и я крайне сомневаюсь в том, чтобы можно было еще чего-либо добиться. Поэтому, как я убежден, и уже писал об этом в «Знамени» и во втоpой части выше, только приход к власти М.С.Горбачева спас Сахарова (между тем, Е.Г.Боннэр пишет [4]: "А новое правительство или старое — дело второе"; другими словами, что Брежнев, что Черненко, что Горбачев — все равно).