Бен Элтон - Первая жертва

• Название: Первая жертва
• Автор: Бен Элтон
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2009
• ISBN: 978–5–389–00483–2

Десятый роман Бена Элтона — историческая драма, детектив и романтическая история. Следователь Дуглас Кингсли за отказ идти воевать на Первой мировой попадает в тюрьму. Там его, лондонского полицейского, ждет неминуемая смерть. Однако его похищает британская разведслужба, чтобы отправить во Фландрию, но не воевать, а расследовать убийство офицера — родовитого аристократа и знаменитого поэта. Вскоре он понимает, что и улики, и свидетели исчезают в кровавой круговерти войны. Да и сам он практически исчез — живет под чужим именем, жене сообщили, что он погиб. Будет ли он жить под новым именем, найдет ли новый смысл жизни и новую любовь?

---

Миновав пригорок, они смогли подняться на четвереньки и снова поползли вверх по склону, а затем через линию Лангемарка-Гелювельта. Теперь они продвигались перебежками, пригнувшись, останавливаясь только при запуске очередной сигнальной ракеты, в свете которой все живое либо замирало, либо погибало. Они натолкнулись на санитаров и раненых и поняли, что приближаются к британским позициям.

Именно в этот момент, когда до дома было рукой подать, немецкие орудия снова начали обстрел.

— В укрытие! — крикнул Хилтон, и они с Кингсли нырнули в ближайшую воронку.

50 Томительное ожидание под огнем

Так начался один из самых мучительных дней в жизни Кингсли. Как и тысячам других солдат, прячущихся в тысячах других воронок на этой обезображенной равнине, ему пришлось пережидать полномасштабный артиллерийский обстрел. В основном снаряды приземлялись дальше по склону, в той стороне, куда направлялись полковник и Кингсли, но многие из них падали достаточно близко, поэтому дальше двигаться было нельзя. Сидеть в воронке было относительно безопасно, здесь им грозило либо прямое попадание снаряда, либо рикошет, а тот, кто пытался вылезти на поверхность, попадал под осколочный дождь всех снарядов, разорвавшихся в радиусе ста метров. За считанные секунды человека разносило на куски. Так что не оставалось ничего другого, кроме как поглубже окопаться в воронке, надвинуть каски и пересидеть обстрел. Так и поступили Кингсли и Хилтон: они вычерпывали пригоршнями лужу, в которой стояли, и выбрасывали наверх комья жидкой грязи. Им удалось углубить свое убежище футов до трех с половиной, а затем они уселись рядом, по пояс в воде, лицом друг к другу, касаясь друг друга коленями, и стали ждать, когда стихнет буря.

К счастью, дождь прекратился.

Солдату трудно пережидать бомбежку — сидеть, вжавшись в вонючую землю, когда все вокруг сотрясается, под дождем из металла, камней и глины, понимать, что в любой момент тебя может засыпать, возможно, даже заживо, и постепенно впадать в забытье — от этого многие едва не лишались рассудка. Кингсли тоже чуть не растерял всю свою отвагу. Канонада стала жестче с рассветом, и свист, грохот, рев словно рвали его нервы на кусочки.

Это был не ураганный огонь, а скорее тяжелая бомбардировка, которая постепенно усиливалась в течение дня. В перерывах между частыми взрывами можно было говорить, и полковник, который видел, насколько потрясен Кингсли, воспользовался возможностью и попытался его успокоить.

— Не нужно об этом думать, капитан, — сказал он. — Именно так мы, старые тертые калачи, выдерживаем такое. Не размышляйте. Начнете размышлять — сойдете с ума. Парни сидят, психуют, придумывают себе какие-то идиотские ритуалы. Бывает, загадают, что если не успеют спеть какую-нибудь глупую песню сто раз, или не постучат себя как-то по-особенному по коленке, или не сделают столько-то затяжек, пока губы не опалят, то следующий снаряд будет их. Я знал солдат, которые не подчинялись приказу, просто чтобы выполнить какую-то безумную задачу, которую сами перед собой поставили, полагая, что это единственное, что отделяет их от следующего взрыва. Не думайте так, старина. От этого свихнуться можно. Поверьте мне. Я сидел в таких воронках, как эта, и видел, как люди за полдня с ума сходят.

Кингсли поразили слова полковника. Он действительно начал считать секунды между взрывами, и ему казалось, что он начинает улавливать слышный только ему ритм, которому обязан следовать. Эти мысли были совершенно лишены логики, но все же он чувствовал, как безумие утягивает его на дно, и думал, что если не разработает систему отсчета секунд между взрывами, то пропущенный взрыв убьет его. Это было как в те времена, когда он летал на аэропланах и верил в то, что если он не сосредоточится на двигателе, то машина рухнет вниз.

— Вы правы, полковник, — сказал Кингсли. — Я начал… размышлять. Спасибо.

— Попробуйте думать о чем-то другом. И не показывайте никому, что вы напуганы, это самое главное.

— Почему?

— Когда вы стараетесь выглядеть храбрым, вы перестаете думать о страхе. Это всегда срабатывает. Это то же самое, что насвистывать веселую мелодию.

— А вы боитесь, сэр?

— Я? Боюсь? Нет, конечно. Я сижу в мелкой воронке под тяжелым обстрелом батареи немецких гаубиц, с какой стати мне бояться? Что за чушь!

Полковник улыбнулся, они оба засмеялись, и Кингсли почувствовал признательность к своему более опытному товарищу за то, что он поделился с ним капелькой отваги.

— Споем? — предложил полковник. — Люблю попеть.

— Ну, если хотите, давайте.

Кингсли по-прежнему ужасно нервировали раздававшиеся вокруг выстрелы, и он был рад любому способу, который поможет ему пережить эту пытку.

— Путь далекий до Типперери, путь далекий домой, — начал полковник глубоким, мощным тенором.

— Путь далекий до милой Мэри и до Англии родной!

Кингсли подхватил мелодию, и они спели «Забудь о неприятностях», «Армию Фреда Карно» и «Припасы квартирмейстера».

Вскоре они начали различать и другие голоса. Кингсли поразила странность происходящего: поле все в воронках, в них сидят люди и распевают песни, а с неба на них льется смертоносный дождь. Он вспомнил разговор с капитаном Шенноном в гостинице «Мажестик» о странностях современной войны. Было бы трудно представить более абсурдную ситуацию, чем та, в которой он сейчас оказался.

В конце концов они допелись до хрипоты. Кингсли стало немного полегче, и он снова вернулся к мыслям о расследовании.

— Сэр, — начал он, — я так понимаю, что мы тут надолго застряли, возможно, я смог бы снова поговорить с вами о смерти виконта Аберкромби?

— Что? Вы опять за свое, да? Интересно, зачем вы тут оказались? — ответил полковник. — Ну, хорошо, наверное, эта тема не хуже любой другой. Я собирался предложить обсудить крикет.

— Полковник, вы знали, что во время своего пребывания в замке Бориваж виконт Аберкромби пытался получить зеленый конверт?

— Правда? Нет, я об этом не слышал, но ведь я их не выдаю.

— Зачем, по-вашему, он мог ему понадобиться?

— Чтобы отправить письмо, не ставя военных в известность о его содержании, полагаю.

— Полковник, ведь это ваша задача — перлюстрировать письма солдат?

— Только офицеров, не солдат. Ужасная работа. Мне противна сама мысль о том, чтобы читать чужие письма, но без этого никуда. Вы представить себе не можете, что за информацию выкладывают эти парни. Они рассказывают своим девушкам о позициях, мощности, расположении войск! Как будто приличной девушке вообще может быть интересно что-нибудь подобное.

— У вас когда-нибудь была причина читать письма капитана Аберкромби, полковник?

— Ну да. Вообще-то была.

— Вы не говорили мне об этом.

— А вы не спрашивали.

— Вы не думали, что это может относиться к делу?

— Вообще-то нет. Я считаю, что цензор никогда не должен обсуждать содержимое писем, которые ему приходится читать. Читать чужую частную корреспонденцию и так противно, тем более обсуждать содержимое. Я бы чувствовал себя подлецом.

— Я бы хотел спросить вас о том письме.

— Спросить вы можете. Но кто знает, сколько вы узнаете.

— Вы навещали Аберкромби в Бориваже из-за этого письма?

— Да, из-за него. Я хотел ему лично сказать, что я его не пропустил. Я хотел, чтобы он добровольно его забрал, в противном случае мне пришлось бы передать его в штаб.

— Передать в штаб? Я думал, что вы считаете правильным никогда и ни с кем не обсуждать содержимое почты, которую вы читаете?

— Если только в ней нет чего-то, что угрожает безопасности. Черт возьми, капитан, мне казалось, это совершенно очевидно. В противном случае зачем тогда вообще подвергать письма цензуре?

— Вам показалось, что письмо Аберкромби представляет собой угрозу безопасности?

— Я решил, что оно… тревожное, и хотел, чтобы он добровольно его забрал.

— И что он на это ответил?

— Послал меня к черту. Кстати, это были его первые слова.

Их разговор постоянно прерывался оглушительными взрывами фугасных бомб у них над головой и повсюду вокруг на маленьком пятачке земли, в которой они отсиживались. Кингсли был рад, что думает о чем-то важном, так как понимал, что никогда прежде в своей жизни не оказывался в более неприятной ситуации.

— Боюсь, полковник, мне придется попросить вас рассказать мне, что было в этом письме.

— А я бы очень попросил вас поинтересоваться этим в штабе. Теперь это письмо у них.

— У меня есть причина полагать, что там его больше нет, полковник. Я предполагаю, что письмо Аберкромби было уничтожено.

— Ну и хорошо, вот что я вам скажу. Парень был не в себе. Контузия. Было бы чертовски жаль, если бы его запомнили только из-за каких-то идиотских идей, которые вбили в него немецкие снаряды.