Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6322 ( № 18 2011)

• Название: Литературная Газета 6322 ( № 18 2011)
• Автор: Литературка Литературная Газета
• Жанр: Публицистика

"Литературная газета" общественно-политический еженедельник Главный редактор "Литературной газеты" Поляков Юрий Михайлович http://www.lgz.ru/

---

Алексей Варламов. Андрей Платонов. — М.: Молодая гвардия, 2011. — 546[14] с: ил. — (Жизнь замечательных людей: сер. биогр.; вып. 1294). – 5000 экз.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 4,8 Проголосовало: 8 чел. 12345

Комментарии: 19.05.2011 10:14:09 - Валентин Иванович Колесов пишет:

Платонов самый советский писатель

Я это подозревал, а теперь благодаря смелому автору статьи убедился в этом. Я-то ведь тоже за моральный кодекс коммунизма.Раньше, в начале перестройки, антисоветчики трясли "Котлованом" как памфлетом против коммунизма. Автор, как культурный человек, вежливо покритиковал Варламова. Это хорошо, читать Варламова я не буду.

«ЛГ»-рейтинг

Литература

«ЛГ»-рейтинг

[?]

Эдуард Балашов. Алатырь : Стихотворения. – М.: Молодая гвардия, 2011. – 318[2] с.: с фото. – (Библиотека лирической поэзии «Золотой жираф»). – 1000 экз.

В новой книге Эдуарда Балашова представлены стихи последних лет, новый цикл «Россия – радость», а также избранные стихотворения из предыдущих сборников «Ноша», «Цветы сновидений», «Гонец», «Хлебный ветер».

Э. Балашов – поэт-мыслитель, поэт-духовидец, поэт-вещун. Это не просто стихи, это духовные медитации. Но не камнетяжкие, а пластичные, светлые и мелодичные. Каждое стихотворение – мысль, заострённая глубоким зрением и чутким слухом, мысль, в чистом виде не представимая, но ощутимая глазами сердца, созревшего для откровения. Стихи эти надо не прочитать, а прожить. Прожить, повзрослев на целую жизнь.

За страданием лета,

За безмолвьем зимы

Дом мой – горница Света

Над гордыней Земли.

[?]

Современная китайская проза. Багровое облако. Жизнь как натянутая струна. – М.: АСТ, Астрель-СПб. – 512 с., 544 с. – 3000 экз.

Антология, составленная Союзом китайских писателей. Реформы, проводимые в Китае, серьёзно повлияли на образ жизни, психологию и мировоззрение жителей этой страны. Соответственно меняется и китайская литература. Новейшая литература Китая отошла от политики, столкнулась с рынком и массовой культурой, развивается в унисон с тенденциями, присущими всей мировой литературе. Многообразие художественных форм, неоднозначность трактовки конфликтов, поиск своего места в стремительно меняющемся мире, отношения между мужчиной и женщиной – эти темы давно сменили установки, доминировавшие в китайской литературе до начала реформ. При этом китайские писатели стремятся сохранить национальные особенности своих текстов и их своеобразие.

[?]

Горький в зеркале эпохи (неизданная переписка). – М.: Институт мировой литературы им. А.М. Горького РАН, 2010. – 736 с. – 600 экз.

Сборник продолжает серию, в которой публикуются неизвестные письма А.М. Горького и его адресатов. В книге представлена переписка самого Горького с А.А. Богдановым за 1908–1910 гг., хранящаяся в Архиве А.М. Горького и итальянском архиве Лелио-Лисли Бассо Иссоко (Рим), письма М.Ф. Андреевой, К.Д. Бальмонта, Л.Б. Каменева, Б.И. Николаевского, Н.Н. Суханова.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

«Писать я начал в самый роковой час истории»

Литература

«Писать я начал в самый роковой час истории»

МАКС ФРИШ – 100

Юрий АРХИПОВ

15 мая отмечается столетний юбилей одного из своих классиков. Швейцарец Макс Фриш (1911–1991) начиная с шестидесятых годов и у нас входил в обязательный список книгочеев-интеллектуалов. Нельзя было не иметь понятия о таких его романах, как «Homo faber», «Штиллер», «Назову себя Гантенбайн»: девушки не стали бы любить. Тогда в цене были книги, в которых отразился век с его отчуждением, утратой живого лица, стёртой биографией человека, превращённого в примитивный винтик не им затеянных обстоятельств. Проблемы ныне придвинулись и к нам вплотную, хотя Фриша теперь издают меньше и не так часто ставят на театре. А в то время в его освоении поучаствовали практически все ведущие германисты Советского Союза – и литературоведы, и переводчики. Недавно присланная мне из Майнца дотошная книга Франка Гёблера «Макс Фриш в Советском Союзе» красноречиво об этом свидетельствует.

Немало писал о Фрише в то время и я. И перевёл четыре его пьесы, одна из которых, его первенец «Санта Крус», до сих пор идёт на широком пространстве некогда единой страны – от Сибири до Кишинёва и Крыма. Поэтому когда в феврале 1989 года представилась возможность побывать у Фриша в гостях, я не преминул ею воспользоваться. Возможность была ошарашивающе неожиданная. Мы тогда ещё не привыкли к свободному передвижению по миру, всё было в диковинку. Вдруг дали стипендию земли Баден-Вюртемберг для работы в Немецком литературном архиве под Штутгартом, вдруг выпустили, не потребовав «выездную визу».

Там, в Марбахе, я познакомился с профессором из Лозанны Кристианом Харт-Ниббригом. Он загорелся идеей устроить мою гастроль с докладами в швейцарских университетах. И – о чудо! – легко её осуществил, выправив приглашение от культурного фонда «Гельвеция». Между прочим, Макс Фриш жил в Цюрихе в двух шагах от Шпигельгассе, где жил во время оно и Ленин. Писатель первым делом указал мне соответствующий дом с мемориальной доской, когда мы двинулись с ним из его двухэтажной квартиры пообедать в его любимый ресторан на набережной Цюрихского озера, чтобы там заодно и побеседовать. Беседу я записал с его дозволения на магнитофон, плёнку с тех пор храню: как-то не было повода её опубликовать. Впервые делаю это здесь, в любимой газете.

– В вашем кабинете я обратил внимание на то, что ваш роскошный письменный стол выглядит как-то пустынно. Отчего так?

– Ох, за этим столом теперь можно подписывать только смертные приговоры. Друзья-ровесники умирают один за другим, это действует угнетающе.

– И никаких новых идей?

– Идей уйма. Никакой свежей энергии.

– Когда-то наша «Литературная газета» перевела и напечатала вашу полемику с литературоведом Эмилем Штайгером. Дело было, кажется, в бурном 1967 году, и вы были тогда весьма политизированы в своих суждениях. Это сохранилось?

– Конечно. Я по-прежнему левый, как большинство писателей Запада. Поэтому мы все тут с такой надеждой смотрим на вашу перестройку. Язвы капитализма слишком уж выпирают. Отвратительно устройство мира, при котором одни становятся всё богаче, а другие всё беднее.

– И вы встали на эту сторону баррикад с самого начала вашей писательской деятельности?

– Разумеется. Я ведь начал писать довольно поздно, вполне зрелым человеком. До этого работал архитектором, и весьма успешно – придумал даже кое-какие новшества в блочном строительстве. Поэтому, когда я был гостем вашего Союза писателей и меня возили на пароходе по волжским городам, мне было забавно слушать пояснения экскурсоводов, с гордостью описывавших достоинства всяких окраинных Черёмушек. Так я сам начинал лет за тридцать или сорок до того. А писать я начал накануне Второй мировой войны, в самый роковой час истории. С очевидной моральной установкой, оставшейся с тех пор неизменной. Кто видел восхождение и закат Гитлера, тот не может избыть в себе эти впечатления.

– Я когда-то писал дипломную работу на филфаке о «Человеке без свойств» Роберта Музиля. И когда вскоре после этого стал переводить ваши дневники и пьесы, мне показалось, что многие мотивы – связанные с так называемым отчуждением – у вас совпадают. Он и вправду повлиял на вас?

– Ну повлиял ли непосредственно – это вопрос. Конечно, я всегда восхищался этим романом, не раз его перечитывал. И ставлю Музиля выше других признанных интеллектуалов века – от Томаса Манна и Гессе до Дёблина или Додерера. Но всё-таки его интеллектуализм вряд ли мне по зубам. Чтобы ему внимать или подражать, надо быть философом, а не архитектором.

– А Роберт Вальзер, тоже житель Шпигельгассе? Как, кстати, и Хуго Балль.

– Ну Балль-то там не жил – просто держал одно время своё знаменитое дадаистское кафе «Вольтер». А Вальзер был уже в лечебнице под Санкт-Галленом, когда я здесь поселился. Конечно, это великий стилист, один из тончайших. Но как Музиль для меня слишком умён, так Вальзер слишком затейлив и тонок. Притчи Кафки мне всё-таки ближе. А как драматургу ближе всего, видимо, Брехт. Он и был номер один едва ли не во всём мире, когда я начал сочинять пьесы.