Теодор Вульфович - Там, на войне

• Название: Там, на войне
• Автор: Теодор Вульфович
• Издательство: «Издательство «АГУМАА»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-901746-02-3

Фронтовой разведчик, известный кинорежиссер (фильмы: «Последний дюйм», «Улица Ньютона», «Крепкий орешек» и др.), самобытный, тонкий писатель и замечательный человек Теодор Юрьевич Вульфович предлагает друзьям и читателям свою сокровенную, главную книгу о войне. Эта книга — и свидетельство непосредственного участника, и произведение искусного Мастера.

---

Вернувшись в роту, Иван Татьянников сразу узнал о том, что на границе лесного лагеря снова появилась Мария и ее забрал комендантский патруль. Дело было нешуточное. Он ссутулился, то ругал ее, то жалел, то приходил в отчаяние, глубоко запустив руки в карманы, тяжело, вперевалку зашагал на поиски Сажина. В маршевых ротах началась погрузка. Переполненные полуторки и «ЗИСы» непрерывно курсировали к станции и обратно.

— Потерпи, Татьянников. Скоро будем все на платформе, там комендатура рядом. Поглядим… — вроде бы спокойно, несмотря на предотъездную кутерьму, увещевал Сажин.

— Да пропадет она там, — мрачно просил Татьянников. — Не ровен час… Ведь тяжелая она.

— Брось панику. Я к Хромову ходил, он звонил из штаба на станцию. Только…

— Что — только?

С того момента, как он узнал, что Мария была здесь, он словно потерял себя — предчувствие неотвратимой беды захватило его и не обещало отпустить.

Глядя прямо в глаза Ивану, Сажин произнес:

— Бомбили станцию перед вечером.

Вроде бы получил ответ Иван и вроде бы нет. Не мог себе представить ее под бомбежкой. Его словно заклинило. Казалось, не сдвинется с места и слова не выговорит, пока Сажин еще чего-нибудь не скажет. И тот сказал:

— Ладно, отправлю тебя на станцию. Дуй к штабной дачке и жди там.

— А командира моего, Лозового, можно? — попросил Татьянников.

Несмотря на то, что вражеские самолеты станцию вчера вечером бомбили, пути были уже расчищены и отремонтированы. Несколько перевернутых вагонов валялись неподалеку от полотна железной дороги, и местные жители разбирали обгоревшие доски. Война войной, а к зиме готовились. Все еще курилась дымком разбитая деревянная постройка. Виднелись боевые позиции зенитчиков. К погрузочной платформе подали разношерстный состав. Большинство вагонов было с боевыми отметинами. Обходчик с масленкой и молотком на длинной ручке простукивал колесные пары и приоткрывал крышки, заглядывал в буксовые камеры — проверял смазку.

Иван, а с ним Даниил сразу кинулись на поиски, но железнодорожный комендант сказал, что никакой Марии Татьянниковой у него не было, и кивнул в сторону стоящего на отшибе старинного краснокаменного строения.

Бежали что было силы.

Дежурный охранник в здание их не пустил и говорить не стал. С противоположной стороны, у черного хода, уборщица выполаскивала тряпки. Они заговорили с ней и попали в точку.

— Его и вправду нету. Отбыли куда-то. А по совести сказать, метается он по всей округе, шпиенов вылавливает. Бродют!.. Я вакуировалась, вакуировалась, как на тот свет, у меня трое в армии — все воюют… Вот меня и выловили, — она указала на дверь строения, — слава те, Господи.

— Да ты, мать, дело скажи: есть здесь жена моя Марья Татьянникова?

— С энтой стороны запрет. Слова сказать нельзя. А ее видала. Как раз пол мыла. Оне как выловили меня, так и говорят: «Отмывай здесь, мать, все чисть, санитарию наводи, не то не от фашиста, от вшей погибель придет». А сам ну нисколько не спит. Ловит!.. Дядечка что надо… Талоны в столовку дал… «Жри, — говорит, — на здоровье». И энтой твоей, за то, что в военной зоне околачивается, кулаком по столу — шарах!.. — и талон в столовку дал. А она, значит, ему: «Виновата — извиняйте». Очень самостоятельная женщина.

— А во время бомбежки вы где были? — решил схитрить Даниил.

— Уж и не помню. Меня от энтой авиации вот так колотит!

— А после бомбежки вы ее не видели? — опять влез Иван.

— Нам это говорить запрещено, — снова уперлась эвакуированная. — Кого куда деют. Смертный запрет!

Машина «эмка»-пикап проехала мимо торцовой части здания и нырнула за угол.

— Сам приехал! — все ж сообщила тетка.

… Как ни трудно было пробраться к командиру заставы особых войск, ребята к нему прорвались. Вернее, прорвался Даниил и проволок за собой ошалевшего Ивана.

Командир заставы выговаривал слова, определяющие суть дела, тихо, а ругался скверно и громко, отчего казалось, что он только и матерится. Наверно, таким способом он непрерывно будил себя, чтобы не облокотиться на какой-нибудь дверной косяк или попросту не упасть.

То была головная застава, и отсюда командира тянули на разрыв в разные стороны посыльные и два телефона — один постоянный, другой полевой, с крутилкой.

— Слушаю вас, товарищ… — сдержанно говорил он в трубку. — Да заткнись ты! — Губы шевелились в не произнесенных вслух ругательствах (это уж он на очередного посыльного), и снова в трубку: — Проверил, товарищ гене… Точно. Повторяю… В ночь, десант противника… с самолетов. Район Федорино-Ищеино… В сторону Боровск-Верея… Командир третьего рабочего батальона собрал всех… И преградил дорогу врагу… Большинство погибли… Комбат ранен кинжалом в грудь. Вынесен адъютантом — фамилия неизвестна… Выясняю… Парашютисты рассеяли второй и третий рабочие батальоны. А сорок шестой отрезан… Судьба неизвестна… Противник задержан в районе Федорин-Шубино… Нет… Другого десанта нет… Где я возьму другой?.. Это точно!.. Отвечаю… Есть головой!.. — Он опять было ругнулся, но, досадуя на себя и на обстоятельства, сплюнул в сторону. — Да это какой-то… Ну, паникер!.. Слушаюсь… Из-под земли… И закопаю!

Даниил все время заглядывал в окно. В промежутке между двумя домами виднелся эшелон. Паровоз подан и стоял под парами. Там уже никто не разгуливал — все бегали.

А командир заставы снова в трубку:

— Записываю, товарищ… Сообщил майор… Со слов начальника дорожного участка… Найду… Оторву гаду… Есть. Для красного словца… Без самоуправства… По всей строгости… Отправлю… Есть… — Он еще немного послушал и шмякнул трубку на рычаг.

— Вот так!.. Была ваша Маша, да вся вышла.

— Куда? — еле выговорил Иван.

— За кудыкины горы!

Тут не выдержал Даниил:

— Зачем же вы ее здесь держите? У нее все документы… И в роте могли спросить.

— В ро-те! — передразнил его командир и вдруг сменил гнев на милость. — Знаешь, что я тебе скажу? Катись отсюда к Маниной матери. Делать мне больше нечего, только на каждую бабу личное дело заводить. Ты что думаешь, мы здесь блох ловим? — Он уже крутил ручку полевого телефона, но ответа не было. Он продолжал крутить и уже жаловался Даниилу и Ивану: — Опять связи нет! Каждый час исправляют, а она… рвется! — Об этой телефонной связи он говорил, как о ненавистном ему животном. — С такой связью что можно делать?.. Знаешь?!

— Знаю! — с вызовом ответил Лозовой.

Ворвался вестовой с пакетом. Командир заставы тряхнул головой, будто взболтнул ее, разорвал пакет, глянул в бумагу и закричал на вестового:

— Без!.. Без всякого!.. Паникеров-провокаторов к стенке! Он что, только сегодня вылупился?! — Схватил фуражку и крикнул в коридор: — Машину к стенке… Тьфу ты… К дверям!

— Да это комендатура, застава или что?! — крикнул Даниил, но голос его сорвался и он вроде бы взвизгнул, глаза были как у разъяренного щенка, про таких говорят — «шерсть дыбом». — О живом человеке спрашиваем! Комсорг я. Комсорг!! — Это был его последний козырь, и тут он соврал, потому что комсоргом он уже давно не был. — Где она?

Командир заставы остановился на полпути, уставился на него: «Что за тип?.. Собственноручно подписывает себе смертный приговор…» — и даже губа отвисла от удивления.

— Ну ты… Дурь!.. Ты бы в фашистов так вгрызался, как в меня. Везучий. Удрябывай отсюда, да поживей, а то… — он так сжал кулак, что не только суставы, но и пальцы стали белыми. — А ну, пользуйся!

Даниил глянул на Ивана и увидел, что Татьянникову просто плевать на все эти угрозы, и его холодная отрешенность передалась Лозовому. Оба не двинулись с места.

Уже в дверях командир заставы произнес:

— Да отпустил я вашу Машу. Уж не помню когда. Пугнул и отпустил.

— Перед бомбежкой или опосля? — еле выговорил Иван.

И тут командир заставы ответил тихо, вроде извиняясь:

— Хоть убей, не помню…

ГЛАВА 9

… возникла ли страна в один день? Рождался ли народ в один раз? едва начал родами мучиться, родил сынов своих?

Ветхий Завет. Исаия, гл.66 (8)

Тяжелым лихорадочным был октябрь сорок первого. Ну что такое неполные четыре месяца? Пустяк! Но первые четыре месяца войны, где каждый день воевавшему засчитывался за три, а, по сути, для тысяч, десятков и сотен тысяч людей засчитывался вечностью, эти четыре месяца были чередой дней, часов, минут суровой расплаты и мучительного искупления. Это была особая война и особая школа, где за то, чтобы обучить на поле боя роту, надо было уплатить дань. А дань исчислялась не серебром, не златом, а ценой самой жизни половины списочного состава твоего взвода, твоей роты. Если бы только одной твоей роты! И если б только половиной! Тут в счет шли батальоны, дивизии, армии — от одного-единственного до сотен тысяч — миллионов — весь твой народ.