Владимир Корнилов - Демобилизация

• Название: Демобилизация
• Автор: Владимир Корнилов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Утром они проснулись поздно, слонялись по пустой квартире, сходили в поселковый кинотеатр, где шел трофейный фильм из собрания Геринга, и потом разгуливали по платформе, с нетерпением ожидая Бороздыку, словно он был веселым и любимым родственником.

9

- Ты что, не радуешься? - спросила Валентина, снимая синее суконное пальто с цигейковым воротником. То ли от неожиданности ее визита, то ли надеясь, что визит не слишком продлится, Курчев не помог ей раздеться и не предложил сесть. Теперь, когда она стояла перед ним в зеленой вязаной кофте, в черной юбке и красных ботинках с желтыми облезлыми каблуками, по его лицу проползла невеселая ухмылка, и девушка, не поняв ее, на всякий случай сказала:

- Воспитанный, называется! Разве так гостей встречают?

- Садись, - сказал лейтенант и сам скинул шинель. - Ремонт, видишь. Не до гостеприимства.

- Незваный гость хуже татарина? Да? - робко усмехнулась девушка, которая тоже не знала, как себя держать. Вся ее храбрость ушла на то, чтобы явиться по этому, с трудом выманенному у "летчика" Залетаева адресу. Но теперь, сидя в оклеенной газетами комнате, она, хоть и пыжилась и напускала на себя разбитной вид, все-таки отчаянно трусила.

- При чем тут татары? Я и сам, может быть, татарин, - улыбнулся Курчев. Несмотря на пестроту одежды, девушка ему нравилась. Он боялся ее и себя и надеялся как-нибудь, не оскорбив, побыстрей спровадить. Степанида сегодня отгуливала ночное дежурство и могла явиться с минуты на минуту.

- Иди врать. Какой ты татарин?! Не похож.

- А фамилия? А плешь видишь?

- Фамилия не татарская, а от курчёнка. А потом они не плешивые. У них борода плохо растет, а волосы густые. У тебя плешь от старости.

- Спасибо.

- Точно. Ты вон какой - слепой, лысый и толстый. Китель расставлять надо.

- Угу. Чего еще?

- А ничего... Плохая у тебя комната. Обстановка - людям показать совестно. Москвич, называется. Интеллигенция!

- Угу, - повторил Борис, понимая, что за руганью начинаются слезы, а за слезами жалость и нерегулируемые поступки. Девушка все еще ему нравилась и его не укололи "слепой, лысый и толстый". Но она ему нравилась не настолько, чтобы броситься на нее очертя голову, и загубить жизнь себе и ей. Он понимал, зачем она пришла. Это была последняя ее попытка, проба, что ли, чтобы не казниться потом. Инженер Забродин был красив, не лыс и не слеп, разве что не худее Курчева, но что-то было, видно, в нем не того, раз девчонка сбежала в пятницу с объекта и тайком пробралась в эту оклеенную газетами комнатенку.

- Ты извини меня. У меня клей сохнет, - соврал он и вышел в кухню поставить на газ чайник.

"Может, Степанида уже вернулась, - постучал в комнату соседки. Познакомлю их и живо намахает Вальку".

- Извини, - повторил, возвращаясь в комнату и отодвигая к стене стол, чтобы было где развернуть обои.

- Дай помогу, - сказала девушка.

- Измажешься.

- А ты гимнастерку дай, - и, не дожидаясь помощи лейтенанта, сама откинула крышку чемодана, вытащила из-под толстовских томиков хлопчатобумажную гимнастерку и отцепила от нее почерневшие серебряные погоны с вовсе черными скрещенными пушками.

- Отвернись.

- Нет, - зевнул Курчев, следя с интересом за ней и думая, что теперь ее даже с помощью соседки отсюда не выкурить.

- Ну и смотри на здоровье, - покраснела девушка, расстегнула и сняла кофту. С открытыми руками и плечами она не выглядела такой худой, и грудь, прикрытая новой голубой комбинацией, казалась крепче и больше.

- Ничего, впечатляет, - улыбнулся лейтенант.

- Ты старый, - девушка всунула голову в гимнастерку. - Коротко. Брюки возьму, - сказала, оглядывая свою черную длинную юбку, лишь наполовину спрятанную под хлопчатобумажным хаки.

- Халат возить надо, - не выдержал Курчев и пошел за чайником.

Девушка, не снимая красных ботинок, натянула бриджи, потом сняла юбку и повесила вместе с кофтой в шкаф. Бриджи были ей широки и она, заправив в них гимнастерку, перепоясалась узким брючным ремнем.

- Чем не Швейк? - подмигнула вернувшемуся лейтенанту.

- Английский новобранец. - В бриджах и гимнастерке молоденькая монтажница нравилась ему куда больше.

"Влип ты, парень", - сказал себе.

Девушка работала легко и быстро, прихлопывая узкие белые полосы обоев к стене, продевая их под электрическую проводку и выстригая.

- Ничего, а? - спросила, когда первая стена от двери до окна была готова. - Только белыми зря. Вот те, с полоской, - кивнула на рулоны, сложенные на шкафу, - лучше были.

- Темно здесь, - сказал лейтенант.

- Ничего не темно. Тюлевые повесишь, снаружи не видно, а свету не мешает.

"Совсем влип", - снова подумал Борис. Ему нравилось, как она работает, споро и весело. Он не успевал на полу намазывать полосы.

- Сдвигай мебель. Здесь короткие надо, - сказала девушка и присела на корточки, проклеивая между окон и за трубами парового отопления. Штаны на ней пузырились, но все равно она была стройная и ладная, и оттого, что они работали вместе, стала ему ближе.

- Вторая готова! - крикнула девушка, подражая артиллерийским командам.

- Шальная, - сказал, отодвигая шкаф к двери.

- А что - не доволен?

- Мне-то что? А вот Севка обрадуется. Севка был унылый инженер Забродин.

- Высохнет - газету видно будет, - задумчиво поглядела девушка на оклеенную стену, не отвечая на вопрос.

"Поссорились, что ли?" - решил Курчев.

На третьей стене не было ни проводов, ни труб, у четвертой добрую треть занимала дверь и, работая почти молча, лейтенант и девушка быстро управлялись с обклейкой.

- Устала? - спросил он, когда она, откинув локтем выбившуюся из-под заколки прядь, спрыгнула с табурета.

- Нет. Потолок будешь?

- Надо бы, - поглядел он на пожелтевшую бумагу и выпиравшую темную продольную балку. Но на его ручных часах уже было начало десятого.

- Уйду, не бойся, - сказала девушка и развернула на полу следующий рулон.

- А мне-то что?

- Стола, жалко, второго нет, а с табуретки низко, - сказала девушка. В сенях у вас скамья. Принеси.

Он, недоумевая, принес скамейку, и монтажница, сдвинув стол к дверям и уложив скамью одним концом на стол, другим на подоконник, стала, слегка покачиваясь, как гимнастка по канату, ходить по скамье, прихлопывая узкие полосы бумаги к потолку и балке.

- Прямо как в цирке, - усмехнулся лейтенант.

- А тебе что, ученую надо?

- Не рухни, - сказал, передвигая стол и перенося конец скамьи на другой подоконник.

- Вот и вся любовь, - девушка спрыгнула на пол и поклонилась лейтенанту, впрямь как канатная плясунья.

- Сколько с меня? - улыбнулся он.

- С нищих не берем. А эти не нужны? - Она показала на рулоны, свернувшиеся на верху шкафа. - У Севки поклею.

- Бери, конечно.

- Обрадовался, - посмотрела на него девушка. - Отвернись.

Он послушно отвернулся, чувствуя, что сам себе противен, и толком не зная, что ему делать.

- Спасибо. - Это слово он последние два дня повторял на каждом шагу кстати и не кстати.

- Можешь, - сказала девушка. - Мыло дай и воды. Хоть над банкой польешь, а то там соседи.

- Никого нет.

- Ничего, придут. А тебе неловко. Как потом свою интеллигентную водить будешь?

- Да никого у меня.

- Ладно, ври. Я все про тебя знаю. Лей помаленьку.

- Да, правда, никого, - сказал, наклоняя чайник.

- Значит отворот получил. Старый ты, Борька...

- Лысый, слепой и толстый...

- Так точно, - усмехнулась, намыливая руки.

Теперь, сняв армейское и вновь напялив кофту и юбку, она уже не казалась лейтенанту близкой и необходимой, и он шутил вполне свободно. Но неловкость все-таки оставалась.

- Я пойду. Не провожай.

- Ну да, - засуетился, подал ей пальто и напялил шинель на измазанную клеем гимнастерку.

- Фортку только не открывай. Или задохнешься?

Чувство неловкости не прошло и на улице. Сильно похолодало и ветер забрался под шинель и не перехваченную ремнем рубаху.

- Не провожай, - повторила девушка. Она вырвала у лейтенанта связку обоев и впрыгнула в как раз подошедший к дому троллейбус.

- Прощай, Борька, - крикнула и столкнула его с подножки. Попровожались.

Он остался на тротуаре, а девушка, кинув рулоны на заднее сидение, протянула кондукторше мелочь и выпрыгнула на следующей остановке. Обои были ей не нужны.

Тут, на продутой ветром ночной Переяславке, она дала волю слезам. Она ревела, не понимая отчего и, если бы ее спросили, чего она хочет от лейтенанта, она затруднилась бы ответить. Не так уж ей хотелось за него замуж, а без загса она бы у него, так ей казалось, ни за что бы не переночевала. И Севка Забродин был куда красивей, и к тому же, инженер.

А этот был толстый, лысый и слепой. Правда, толст не так чтобы очень, и волосы у него были, и без очков чего-то тоже различал. Но вот обклеил с ней комнату и даже не проводил. И выпить тоже не предложил, хотя бутылка в шкафу у него была. Булькало, когда двигал гардероб.

"Дурень, - думала девушка, спускаясь в метро. - Дурень и идиот. Порядочный, называется".