Юрий Зверев - Размышления о жизни и счастье

• Название: Размышления о жизни и счастье
• Автор: Юрий Зверев
• Жанр: Современная проза

Один философ сказал: «Человек вечно живёт в тумане».

Рано или поздно у человека появляется желание рассеять этот туман. Душа начинает требовать ответов на «вечные» вопросы. Начинается поиск смысла жизни: «Зачем я пришёл на этот свет и куда уйду? Для чего мне дана свободная воля, эмоции, разум? Всем ли нужна вера в Бога? Что такое семейное счастье и как его обрести? Какова связь между творчеством и жизнью?»

Автор книги размышляет над этими вопросами. Он пытается помочь читателю в поиске ответов на вечную загадку жизни.

Кроме того, в книге рассказывается о неизвестных сторонах жизни некоторых известных людей

---

«Пришли варвары и всё уничтожили». Какие «варвары», откуда пришли и куда исчезли? А где фундаменты их строений, где их могилы?

Ведь на эти вопросы науке когда-то надо будет отвечать. Когда академик Фоменко попробовал сделать это, на него обрушились не контраргументы, а почти площадная ругань. Выскочка, (даже не историк, а какой-то математик!) вторгся в их епархию! Покусился на святая святых — их привычное мировоззрение! Ату! — его, — ату!

Опять может получиться, как в известной шутке:

а) Этого не может быть!

б) В этом что-то есть…

в) Как, разве вы этого не знаете? Это же давно всем известно!

Всё общественное мировоззрение виновато — слишком уж оно консервативно. С ним в себе и надо спорить, а для этого следует хотя бы читать книги этих чудаков: Джордано Бруно, Коперника Галилея… А вдруг она, действительно, крутится? А вдруг А.Т.Фоменко окажется в этом ряду? А мы, оказывается, давно его сожгли.

Но разве могло быть иначе, когда кресла известных историков зашатались?

23 октября 2008 г.

О чужих письмах

Читать чужие письма в обывательском смысле — дело греховное, подлое. Но как обойтись без этого творцу? Как создать живой образ? Ведь люди не любят пускать в душу посторонних, особенно женщины. А почему не любят? Потому что все мы не святые, в каждом бродят греховные желания. Однако человеку кажется, что страдает этим только он один и, если другие узнают о его слабости, он будет опозорен.

И этот страх до известной степени оправдан. Общество всегда готово растерзать человека, если он не похож на других. Абсолютное большинство творит лишь личное благополучие, и потому людям непонятно, чем занимается тот, кто творит для других. Всё непонятное вызывает отторжение — вот причина вечной травли творца.

Радость открытия поэта

Нашёл удивительные стихи Галины Гампер, поэта, с детства прикованного к постели. Она владеет даром отчётливо выражать свою мысль. Её строчки читаешь не как стихи, а как рифмованный рассказ о жизни:

Уж сколько нам даров дано в дорогу,
Лишь дар провиденья не дан нам, слава Богу.
И я кричу: «Мгновенье, ты прекрасно!»,
Когда, быть может, и шептать опасно.

Когда, быть может, оглянуться жутко,
Когда нам жизни может стоить шутка.
Всё может быть. Но, отнимая вечность,
Нам Бог взамен пожаловал беспечность.

Здесь всё: и сталинское время, и хрупкость нашего бытия, и наш щенячий восторг перед радостью жизни.

О чём пишет Художник? О себе.

И пером, и кистью, и резцом — всегда о себе. И я пишу о себе. Кому-то читать мои «Размышления» будет скучно, а кого-то они взволнуют. Замечательно эту мысль выразила Гампер:

Поэт как будто тетерев токует,
Откинувшись, колено обхватив.
Всё о себе да о себе толкует,
Всё на один-единственный мотив.

Всё на одной-единственной струне,
Да так, что аж мурашки по спине.
Очнётся, отряхнётся, робко встанет —
И будто бы беззвучный выстрел грянет.

Две случайные записки

Слушаю рассказ Михаила Левитина, режиссёра московского театра «Эрмитаж», и чувствую себя таким жалким обывателем, жалким и пошлым.

«Я пишу для юродивых, — говорит он, — герои моих книг настолько талантливы, что у них ничего не получилось. Я пишу о тех, кого мы с вами не поняли».

Непонятых, как и непонятных множество — в литературе, в театре… И это нормально. Для понимания должно пройти немало времени. Чтобы написать небольшой очерк о встречах с Евдокией Николаевной Глебовой, сестрой художника Филонова, мне потребовалось двадцать пять лет. Не скоро приходит обобщённое понимание событий. И ещё должен найтись чудак, который, отвлёкшись от суеты, задумается о вечном — об искусстве. И вот, как ни странно, новая для меня мысль, Левитиным высказанная: «Не надо думать о будущем. Думать надо о прошлом и настоящем».

Действительно — если анализировать прошлое и на этом основании понимать, как жить в настоящем, то и с будущим будет всё в порядке. А я наивно вечно пекусь о будущем, не понимая настоящего.

14 февраля 2005 г.

С точки зрения артиста

Из какой-то папки вывалилась очаровательная заметка Сомерсета Моэма о крайнем субъективизме взгляда Артиста на человечество. Смешно, пародоксально, но без подобных убеждений не существовало бы искусства:

«Люди, которых я вижу вокруг, всего-навсего лишь иллюзия, лишь мы, артисты, реальны в этом мире. Все люди — наше сырьё. Мы вносим смысл в их существование. Мы берём их глупые мелкие чувства и преобразуем их в произведения искусства, мы создаём из них красоту; их жизненное назначение — быть зрителями, которые нужны нам для самовыражения.

Они инструменты, на которых мы играем, а для чего нужен инструмент, если на нём некому играть? Только мы, артисты, существуем. Люди — тени, мы вкладываем в них телесное содержание. Мы — символы всей этой беспорядочной, бесцельной борьбы, которая называется жизнью, а только символы реальны. Говорят — игра притворство. Это притворство и есть единственная реальность».

О художественности

Я иногда задумываюсь: литература требует художественности, но художествен ли мой роман «Эксперимент»? Ведь в нём нет выдумки, там всё — правда. Голая правда, без прикрас. И главный герой — не герой, а мудрствующий пьяница, слабый человек, одна из героинь — Анна Андреевна — полное идеологическое зомби, её сын — человеконенавистник, а сам автор — глупенький моралист.

Но книга мне дорога. В ней, не сомневаюсь, живёт художественная тайна, сокрытая не только от большинства читателей, но и от самого автора. Я глубоко убеждён, что художественное произведение, если это подлинное искусство, должно быть выше автора.

Вот что я нашёл, читая Лидию Яковлевну Гинзбург: «Момент выдумки необязателен для литературы, первичны и обязательны моменты выборки (отбора) и пропусков. Это две стороны процесса художественного изменения материала».

А уж сколько мне пришлось перелопатить и своей писанины и писанины моего героя — одному богу известно.

5 декабря 2004 г.

Автопортрет

Смотрю на себя в зеркало. Боже, какая противная рожа выглядывает из рамы! Сосульки седых волос, бесформенные щёки, под брежневскими бровями непонятного цвета и выражения глаза, жалкие усы и в довершение картины — профессорская, из позапрошлого века академическая бородка клинышком. Была бы не седая, назвал бы её эспаньолкой, а сейчас — мещанская бородёнка уездного врачишки…

И возраст на лице — уже давно контролёры в трамваях не подходят. О фигуре я уже не говорю — согбенная, с пузом на тоненьких ножках. И сердце уже сломалось. Ведь где пишу? В санатории после инфаркта.

Противно всё до рвоты. И замыслов всё меньше — пишу какую-то чушь. Вот уже точно умный человек сказал: «Люблю литературу, но не настолько, чтобы не писать». Но если не писать, значит остаётся одно — читать. А это ещё хуже — новых мыслей уже не встречаю, даже у классиков. Когда-то мне об этом сказал один старый профессор, я ему тогда не поверил. Теперь сам до этого дожил.

Старость отвратительна. Слабеет не только тело, слабеют и волевые усилия. Противно ощущать себя тряпкой.

Я держусь пока на любопытстве; от профессионалов всегда что-то новое узнаёшь. Дополнительные странички к своему дилетантизму. Правда, не всегда всё понимаешь. Сегодня беседовал с сотрудником института Иоффе о современном состоянии знаний строения вселенной — половину не понял. Все эти кварки, нейтрино, слабые взаимодействия, реликтовые излучения — чёрт в них ногу сломает. Но было интересно.

Ведь все вокруг говорят только о болезнях. Инфарктники — народ напуганный. Каким бы разгильдяем человек ни был до болезни, врачебные предписания он начинает выполнять безукоризненно. Я же на назначенные медициной процедуры не хожу, то есть остаюсь разгильдяем. 2004 год.

Наша литература

Что такое литература? Зеркало. У классиков, как показывает время, верное и прямое, у приспособленцев — наоборот. Последних всегда больше.

Подлинный Художник — всегда страдалец. Он вечный борец за невозможное — справедливость, честность, правду. Он убеждён, что люди несчастны потому, что эти ценности у них украли. Художник или Писатель не задумывается о том, что будет делать человек, если получит свободу и справедливость, если узнает подлинную правду о государстве или всего лишь о своём партнёре. Он вечно борется и, в конце концов, умирает. Жестокий закон ремесла для тех, чья жизнь в искусстве.