Алексей Мясников - Московские тюрьмы

• Название: Московские тюрьмы
• Автор: Алексей Мясников
• Издательство: Издательство «БПП»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010

Обыск, арест, тюрьма — такова была участь многих инакомыслящих вплоть до недавнего времени. Одни шли на спецзоны, в политлагеря, других заталкивали в камеры с уголовниками «на перевоспитание». Кто кого воспитывал — интересный вопрос, но вполне очевидно, что свершившаяся на наших глазах революция была подготовлена и выстрадана диссидентами. Кто они? За что их сажали? Как складывалась их судьба? Об этом на собственном опыте размышляет и рассказывает автор, социолог, журналист, кандидат философских наук — политзэк 80-х годов.

Помните, распевали «московских окон негасимый свет»? В камере свет не гаснет никогда. Это позволило автору многое увидеть и испытать из того, что сокрыто за тюремными стенами. И у читателя за страницами книги появляется редкая возможность войти в тот потаенный мир: посидеть в знаменитой тюрьме КГБ в Лефортово, пообщаться с надзирателями и уголовниками Матросской тишины и пересылки на Красной Пресне. Вместе с автором вы переживете всю прелесть нашего правосудия, а затем этап — в лагеря. Дай бог, чтобы это никогда и ни с кем больше не случилось, чтобы никто не страдал за свои убеждения, но пока не изжит произвол, пока существуют позорные тюрьмы — мы не вправе об этом не помнить.

Книга написана в 1985 году. Вскоре после освобождения. В ссыльных лесах, тайком, под «колпаком» (негласным надзором). И только сейчас появилась реальная надежда на публикацию. Ее объем около 20 п. л. Это первая книга из задуманной трилогии «Лютый режим». Далее пойдет речь о лагере, о «вольных» скитаниях изгоя — по сегодняшний день. Автор не обманет ожиданий читателя. Если, конечно, Москва-река не повернет свои воды вспять…

Есть четыре режима существования:

общий, усиленный, строгий, особый.

Общий обычно называют лютым.

---

— Сидел?

— Один раз, — обнажает в улыбке железные зубы Виктор. Перед большим шмоном (общелагерный обыск) попросили его спрятать фотоаппарат (вот дела — фотоаппарат на зоне!). Обычно его кабинет дотошно не проверяли и спрятал он хорошо. На этот раз будто знали, что здесь — нашли. Наверняка кто-то стукнул. Нет, нельзя ни с кем никаких дел, никому нельзя доверять. Живи один для себя, и тогда все будет правильно. Однако после 15 суток карцера его оставляют экономистом.

— Сказал, чей аппарат?

— Ну что ты! Потому и посадили, что не сказал. Грозили больше, но обошлось.

Странно, что такое ЧП, как фотоаппарат у государственных зэков, так легко для него обошлось. Это же не нож, это для администрации страшнее пулемета. Но я сейчас что-то стал понимать, а тогда но сводил глаз с Дроздова, все принимал за чистую монету.

Судьба его складывалась на редкость удачно. Папа ленинградский партийный босс. Служебная дача в Крыму. Школа с золотой медалью. МИМО — московский институт международных отношений. Для привилегированных. Работал в спецотделе МИДа, какой-то сверхсекретный отдел. Все там, до машинистки, партийные, это обязательно. Высокие моральные требования. Развод или откроется любовница — тут же вылетишь. Никаких посторонних контактов. О случайных знакомствах, беседах — сразу доклад начальнику. Хвастал: обычного паспорта не держал — был красный, в любой момент за рубеж. Дроздов много темнил, ссылался на неразглашение, но давал понять, что его отдел — что-то вроде инспекции советских посольств. Дроздов ездил по разным странам и проверял посольства. Английский знает со школы. После МИМО два года в дипломатической школе. Знать язык — не просто говорить и читать. На его работе язык надо знать в совершенстве, как родной, чтобы англичанин, например, в разговоре не усомнился, что ты англичанин. Так учат в дипломатической школе. И Виктор знал английский. И так же почти знал арабский (турецкий?) — второй основной по институту. Гортанил и правда очень экзотично. Голос вдруг менялся и передо мной будто совсем другой человек: харкает, лает. Неплохо, видно, учи ли. Да он и сам трудяга. В годы учебы не знал ни выходных, ни праздничных. Не то чтобы заставлял себя, а больше самому нравилось заниматься, чем гулять без толку. Образцовый рос мальчик. И на службе, несмотря на молодость, быстро пошел вверх, кажется, до заместителя начальника сектора, у них это важный чин. А какое будущее светило! Все пророчили.

Однажды чуть было все не испортил. Поехал на день в Ленинград. Обратно — до поезда часа полтора. Проветрился до Исаакия. А там подходит краса неписанная, лучит глазищами: «Покажите Исаакий, пожалуйста!» А, решил Дроздов, завтра поеду, время позволяло. Показывал Исаакий на квартире ее подруги, которой не было. Вдвоем с ночевкой продолжали интересную экскурсию. Она коньяком потчует, похоже, спаивает. Он незаметно из рюмки в цветок, сам хмельным притворяется. Сделал вид, что уснул. Сколько ни лежи, а в туалет надо. Возвращается: девица в мертвом сне, но его чемоданчик, «дипломат», тронут. У него привычка: запоминать что как лежит, до мелочи. И вот какая-то мелочь на чемоданчике сдвинута. Однако чемоданчик закрыт, ключи у Виктора и замок непростой. Утром рано, так и не сомкнув глаз, поехал. Она с ним засобиралась продолжить в Москве экскурсию. Но он ограничился рабочим телефоном: дал какую-то фабрику игрушек. Тут девица и говорит: «А это не ваш телефон». Да, это телефон друга и через него она с ним свяжется. Расстались дипломатично и бежал он в страхе, не оглядываясь. Скоро и думать забыл. А через месяц вызывает начальник: «Напишите объяснительную обо всем, что произошло с вами с Ленинграде». Дроздов похолодел — конец карьере. Расписал все в деталях, покаялся, что сразу не доложил. Месяц ему ничего не поручали, отстранили от дел. Спасли полное раскаяние и безупречная доселе репутация. Его временно понизили, а через год восстановили в должности. О девице ничего не говорили, но стало ему известно, что она работала на американскую разведку. За ней давно следили и взяли где-то под Киевом.

В 1972 г. на одном из приемов-коктейлей познакомился с человеком, связанным с американским посольством. Через год, пользуясь контактами с разными закрытыми учреждениями, регулярно продавал секретную промышленную информацию о космическом топливе, например.

— Денег тебе было мало?

— Нужды не испытывал. Но, — Дроздов изобразил оглушенную улыбку, — люблю красивые вещи. Дома кушал из серебряного сервиза работы Фаберже — можешь представить. Деньги — магнит, чем их больше, тем больше надо. Но главное не в этом, — Дроздов стал серьезен. — К тому времени, особенно после истории с девицей, изменились мои убеждения. Я же был честным, правоверным большевиком. А когда изнутри разглядел аппаратную кухню, карьеризм — ничего общего с тем, как я представлял, во что верил. Каждый живет для себя. Внешне — строгая мораль, внутри — весь прогнил. Можно все, лишь бы тихо. Все так. Кому служить верой и правдой, если сверху донизу нет ни веры, ни правды? После девицы я понял, что карьера моя остановилась, застрял надолго. Так что был готов служить кому угодно, кто больше заплатит.

За два года осторожной торговли с американцами Дроздов имел за границей солидный счет и «окно» для моментального выезда. Чуть запахнет и он тут же исчезнет. Однажды поручает ему начальник отвезти бумаги директору одного учреждения. Сел в машину, повез. Не успел зайти в кабинет, подхватывают его на руки, чьи-то железные пальцы распяливают ему рот и через секунду он совершенно голый. Так работает группа захвата. Переодели в другую одежду и — в Лефортово. Чтобы спасти жизнь, мало во всем признаться и раскаяться. Надо было сдать с поличным американского сотрудника. Из кабинета следователя Дроздов звонит американцу и договаривается о передаче очередного контейнера. В назначенный час едет на «Волге» к условленному месту и, не останавливаясь, бросает контейнер — что-то вроде пенала или трубки. Следом подруливает машина американца. В тот момент, когда американец поднимает с земли контейнер, его опережают машины. КГБ и славные чекисты разоблачают шпиона. Вся картина снимается на кинопленку. Американец, обладавший дипломатической неприкосновенностью, объявляется персоной нон грата и уезжает домой, а Дроздову дают по ст. 64 минимальный срок — 10 лет.

Он полушутя-полусерьезно считает, что статья применена неправильно. Ведь государственные, военные секреты он не продавал. Только промышленные и не оборонного значения. Подобные действия должны классифицироваться как промышленный шпионаж, а такой статьи в советском законодательстве нет. Значит, нет и преступления. Официально Дроздов своего мнения не высказывал. Какая может быть защита, если судит трибунал? Защитой был отец. Отец отрекся от него, но выхлопотал минимальный срок.

Имущество и, надо полагать, Фаберже конфисковали. Оставили лишь самое необходимое жене и двум детям. Жену не тронули. По-прежнему работает в аппарате Совмина, под крылом одного из друзей, сохранивших верность Дроздову. Дал он ей вольную, но никто ей не нужен, буду, говорит, ждать, сколько бы ни пришлось. На свидания ездит регулярно, раза три в год.

— На длительные? Так на строгом одно разрешается!

— Ох, Алексей, ну и гнилой ты, я посмотрю. Откуда ты все знаешь? Не обижайся, на жаргоне «гнилой» — не обидно, это мудрый, прожженный. Ну, как три? Уметь надо. Перетрешь с начальством, с зэками, — Дроздов вытягивает кисти рук и трет по указательным пальцам, это означает «перетереть», т. е. договориться, характерный, принятый среди зэков, жест. — Не ко всем же ездят, — продолжает Дроздов, — Находишь такого и вместо него договариваешься. Конечно, что-то ему, что-то начальнику отстегиваешь, не без этого. Ты вот зачем «Яву» куришь? Это же деньги, они тебе на зоне пригодятся. Простынь целую, робу ушить — мало ли чего — там за все платить надо. Кури «Приму», а с фильтром бери с собой, пачка там рубль стоит. Я увезу пачек четыреста.

И правда, большой полиэтиленовый мешок Дроздова набит пачками хороших сигарет с фильтром, а курит «Приму». Я внял совету, пачек десять тоже оставил.

О моей работе сказал, что информация по труду наряду с промышленными секретами тоже имеет значительный спрос у зарубежных агентов. Причем небольшие страны, скажем, Бельгия, Дания, платят больше, чем штатники. У американцев солидная агентура и потому они скупердяйничают, а небольшие страны мало кого имеют и потому привлекают высокой платой. Если мне нужно, он даст координаты. Мне это предложение не понравилось, но я сказал: «Штатникам надо помогать». За месяц сожительства с Дроздовым это была, пожалуй, самая неосторожная фраза. Никто мне ее потом не вспоминал, но ему так говорить не следовало.

Несмотря на пятилетнюю изоляцию, Дроздов лучше меня был информирован о внешних событиях. Не на воле, а именно от него я узнал, например, о подоплеке Афганских событий. В Кабул вошли советские части, гэбэшчики, и ликвидировали Амина. Кармаль был вызван из Чехословакии, он еще не доехал до Кабула, когда выступил по телевидению в Душанбе от имени нового правительства. Коммунистический режим был обречен. Через день-два Кабул бы заняли исламские отряды, шедшие двумя колоннами. Поэтому Кремль принял решение об оккупации и смене руководства Афганистана. Как в своей вотчине. Незваные гости, как известно, хуже татарина. Народ суверенной страны ведет священную войну с оккупантами. Дроздов настроен оптимистично. Два с половиной миллиона взрослых беженцев у границы родины. Полгода-год на них обучение и вооружение и они двинутся на Кабул. Все афганцы за освобождение. Эта страна никогда не покорится. Дай бог, подождем годик, посмотрим.