Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

• Название: Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)
• Автор: Олег Верещагин
• Жанр: Детская фантастика

Эта книга никогда не была предназначена для коммерческой публикации (в отличие от остальных моих книг — каюсь в гордыне…) Поэтому сюжеты и образы из неё могут встречаться моим читателям в других моих произведениях. Роман написан полностью, но, к сожалению, в те времена, когда у меня не было компьютера, и это занятие меня угнетает — переписывать с бумажных листов в файл. Тем не менее, перед вами — вполне самостоятельный роман. Точнее — первая его часть. Откройте его. Может быть, он вам понравится.

---

Здешние долины походили на глубокие зелёные чаши. Вот примерно в такую чашу вдоль бегучего ручья мы и начали спускаться — в тот самый момент, когда на краю этой чаши — напротив — появились негры. Не меньше полусотни, плотной группкой — впечатление было такое, что вышли они именно на нас, а не просто так.

— Девчонки назад, на гребень! — заорал я, обнажая клинки. — Все к бою! Рось!

Это было уже на уровне рефлексов — увидев врага, тут же атаковать. Мы посыпались вниз, не пытаясь тормозить, с ходу перемахивая через камни, трещины и кусты. Негры бежали навстречу…

— Рось! — в бешеном прыжке я взлетел с камня и обеими ногами с лёту врезал в выставленный щит оказавшегося передо мной и чуть ниже негра — его буквально швырнуло наземь, а я удержался на ногах. — Рось! — скользнув под щит и занесённый ассегай, я рубанул ещё одного снизу вверх в пах. — Рось! — отбросив его плечом, полоснул по ключице не успевшего закрыться другого…

Мимо пролетел Арнис — прямо над окаменевшим негром, в кувырке вогнав ему топор между лопаток, подсечкой в приседе сбил ещё одного…

Камень упруго вывернулся у меня из-под ноги, словно живой, и я полетел наземь. Не выпустил оружия и вовремя отклонил голову — квадратное лезвие с визгом высекло искры из гранита у моего виска. Крутнулся вновь — топор негра грянул по камню на месте моей груди. Негр занёс оружие ещё раз, но брошенный Олегом Фирсовым нож угодил ему точно в горло. Выкатив глаза, негр упал куда-то вниз, а я вскочил как раз вовремя для того, чтобы перехватить палашом рубящий удар ятагана в плечо Сашки. Бубнёнков тут же уложил нападавшего бросковым ударом кистеня.

— Не давайте им уходить! — крикнул я. — Не давайте им отрываться!

Мимо прокатился по камням ругающийся Сморч — некогда было посмотреть, что с ним. Кто-то из негров уже пытался бежать, за ними гнались, но передо мною выросла пернатая маска. В негр был вооружён двумя топорами, с гулом вращавшимися в его длинных руках.

Я отступил на несколько шагов назад перед этим веером, рождавшим настоящий ветер. А следующим моим движением стал молниеносный нырок с кувырком вниз-вперёд. Топор прогудел где-то возле уха… но я уже вогнал палаш до рукояти в мелькнувший чёрный бок и вырвал его вместе с фонтаном крови — есть! Негр ещё пытался стоять на ногах, когда я косым ударом отсёк ему правую руку с частью плеча.

Схватка кончалась. Ещё мелькали и лязгали клинки, но в общем и целом всё уже было ясно. Я наклонился, чтобы вытереть палаш о густую высокую траву.

* * *

Танюшки почему-то нигде не было, хотя я очень старался её найти.

На валуне Кристина бинтовала вытянутую правую руку Андрюшке Соколову, ловко орудуя окровавленными пальцами. Андрей смотрел в сторону и морщился, а Кристина что-то успокаивающе болтала о скрепках, швах и прочем, чего у неё нет под рукой, а жаль и т. д.

— Где Танька? — спросил я, чувствуя, как плохо слушается язык. Получилось: "Э ака?" Кристина, впрочем, поняла и только помотала головой. Неподалёку Колька и Арнис держали за плечи Сморча, а Олька, присев перед ними на корточки, просила его не материться, а то белки с деревьев осыпаются — в ноге у Игоря, над коленом, торчала толла, и Ольга готовилась её извлечь. — Где Танька, ребята? — поинтересовался я. В ответ Сморч зарядил в меня трёхэтажным, и Арнис локтем придержал ему голову, что-то сказав по-дитовски.

— Не видали, Олежка, — ответила Оля. — Держите его, ребята, как следует.

Мне надо было спросить, нет ли убитых. Я обязан был это сделать.

Но я искал Таню.

Несколько убитых негров лежали там, где мы спустились с холма. Я прошёл мимо, и стало тихо — холм отрезал звуки начисто.

Тут бушевала весна. Пахло тимьяном и миртом, яркая зелень кустов контрастными мазками расписывала алые гранитные склоны. От земли шёл жар, и белое горячее небо лежало на холмах — словно нарисованных в нём слишком старательным начинающим художником. Я видел, как внизу, вдоль речушки, продирается семья кабанов, как над кипарисами на склоне холма напротив, парят и перекликаются два орла.

Знаете, когда начинаешь понимать и ценить такое? Когда понимаешь, что в очередной раз остался жив. И что это — немало.

Я положил всё ещё испятнанное кровавыми подтёками лезвие палаша на плоскую верхушку одного из валунов. На клинке остались мелкие щербины — от ударов о чёрную сталь негров. Меня пробрала дрожь, с которой ничего не получалось сделать — она настигала меня перед боем и после него, как холод настигает человека, выскочившего на мороз легко одетым. Может быть, у меня слишком развитое воображение, но я помнил каждую щербину и каждый удар, оставивший её.

И — пугался, вспоминая.

Но ещё один взгляд вокруг снова вернул меня в весну. И я понял, что вокруг меня — жизнь. И ещё вспомнил, что эта сонная от весеннего цветения земля — Эллада, страна богов и героев, восхищавших меня ещё до школы, когда я читал греческие мифы…

И я прочёл в солнечное пространство перед собой — негромко и задумчиво:

— Когда-то в утренней земле
Была Эллада…
Не надо умерших будить,
Грустить не надо.

Проходит вечер, ночь пройдёт —
Придут туманы,
Любая рана заживёт,
Любая рана.

Зачем о будущем жалеть,
Бранить минувших?
Быть может, лучше просто петь,
Быть может, лучше?

О яркой ветреной заре
На белом свете,
Где цепи тихих фонарей
Качает ветер,

А в жёлтых листьях тополей
Живёт отрада:
— Была Эллада на земле,
Была Эллада…

— Была Эллада на земле, была Эллада, — повторил за моей спиной задумчивый голос Татьяны. Я обернулся и встретился с ней взглядом. — Не бойся, я не была в бою, — в голосе её мне послышалась то ли насмешка, то ли горечь, — стояла на холме и смотрела, как вы дерётесь, — она подходила ко мне неспешным медленным шагом, словно начинала разбег перед акробатической программой, — как убиваете и сами подставляетесь под оружие… Ты заботливый, Олег. Ты беспокоишься обо мне… — она сглотнула и остановилась в шаге от меня. — А когда ты упал, я думала, что у меня остановится сердце… — я видел её приоткрытые губы и слышал, как она дышит. От её волос пахло солнцем. — Вы такие благородные и рыцарственные, мальчики. Но однажды вы все упадёте и не встанете, а что тогда останется нам? Когда ты будешь убит, — она протянула руки и горячими твёрдыми ладонями взяла меня за щёки, слова её били, как стрелы, как пули, — когда ты будешь убит, Олег, как я буду чувствовать себя — спасённая тобой дура? Ты не услышишь, как я буду выть над тобой, как буду кричать всё, что не сказала, пока ты был жив…

— Тань, не надо, — от её слов у меня немели губы.

— Олег, — она склонила голову вбок, — в следующий раз я пойду в бой рядом. Чтобы… чтобы не жить, если ты… — она перевела дух и с усилием закончила, — …упадёшь насовсем.

— Ты никуда со мной не пойдёшь, — так же тихо сказал я. — У нас очень мало осталось. Но в числе прочего — честь. Ты не будешь драться, пока жив я.

— Я. Тебя. Ненавижу, — прошипела она мне прямо в лицо. И ударила в плечо: — Ненавижу, понял?

— Понял, — послушно ответил я. — Ненавидишь. Пусть. Только не лезь в бой.

Мы стояли друг против друга. Потом я отпустил палаш и, медленно подняв руку, коснулся кончиками пальцев девичьей щеки.

— Таня, — сказал я, и это прозвучало, как стон, — я совсем не боюсь за себя. Весь мой страх — это ты. И вся… вся любовь здесь — тоже ты. Почему ты… — я не договорил и вместо этого сказал, улыбнувшись: — Умереть, зная, что ты жива — это не такой уж плохой конец, если по-другому никак…

— Не надо, — её ладонь легла мне на шубы. — Ничего больше не говори, — и попросила очень обычным, спокойным голосом: — Поцелуй меня, Олег. Мне страшно.

Я неумело коснулся губами её губ — четырнадцатилетний мальчишка, за спиной которого лежал окровавленный палаш; мальчишка, научившийся убивать, но не умевший целоваться; мальчишка, даже самому себе боявшийся признаться в любви к зеленоглазой девчонке…

И задохнулся от того, что почувствовал в этом тёплом касании.

Вот она
куда-то идёт!
Вот он — я
смотрю на неё!
Было вчера — мы молчали вдвоём,
Она свежа и прекрасна; я сказал: "Пойдём!
Я там, где небо без крыши,
Где дым без огня,
Где саблезубые мыши — всё мимо меня!
Где гвозди, вбитые в воду,
Ржавеют дождём,
Где мы в непогоду погоду найдём!"
Эта весна прекрасна!
Эта любовь хороша!
Ах, твои, твои глазища!
Твоё имя на заборе!
Я согласен выпить море,
Лишь бы доползти до днища!
Разгулялася природа —
При деньгах, а всё же нищий!
Продолженья просят рода
Эти чёртовы глазища!

Вот она куда-то идёт!
Вот он — я
смотрю на неё!
Здесь я не знаю, что петь,
Я не знаю, кем быть,
Я научился не спать — но разучился любить…
Я, вроде, что-то забыл?
Ты, наверно, права…
Иди ко мне; мы потом
Напишем слова…

Помню, что нам очень мешало снаряжение. Даже не мешало, а просто злило, и когда между нами в очередной раз оказалась рукоять моей даги, Танька засмеялась и, отстранившись, начала вылезать из своей "сбруи". А на меня вновь напал столбняк, и только когда она взялась за верхнюю пуговицу ковбойки, я задёргал одной рукой ремень, другой снимая перевязь. Руки у меня дрожали. Танюшка улыбалась в полушаге от меня, и мы обнялись, снова начали целоваться. Я опустил руки ей на поясницу и, положив голову на плечо, уткнулся носом в основание шеи.